Подозреваю, что фильм Эльдара Рязанова "Жестокий романс" видело больше людей, чем читали саму пьесу. И историю эту мы знаем в основном по кино или по театральным постановкам, которые, как правило, представляют довольно вольную трактовку шедевра.
Константин Худяков, ни на шаг не уйдя от оригинала, предлагает историю, на которую рязановская не похожа вовсе. В центре: три мощных характера - один женский и два мужских. Телеспектакль еще раз напомнил нам, какая воистину великая актриса Татьяна Доронина. Редкий женский актерский талант, умеющий играть достоинство. Лариса Дорониной не просто невероятно хороша собой, она, если угодно, - символ подлинной женщины. Может быть, даже эталон. Нет никаких вопросов, почему вокруг нее роятся мужики, которые ради нее готовы на все.
И Карандышев, и Паратов - мужики. Сильные, волевые - оба. Ах, как поразительно, эмоционально, нервно спрашивает Карандышев у Ларисы: ну, чем Паратов лучше меня, чем? Ни он не понимает, ни мы...
А ничем... Нет здесь красавца, сыгранного Михалковым, и нелепого, смешного героя Мягкова. Нет такого противопоставления. Карандышев Джигарханяна, может быть, даже сильнее личность, чем Паратов Гафта. Карандышев плох только тем, что он - чужой, чуждый этому миру. Если бы любовь была чувством логическим, то Лариса, разумеется, полюбила бы его. К тому же он вполне хорош собой, обаятелен - молодой Джигарханян!
Однако где любовь и где логика? Лариса предпочла Паратова. Не потому, что он - красивей, шикарней, мощней наконец. О, нет! Лариса предпочла Паратова по той единственной причине, по которой женщина вообще предпочитает одного мужчину другому, - ей так захотелось.
Худяков так выстраивает историю, что в какой-то момент Паратов кажется даже слабей Карандышева. Эта история еще и о том, что, если ты хочешь ощущать свою силу, - будь своим в стае. В этом, собственно, сила Паратова. Паратов - свой, Карандышев - чужой. Тут разница, а не в том, кто красивей и азартней.
Я смотрел этот старый, полувековой давности телеспектакль и думал: нет, не напрасно и Гафта, и Джигарханяна называют великим актерами. Они умеют главное: рисовать живые, подлинные, интересные характеры, в которых хочется разбираться. Это не маски, но люди - противоречивые, а потому - требующие нашего, зрительского внимания.
Совершенно замечательно играет Робинзона Лев Дуров, превращая гротесковую роль в живого, интересного человека. И Вера Капустина, и Евгений Лазарев, и Иван Воронов - чудесные актерские работы! Мощные, настоящие.
Я далек от нытья: мол, смотрите, как раньше здорово делали телеспектакли, а теперь нет такого. Нет такого - есть другое. Как известно: "что пройдет - то будет мило", но сегодня тоже есть, чем похвастаться. Важно, что этот телеспектакль существует и любой желающий может его в Сети отыскать. Что очень советую сделать.
Эта экранизация великой пьесы Островского вышла в разгар новых споров о том, до какой степени вольно можно трактовать классику. Некоторые горячие головы предлагают ввести чуть ли не уголовную ответственность за искажение классики. Ни одному нормальному человеку не нравится, когда классику опошляют. Но вот где и как отыскать критерии этого опошления?
Говорят, не надо менять названия пьес. Мейерхольд назвал свою постановку великой пьесы Грибоедова "Горе уму". Один из лучших спектаклей по Островскому, который я видел, поставил Марк Анатольевич Захаров. Называется "Мудрец". В нем - абсолютное следование духу Островского, а букве - не абсолютное. Как быть?
Тут ведь как. Можно, например, перенести героев Чехова в наше время, и получится подлинный чеховский спектакль. А можно одеть по моде чеховского времени, а получится запредельная тоска. Где критерий?
Вот две "Бесприданницы": Худякова и Рязанова. Совершенно разные истории, даже сюжетно. У Рязанова Паратов позволяет себе с Ларисой все. У Худякова Паратов отказывается оставаться с Ларисой наедине, потому что он венчан. И что? Кого-то из этих режиссеров привлекать к уголовной ответственности за искажение классики?
Если вдруг - не приведи, Господи, - будет принят закон об уголовной ответственности за искажение классики, это приведет к одному: классику вообще перестанут ставить. Страшно будет.
Первый мой спектакль назывался "Комедия о настоящей беде государству Московскому" - это то название "Бориса Годунова", которое придумал Пушкин. Но не каноническое. Спектакль был решен так, что один актер - замечательный Михаил Жигалов - играл две роли: и Годунова, и Лжедмитрия. Более того: народ на наших глазах превращал одного правителя в другого. Я бы с удовольствием поставил этот спектакль сейчас. Так можно? Или это искажение? "Бесприданница" Константина Худякова - премьера 50-летний давности - доказывает: соответствует духу автора то, что талантливо. А уж определять меру этого таланта может только каждый отдельный зритель.
