Посетителей приглашают в фонды музея: Что покажут на выставке "Анатолий Зверев. Открытое хранение" в Музее AZ

После полутора лет реконструкции снова открыл свои двери Музей АZ на 2-й Тверской-Ямской, главным героем которого (но не единственным) стал Анатолий Зверев. Новая экспозиция, созданная Катей Бочавар, приглашает... в фонды музея. Она выстроена по принципу открытого хранения. А значит, ваша встреча со Зверевым будет очень личной, неформальной.

Впрочем, формальную встречу со Зверевым трудно представить. "Он был способен заполнить собой пространство всех дач, светских салонов и мастерских одновременно, начинал писать картину бритвенным помазком, продолжал ножом, а заканчивал ботинком, и делал это с великолепной органичностью, которая только и приближает творца к гениальности", - так описывала захватывающую все и всех работу художника историк русского искусства ХХ века Екатерина Деготь. В нынешней экспозиции Музея AZ работы Анатолия Зверева захватывают все три этажа. Сейчас здесь 260 произведений, в том числе 67 автопортретов художника.

Автопортреты его похожи на спектакль, где художник - главное действующее лицо. Не в последнюю очередь потому, что для художника он сам - натура, которая всегда налицо. У Анатолия Зверева эта натура, брызжущая театральной импровизацией, полна игры, чудесных превращений... Вот только что перед нами мальчишечка-срочник в тельняшке. И вдруг рядом, в портрете 1957 года - острый взгляд, выпытывающий у зеркала свое предназначение и судьбу... Его автопортреты словно отвечают на вопрос "кто я?", который, конечно, из числа вечных. Молодой Зверев отвечает на него, вроде бы "резвяся и играя". То простенький мужик в картузе, то солидный человек в котелке, то богемный поэт в артистической шляпе... Вначале можно подумать, что художник играет, разнообразя натуру, примеряя личины и экспериментируя с разными техниками. Потом, когда проступают в автопортретах трагические обертоны, холодок пронзает: игра-то "до полной гибели всерьез".

Тут все образы "простых людей", которыми так любила оперировать русская литература, точнее критики, оказываются стерты, выброшены за борт. Конечно, в автопортретах Зверева являет себя мощь потенциала гениальной натуры, но еще и мощь культурного мифа, с которым художник работал. Эдуард Штейнберг, рассказывая о Звереве, вспоминает стихию бахтинского карнавала, неуправляемую и свободную. Но тут же связывает Зверева с парижской богемой: "Это был тончайший человек, и он знал себе цену. ...Он был персонаж из литературы, из искусства, из парижского мифа, принесенного выставкой Пикассо, которая немного приоткрыла железный занавес".

Этот тончайший человек, без дома и пьющий, живший у всех на виду, рисовавший у всех на глазах, оказывается непростым орешком, загадкой, к решению которой можно подбираться, но найти последнее решение - вряд ли. А в помощь тут - оцифрованный архив рисунков, трактатов, альбомов Зверева, в том числе и спасенных во время пожара на даче Костаки.