
Ворон вообще ассоциируется с чем-то загробным - вспомним Эдгара По или с десяток хорроров с участием пернатых, где мститель возвращается с того света непременно в образе ворона. В фильме Саузерна он и есть сосуд скорби. Является художнику, работающему над комиксом о воронах, мучительно тревожа душевную рану. Безымянного художника, отца двух осиротевших мальчишек, играет Бенедикт Камбербэтч - актер, способный любую роль сделать художественным событием. Он сам и выбрал роман Портера для экранизации, потому что хотел это сыграть.
Все смешалось в доме. Нужно привыкать кормить мальчишек и ими управлять, что с легкостью делала усопшая. Нужно жить по новому расписанию. Читать с выражением про Бабу-ягу. Постараться не сжечь в тостере гренки. Отец-вдовец постоянно срывает на ребятишках свою растерянность. Он оглушен горем, живет как по инерции. Камбербэтч - актер гипнотический, от него не оторвешь взгляд: каждая деталь, жест, мимика как развернутая сюита скорби, род потустороннего существования. Его мастерство становится отдельным сюжетом. Но этого сюжета на полнометражный фильм не хватит.
Конфликт фильма - борьба героя с самим собой. Ему слышится голос, с издевкой комментирующий жалкое его состояние. Ворон, которого он рисует для комикса, материализуется в птицу - внутреннего демона, жестокого и циничного. В диалоге с ним и развивается этот труднейший из поединков - с собственными комплексами и болями. Конечно, происходящее уже на границе с хоррором. Но здесь кино обнаруживает слабину в сравнении с литературным словом. Гоголю достаточно было написать "Подымите мне веки!" - и шел озноб по коже. Включалось воображение, оно рисовало мистически размытые, но жутковатые контуры чего-то непостижимого. В кино же гоголевский Вий всегда картонажное чучело, он не страшен, а нелеп. Так и здесь: с первого появления Ворон выглядит не взбудораженной совестью, сущностью мистической, непознаваемой и вселяющей ужас, а персонажем из театра ростовых кукол. Он гасит любую фантазию и вызывает чувство неловкости за взрослых дядей, пугающихся актера с клювом и в перьях.
Подобие саспенса возникает в эпизодах, где оставлено место зрительской фантазии: лунатический танец с Вороном, мистические визиты демонов... Это не проясняет суть событий, но в какой-то мере выражает состояние полубреда-полуреальности, обуревавшее героя. Но ни реальность, ни фантасмагории по-настоящему не удались - ни один из стилевых уровней не кажется убедительным. При всем сочувствии скорбящим героям, при всем мастерстве актера происходящее наблюдаешь холодным взором. Для ужастика фильму не хватает ужасности, для психологической драмы - глубины. Ведь даже ушедшая жена и мать, занимающая столько места в раненых душах, никак не характеризуется в фильме - нам сообщат только, что она была заботлива и "вкусно пахла".
Сюжет поделен на четыре "акта": "Отец", "Мальчики", "Ворон" и "Демон" - предполагается, что смена точки зрения предложит новую сторону той же проблемы. Но и этого не происходит - фильм выглядит монотонным, порой скучным. Для серьезного психоанализа пограничных состояний человека он слишком банален в приемах и чересчур стандартен для того, чтобы напугать любителя хорроров. Его держит на плаву, скрепляя мистической актерской магией, только Камбербэтч, в лучших эпизодах доходящий до яростного эмоционального накала, каким владел один лишь Джек Николсон в непревзойденном "Сиянии".
Рана понемногу затягивается, книжка комиксов вышла в свет, счастливый герой ее презентует друзьям и близким, но в памяти остается только искаженное страданием лицо актера Камбербэтча - в этом фильме отдельное от реальности, как улыбка Чеширского кота.