
Почему в последнее время растет интерес к советскому наследию и советской культуре?
Сергей Цветаев: Это в первую очередь связано с тем, что медиабизнес, связанный с эстрадой, кино, радио, телевидением, социальными сетями и так далее, загнал себя в совершеннейшую ловушку. Им нужно больше сборов, больше продаж, еще больше упростить восприятие зрителя, читателя, слушателя. В конечном счете люди начинают понимать, что в этом деле главенствует какая-то запредельная тупость, состояние полусна.
И вдруг посреди этого вы на что-то натыкаетесь - на фильм, на книгу, и вам просто сносит голову. Да, это медленно, это как-то трудно для восприятия, переживательно и так далее, но когда вы это смотрите или читаете, возникает ощущение "настоящести".
Ярчайший пример - недавно вышедший "Август", еще одна экранизация богомоловского "Момента истины" ("В августе 44-го"). Некоторые посмотрели фильм, впервые открыли эту книгу и говорят: "Вот как это можно было сделать? Как они победили в таком противостоянии?" Богомолов писал, что посвятил эту книгу "тем немногим, кому обязаны многие".
"Настоящесть" этого текста, невыдуманность героев, невыстраивание внутренних границ и оберегание своего "я", а вместо этого предельная задача, которую эти герои выполняют в первую очередь не для себя, а для тех, кто за ними, кто живет рядом с ними в одном огромном пространстве, вводит людей в ступор. И так во всем.
Абсурд, но я сейчас сталкиваюсь с тем, что многие не читали "Винни Пуха" - не английского, а нашего, в переложении Бориса Заходера.
Это вершина владения словом. Когда я советую своим знакомым - ну прочитай ради смеха, - они приходят и говорят: "Это вообще невообразимо. Невообразимо смешно, глубоко, психологично. Это все можно растаскивать на цитаты, от первой и до последней строчки".
На фоне всеобщего оглупления от того контента, который уже во многом ниже плинтуса, когда люди сталкиваются с чем-то очень настоящим, у них возникает интерес и вопрос: "Как это могло возникнуть? Почему тогда это было, а сейчас такого нет?"
Они начинают копать в эту сторону и понимают, что была такая цивилизация, которой ныне не существует, и в этой цивилизации во главе всего стояла "настоящесть". Да, был Главлит, цензура, все работали в "железных тисках НКВД и КГБ", но на самом деле на выходе получались божественные вещи.

Как советское наследие переосмысляется современной российской культурой?
Сергей Цветаев: Переосмысляется оно, я бы сказал, с трудом, потому что принятие наследия в полной мере должно означать, по идее, принятие того времени и идеалов. Они неразделимы. Ты не можешь прочитать "Два капитана" Каверина и отвлеченно от этого, будучи жестким апологетом капитализма, воспринять это как руководство к действию.
Точно так же, как любую из детских книг Крапивина или книг Кира Булычева. Понятно, что, когда что-то случается, люди бегут помогать друг другу, это да, но в целом матрицы, в которой общественное всегда превалирует над личным, нет. Поэтому советское наследие переосмысляют так, как умеют - фрагментарно, выхватывая то одно то другое, потому что за всем этим есть величие, запредельное преодоление, победа духа над немощью плоти.
Но в целом, чтобы принять его сегодня, придется отказаться от базовых текущих установок: деньги, благополучие, свой собственный "коммунизм" за шестиметровым забором.
Да, постоянно обращаются к советскому прошлому, эксплуатируют почем зря все старые советские штампы. Потому что они работают. Потому что в них заложена душа. Нынешние продукты, например "Союзмультфильма", не работают. Это не в пику "Союзмультфильму". Он просто попал в колбасный аппарат этого самого медиабизнеса, и все, что выходит, уже лишено прежней степени "настоящести".
Раз уж заговорили про "Союзмультфильм": сейчас выходит множество ремейков советской киноклассики, в том числе и киносказок. Большая часть из них не выдерживает никакого сравнения с оригиналом и не имеет самостоятельной художественной ценности. Почему так?
Сергей Цветаев: Чтобы люди поверили в вашего героя и разделили с ним его ценности и идеалы, надо самому в это верить. А если вы не верите, зритель бессознательно ощущает фальшь. В этом весь секрет.
Когда наши снимали когда-то "Приключения Буратино", это был революционный Буратино. Он дурень, но дурень с чистым сердцем, готовый постоять за справедливость. В том фильме все было близко к настоящему - жизненные трагедии через детское восприятие, как у Толстого в тексте. Сейчас это все превращено в балаган.
Или Чиполлино, например, - настоящий революционный манифест. Как сейчас его переиздают? В публикациях последних лет просто вычищают конец - тот самый замок с красным флагом на мигуновских иллюстрациях, и немного меняют формулировку последних фраз. Правильно, неправильно - это никого не волнует.
Некоторые прекрасные умы вообще хотят переиздать Стругацких, почистив их тексты от коммунистической начинки. Происходит системная подмена. Советское наследие используют как привлекательную ностальгическую обертку, и люди на это клюют, но суть в ремейках совсем другая.
Мне кажется, что эту ситуацию выправит молодежь, как бы странно это ни звучало. Чем дальше мы отходим от советского прошлого, чем меньше в живых тех, кто там вырос, тем более идея сакрализуется. Историю можно очернять, переписывать, а с религией бороться невозможно. А прошлое и превращается в религию - в веру в погибшую цивилизацию, которая была построена для людей и обязательно должна вернуться. Как в фильме "Матрица": "Однажды был человек, он давно умер, но он предсказал, что мы победим машины".
Чем может быть полезен советский опыт в культурном строительстве современной России?
Сергей Цветаев: Если говорить совсем практически… Во-первых, нужно поддерживать тот кинематограф, который делает действительно серьезные вещи, и стараться всячески, с одной стороны, придавливать творцов цензурой и условным Главлитом, с другой стороны, давать возможности и время на реализацию. Каждую пятнадцатиминутную серию "Винни Пуха" снимали по году. Режиссер Хитрук говорил: теперь это было бы абсолютно невозможно. Теперь нужно быстрее и больше заработать. Это не предполагает возможность осмысления, творческого поиска и создания шедевров. О чем должно думать государство - как давать время и возможности творцам, при этом жестко отсеивая бессмысленную ерунду. Сложная задача.
Во-вторых, поднять читаемость. С книгами беда. То, что действительно влияет на умы, издается небольшими тиражами, поскольку стоимость полиграфии и всего остального выросла и никаких госдотаций на это нет. Соответственно, эти книги не доходят до людей. Да, можно читать в электронном виде. Но надо для этого делать все, чтобы доступны были эти книги, формирующие умы.
В-третьих, нужны, наконец, по-настоящему высшие смыслы. Вопрос: как моральные и высокодуховные смыслы коррелируются с обществом рынка и наживы? Да никак. Высшие смыслы всегда в сфере, где общественное довлеет над личным. Где, проще говоря, если Родина-мать зовет, нужно делать выбор. Цивилизационно мы сможем развиться лишь тогда, когда озаботимся реальным спасением человечества, поднятием его из тьмы, но "рынок" будет категорически препятствовать этому всегда.