Снимать катастрофу или браться за носилки? Владимир Снегирев - о том, что делать журналисту в экстремальной ситуации

Мы сидели с переводчиком в лобби каирского отеля "Рамзес Хилтон", ждали приезда одного эксперта, с которым накануне договорились о встрече. Он должен был появиться в шесть тридцать вечера. Но когда дело подошло к семи, этот человек позвонил и сказал, что мосты через реку Нил перекрыты, исламисты прорываются к центру города, идет стрельба, он поворачивает назад.

Дело было тринадцать лет назад, в дни, когда страны Ближнего Востока накрыла "арабская весна", то есть череда восстаний, направленных против существовавших режимов. Все началось в Тунисе, затем полыхнуло в Египте, следом в Ливии. Мне было интересно за всем этим наблюдать.

Дольше всего тогда пробыл в Египте, где вначале толпы людей, исповедовавших разные политические взгляды, жестко потребовали ухода президента Мубарака и тот под давлением улицы (правильнее сказать - площади Тахрир, где день и ночь бушевали страсти) покинул трон. Затем в ходе вполне честных выборов - они проводились под строгим присмотром международных наблюдателей - новым главой государства стал представитель радикальных исламистов. И тогда площадь Тахрир снова взорвалась гневом: светский Египет не должен существовать под управлением "братьев-мусульман". Опять - погромы, массовые демонстрации протеста, страна оказалась на пороге гражданской войны.

Страсти в Каире не утихали больше двух лет. Фото: Владимир Снегирев

Именно в тот момент я и поселился в отеле "Рамзес Хилтон", который находится рядом с площадью Тахрир, то есть эпицентром революции. Удобно было: выйдешь на балкон и наблюдаешь вблизи за тем, как разворачивается текущая ситуация. А развивалась она самым непредсказуемым и бурным образом.

Переводчик Ахмед, услышав о том, что исламисты прорываются к центру города, спал с лица.

- Вы меня проводите до метро.

- Какой разговор.

Станция метро располагалась метрах в пятистах от отеля, рядом с площадью. Там сейчас собрались сторонники демократических сил, которых явно не устраивали "братья-мусульмане". Числом тысяч в двести. А по мостам через Нил сюда шли молодые люди, которые категорически не соглашались со светскими порядками. Примерно тем же числом.

Мы вышли из отеля, прошли немного и оказались в зоне большой дорожной развязки. Что-то было не так. С эстакады, которая, плавно изгибаясь, шла сюда от набережной Нила, наступала толпа молодых ребят. От нее бежали другие молодые ребята. Впрочем, кое-кого уже несли на руках. Звучали пока редкие выстрелы. Потом захлопало погуще.

Я достал из сумки свой фотоаппарат и, забыв про переводчика, "на автомате" побежал туда. Какая удача! Теперь битва разворачивалась прямо передо мной, на расстоянии брошенного камня. Волокли раненых. Волнами накатывалось "Аллаху акбар!" Слышались крики, стоны, пальба становилась все сильнее. Внезапно я понял, что уже нахожусь в самом центре столкновения - как раз между сторонниками "братьев" и тахрировцами. И наконец включилось чувство самосохранения. Не помню уже, как я оттуда выбрался, причем совершенно невредимым. Подбежал к "Хилтону", его уже весь позакрывали - и внешние ворота, и двери главного подъезда, и ставни окон на первых этажах, - боялись погрома. Но меня, как постояльца, внутрь пустили.

В лобби сидел мой бледный переводчик, араб из местных студентов. Смотрел на меня безумными глазами. В них читался ужас.

- Ты чего, Ахмед?

- Вы что, сумасшедший? - спросил он, дико таращась на меня.

- Почему ты так говоришь?

- Потому что все бежали от выстрелов, а вы бросились туда, где стреляют.

- Я просто журналист. Это моя работа.

Он замотал головой и отвернулся от меня, как от чумного.

Теперь битва разворачивалась прямо передо мной, на расстоянии брошенного камня

Честно сказать, потом я не раз вспоминал этого парня и его вопрос. Ведь, по сути, он был прав: нормальная реакция нормального человека - бежать от пуль, а не наоборот. Но это - реакция обычного человека, не корреспондента. Наш брат запрограммирован на то, чтобы сломя голову нестись как раз туда, где свистят пули и гибнут граждане. Такая работа.

Но вот вопрос следующий: что делать, если, попав в экстремальную ситуацию, ты видишь, что рядом люди, которым надо немедленно оказать помощь: раненые, испуганные, потерянные... Продолжать исполнять свой профессиональный долг или все же приступить к исполнению долга гражданского? Снимать камерой катастрофу (войну, пожар, теракт) или камеру и диктофон отложить и взяться за носилки?

Это не такой простой вопрос, каким он может показаться на первый взгляд. И не всякий из нас ответит на него однозначно. Дать своему телеканалу, газете, журналу эксклюзив - что может быть желаннее для журналиста! Тут тебе и почет, и деньги, и повышение статуса.

Но только вот какое дело: ты до конца своих дней будешь во снах видеть глаза тех несчастных, которым не помог, не облегчил их страдания.

На одной чаше весов - гордыня, на другой - сострадание.

Был у меня в друзьях знаменитый британский фрилансер Питер Джувенал, герой нескольких книг, легендарный фронтовой оператор и фотограф, работавший на всех войнах конца прошлого века. Это с ним мы ходили "за речку", в Афганистан, спасать наших пленных. Понятно, что, не будучи штатным сотрудником какого-то СМИ, он всегда материально зависел от своего труда: сделает эксклюзив, вставит коллегам "фитиль", значит, заработает, а коли не рискнет, отсидится в окопе, то и останется ни с чем. И вот однажды в ходе чеченской войны Питер оказался в Грозном в ситуации, когда местная богадельня (я так понял, что это был дом престарелых) попала под сильнейший минометный огонь. Питер отложил свою видеокамеру и несколько часов подряд выносил в безопасное место стариков и старух, перевязывал раненых, кормил голодных.

Та самая развязка рядом с отелем наутро после столкновений. Фото: Владимир Снегирев

Я об этом узнал не от него, от других. Для Питера в том, что он совершил, не было ничего необычного - иначе не мог.

Наша сегодняшняя жизнь, увы, то и дело ставит журналиста перед подобным выбором. Благополучие всегда может обернуться бедой. И от того, как ты поведешь себя в экстремальной ситуации, зависит и чья-та жизнь, и твое собственное реноме.

Я имею в виду вот что: моральные принципы неизмеримо ценнее профессиональных.