Я лежала с больной мамой в отделении усиленного ухода в далекой станичной больнице, когда приветливая и вежливая медсестра Л. спросила меня, могу ли я написать для нее книгу?

Книга должна была быть посвящена ее любимой подруге. Она не была ни героем СВО, ни воином, ни волонтером, не спасла никого из проруби, не поставила ни трудового, ни спортивного рекорда - была славна лишь тем, что хорошая подруга. И Л. захотела подарить ей на день рождения написанную мной книгу.

Я извинилась: истратила на дефицитные лекарства для мамы кучу денег, надо вылезать из долгов и заниматься основной работой… А Л. сказала: я вам заплачу.

Меня это сильно озадачило. Мы хоть и живем во времена сервиса и заказать любому профессионалу нужную тебе услугу - считай, хороший тон, но я полагала, что все знают: журналисты интересуются тем, что обладает сильным общественным резонансом.

Уж не говоря о том, что я не представляю, какую же зарплату должна получать медсестра станичной больницы, чтобы предложить московскому журналисту деньги, превышающие его доход по основному месту работы?

Потом выяснилось, что Л. хочется, чтобы я книгу не только написала - она в этом вообще не видела проблемы, - но и издала. Я еще раз извинилась: в издательском деле вообще не разбираюсь...

Признаться, я привыкла, во времена ковида работая на дистанте и живя у мамы, слышать "А ты в Москве няней?". Няня - это магистральный путь женской вахтовой работы в столице, престижной (лучше, чем посудомойка) и многим желанной. Поэтому когда интерес ко мне, как "не няне" сразу гас, я не обижалась.

Но было страшно жаль угасания в народе даже не интереса, а понимания, что такое журналист.

Потому что вообще-то журналистское занятие не личное дело каждого. А журналистика - целый (и чрезвычайно важный в обществе) институт.

Тем более, что еще недавно старшие дочери моих одноклассников пачками шли учиться на журфаки. Что же формировало образ журналиста в народе раньше?

Стала пересматривать киноклассику. Увы, в фильме Сергея Герасимова "Журналист" 1966 года (атмосферном, с хорошей операторской работой, со своим кино-осознанием урбанизма и дизайна, отличными образами Никоненко, Теличкиной и самого Герасимова в роли журналиста-корифея, с чистым, хоть и крайне неправдоподобным любовным сюжетом) талантливого журналиста все всему смело учили - от его возлюбленной рабочей девушки из комсомольской бригады до незадачливых провинциальных коллег и маниакальных полусельских клеветниц и ябедниц. "Что ты видел? что ты знаешь? что-то надо уметь, что-то надо предъявить, кроме собственных соплей…" Хотя прозвучало и много верных слов про журналистское дело: от "разобраться - первейший долг печати" до "вечные спутники газеты - штампы". Но герой, занятый в основном общим постижением мира и своим любовным чувством, оказался человеком без каких-либо базовых журналистских характеристик, и так и не разобрался в том, отняли ли у старенькой сквалыжной бабушки 5 соток ее садового участка или нет?

Фильм "У озера", составивший вместе с "Журналистом" часть Герасимовской дилогии, также отметил вниманием журналистское занятие. "Знаешь, трудно быть девушке журналистом", - говорит радийщица Валя Королькова, ищущая - тоже атмосфера того времени - гармоническую личность…

И в конце фильма убеждает главную героиню, что ей все равно надо работать в газете: "А, знаешь, газетчики какой народ?! Это же самый интересный народ…" И это правда.

В начале нулевых, нам показали журналиста как главного киногероя в фильме Филиппа Янковского "В движении". Фильм талантливый, а уж об умном, обаятельном и современном Хабенском - что и говорить.

Но от прототипа своего - реального журналиста 90-х - начала нулевых - очень далекий. Не ездит журналист, как Саня Гурьев, на крутых "Вольвах", если не "джинсует" (то есть пишет за деньги то, что надо, а вовсе не правду, а это уже не журналистика, а скрытая реклама или заказной наезд на кого-то). Не хватается за все темы без разбора - от работы банков до прилета НЛО.

Да и реплика дельца "Ты здесь ничего не понимаешь, тебя как мошку раздавят" - хоть и звучит угрожающе, но несправедлива: журналисты из тех людей, кто больше всего понимают в чужих делах.

Принципиально не пошлый Хабенский добавил ужасному - по сюжетному рисунку - герою чести и доброты, которой у него в другом исполнении совсем не осталось бы… Тем более, что мораль его болтается где-то в районе "Я чудовище, но я же не совсем конченный человек".

На самом деле журналист совсем не конченный человек, хотя и не обязательно женится на девушках из бригад коммунистического труда, как в 1966 году. И менее всего достоин поучений от какого бы то ни было окружения. Он скорее Коломбо, который в конце концов всех выведет на чистую воду.

Потому что работа с мыслью и словом - не такой уж всем доступный пустяк, для которого достаточно иметь на плечах любую голову и уметь водить пером по бумаге. Увы, один из самых больших соблазнов для дилетантов - мысль, что писать умеют все.

Но кроме трудности работы со словом, и письменным, и устным, понимание которой тоже бы хорошо вернуть в общественное пространство, важно еще осознание, что журналистика - чрезвычайно важный общественный институт, задающий и поддерживающий самую важную горизонтальную связь: общество-человек. Настоящий профессиональный интерес журналиста лежит в парадигме "я и мы".

И сколь бы много мы не издали точных законов и не выработали правил их применения и проверки, сколь бы много не выпустили точных приказов, всегда останется что-то, что зависит от связи "человек-человек", "человек и другие люди". И на передовой, и в тылу, и в столице, и в провинции.

Реальность журналиста… Не официальные сводки, не официальные линии партии или чего-то там еще, не штампы пропаганды и уловки информационной войны - они тоже нужны, но для другого - а превращение человека в "мы" и возвращение назад - дело журналиста. И об этом бы хорошо снять кино, тем более сейчас, когда свой звездный час переживают военкоры на СВО. Ведь журналисты как герои кино и книг были выведены на сцену общественного внимания как раз в военные времена.

У Константина Симонова. У Юрия Германа.

Да и Борис Пастернак в "Докторе Живаго", отговаривая нас от "стрельбы журнальным человеколюбием, торопливым, как прыжки блохи", напоминал, что нельзя повторяться, "что из блокнотного накапливания большого количества бессмыслицы никогда не может получиться смысла, что фактов нет, пока человек не внес в них чего-то своего, какой-то доли вольничающего человеческого гения…". И это тоже дело журналистов.