Поделиться
"Есть "Троица" Рублева, следовательно, есть Бог", - говорил о. Павел Флоренский. Чем так велик этот образ, что сам по себе становится доказательством бытия Божия? "Леонардовского" типа личность - философ, богослов, поэт, ученый, инженер - о. Павел Флоренский дал одно из первых объяснений, открыв принцип "обратной перспективы", главный художественный прием и метод древнерусской иконописи.
Удивительно, но осознаваться как величайшая культурная вершина древнерусская иконопись начала лишь к концу XIX - началу XX века. И после "Трех очерков о русской иконе" князя Евгения Трубецкого, написанных в 1915 году как отклик на выставку древнерусской живописи, уже никогда не выпадала из фокуса широкого общественного внимания. Это, по словам Трубецкого, "умозрение в красках" оказалось навсегда актуальным.
"Совершеннейшим из всех произведений древнерусской живописи, доселе нам известных", назвал рублевскую "Троицу" Игорь Грабарь, под руководством которого и шли реставрационные работы, вернувшие из-под вековых наслоений собственно рублевскую икону - ее композицию, краски, смысл.
Не будем забывать и о том, как Сергей Щукин привозил в Россию Матисса, отрывая его внимание от персидской миниатюры и перенаправляя его в сторону древнерусской иконы. Так европейский авангард инспирировался русскими меценатами и материально (за счет покупки картин), и "идейно" (если иметь в виду прежде всего эстетические идеи).
"Ничего лучшего и даже равного в Византии не было", - отозвался о рублевских "Спасе" и "Троице" философ Григорий Померанц, считавший композицию ветхозаветной "Троицы" одной из последних вспышек эллинского художественного гения. А поскольку для "умозрения в красках" не возникало языкового барьера, то русская иконопись ни в чем не уступала греческой. А в двух иконах Рублева - "Спасе" и "Троице" - превосходила ее.
Ну и, наконец, как бы там ни включалась поколенческая и сословная вкусовая цензура, во второй половине XX века рублевскую "Троицу" нам переоткрыл Андрей Тарковский. И не только скрупулезным художественным воссозданием внутреннего мира христианина, монаха и живописца, но и потрясающим - сверхкрупным планом - разглядыванием великой иконы. Он еще раз явил нам эту "ничему в мире не равную лазурь", как писал еще о. Павел Флоренский. Фрагменты рублевской "Троицы" в конце фильма Тарковского - тоже шедевр художественного изъяснения.
Искусствовед Лев Лифшиц считал, что и в Третьяковке перед рублевской "Троицей" можно молиться. И что сам он не раз видел даже коленопреклоненных. Спасибо ему за лояльность, но, думаю, смотрители залов были уже не так снисходительны. Поэтому великая рублевская "Троица" в храме - это возвращение восвояси. Хотя разговор о судьбе иконы еще требует продолжения.