Угрюм-река: замерзшая, но не угрюмая

Здесь же, в Эвенкии, 115 лет назад рухнул Тунгусский метеорит. Или не совсем метеорит - обломков не нашли и потому обтекаемо говорят о "тунгусском чуде"...

Туда, к чудесам Эвенкии, и лежит дорога "Родины".

Дорога по-русски

Путь неблизкий: самолетом - до Красноярска, оттуда - триста с лишним верст до Енисейска, еще триста - до Северо-Енисейского. За ним и начнутся зимники Эвенкии.

Зимник - национальная русская дорога. Зимники прокладывают по тайге, болотам, льду рек... Весной они раскисают, передавая логистическую эстафету баржам и малой авиации. Это в городах зима кажется "неизбежным злом"; здесь только она и делает направления проезжими.

По зимнику, этой дороге жизни, мы едем на видавшем виды внедорожнике Михаила Тарковского - писателя, певца Сибири, когда-то променявшего столичное житье на енисейскую промысловую охоту.

По площади Эвенкия сопоставима с Турцией или Чили: полторы тысячи верст с севера на юг, восемьсот - с востока на запад.

Это самая малонаселенная территория России. Из субъектов РФ низшая плотность населения - на Чукотке: 0,07 человека на квадратный километр (в среднем по России - 8,5; в Москве - более пяти тысяч человек!). В Эвенкии, которая в 1991-2007 годах тоже была автономным субъектом (ныне это один из районов Красноярского края), людей еще меньше: всего две сотых на квадратный километр. Живут в этой сибирской "турции" 16 тысяч человек.

Колыма и Камчатка по сравнению с Эвенкией неприлично многолюдны.

Богатое место

Дорога белоснежна и пуста. Из-за бугров и волн даже на серьезном джипе приходится ехать небыстро - 20-40 км/час, из-за чего полтысячи верст от Северо-Енисейского до Байкита растягиваются на целый день, от темноты до темноты. Ни поселка, ни заправки - ничего; встретившиеся за день машины можно пересчитать по пальцам.

Ковыляет лиса с перебитой лапой. Ледовые переправы через реки. Деревья в "кухте" - снежной шубе... Чем дальше на север, тем больше лиственниц, которые растут там, где не растут другие деревья. По справедливости, именно лиственница, а не береза должна была стать тотемным деревом России: неприхотливая, живучая, с прочной ценной плотью, хвойная и лиственная одновременно (как Россия - страна и европейская, и азиатская).

Тотемным же зверем - не медведь, а соболь, который веками вел казаков-первопроходцев встречь солнцу, к Тихому океану...

Ближе к ночи наконец показываются огоньки Байкита, что на Подкаменной Тунгуске. И как же радостно видеть свет человеческого жилья, думать о том, что здесь - теплые дома, а в них - люди...

Байкит означает "богатое место". Исторически это центр оленеводства. Сегодня место не выглядит очень уж богатым. "В девяностых развалилось все, что могло развалиться", - говорят нам местные жители. Но три тысячи человек живут здесь и сегодня. Вокруг ведется геологоразведка: места эти - нефтяные и не только. В монографии Адама Куриловича и Николая Наумова "Советская Тунгусия" (1934) говорится: здешние запасы угля, графита, исландского шпата имеют мировое значение и позволяют строить крупные промышленные предприятия. Последних, впрочем, так и не появилось. А уже в наши дни упразднили в числе прочих графитовый поселочек с подмосковным именем Ногинск...

На улицах - собачья грызня. Иногда в телефон с трудом пробиваются сообщения с "большой земли". У храма размашисто крестится немолодой эвенк. В библиотеке дети и взрослые делают для бойцов Донбасса блиндажные свечи из жестяных банок и пропарафиненного картона. Думаешь о невероятных масштабах нашей страны - и ее столь же невероятном, но несомненном единстве.

Кругом пятьсот

До Туры, центра Эвенкии, - еще полтысячи километров. Вот уж действительно - "кругом пятьсот". Перевожу телефон в режим полета, чтобы он не разряжался в поисках отсутствующей сети. Дорога - безлюдная, необжитая, бесконечная - кажется выходом в открытый космос.

В разных краях километр имеет разную длину. Здешний таежный километр - не комфортный асфальтовый. "Свет мал, а Россия велика", - записал Иван Гончаров, сойдя с борта фрегата "Паллада" и возвращаясь домой сквозь Сибирь. Он же: "Приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники: а здесь изъездите пространство втрое больше Европы, и вы все-таки будете только проезжий".

Ладно Гончаров - а как здесь шли первопроходцы XVII века? Без связи, без дорог...

По обочинам искрящегося зимника - следы: заячьи, соболиные, волчьи. Порхают куропатки, глухарь для пищеварительных надобностей клюет камешки, которыми подсыпают дорогу. Мелькнула охотничья избушка, проехал на снегоходе человек с ружьем за спиной - и снова как отрезало: ничего, никого. Только наш матерый вездеход привычно перемалывает бугры и наледи. Под ногой - упругость педали газа, в руках бьется руль, в свете фар снежно-лиственничные обочины кажутся призрачными, в зеркалах заднего вида - космическая пустота. Так и едешь - от Подкаменной Тунгуски до Нижней.

Тунгусами до 1931 года называли эвенков - народ, расселившийся от Китая до Якутии, от Охотского моря до Енисея. Вот почему в России столько Тунгусок - от Хабаровского края до Омской области.

Около двухсот километров нам предстоит проделать по Нижней Тунгуске - Угрюм-реке из одноименного романа Вячеслава Шишкова. "В ее природе - нечто дикое, коварное", - писал он. Но это летом. Сейчас - никакого коварства: по речному льду удается держать вполне приличную скорость в 60-70 км/ч. Видно, что о зимнике заботятся: расчищают торосы, вмораживают вешки.

Реки здесь - не для городского баловства вроде купания, а для дел серьезных: промысел, связь редких поселений... Не оставляет ощущение, что суровая красота северных рек не случайна. Она ведет сюда человека, чтобы он согревал эти промороженные места своим дыханием, одухотворял их.

На четырнадцатом часу пути впереди вспыхивает - столь же неожиданно, сколь и долгожданно - гроздь огней. Это Тура. Здесь - люди и тепло.

Северный приговор

Тура, стоящая у впадения Кочечума в Нижнюю Тунгуску, ведет свою историю с 1927 года, когда здесь открылась культбаза. Минувшей зимой здесь, говорят, было минус 70 (и это - на широте гольфстримно-теплого Рейкьявика!), летом - все плюс 50. Дома - на сваях из-за вечной мерзлоты, с мая по август - белые ночи. Туринцев сегодня - четыре тысячи; по меркам большого города - несколько многоквартирных домов. Зато здесь соседями считают даже тех, кто живет в тысяче километров...

Во дворах, как дрова, лежат голубоватые ледяные кубы. Их вырубают для питья, для чая: вода здесь, говорят, солоновата, лед же - пресен.

Туру хотели было затопить ради Эвенкийской ГЭС, но разговоры об этой стройке поутихли. Зато пару лет назад здесь ввели в строй гибридную - дизель-солнечную электростанцию.

Когда растает зимник, останется единственная связь с "материком" - самолет до Красноярска три раза в неделю. Билет в один конец - 14 с лишним тысяч.

Из комфортных городов эти места могут показаться непригодными для жизни, но их следует постигать изнутри. Карта оживает: за каждым названием - люди, судьбы... Начинаешь понимать, что держит здесь людей (пусть немногих, но тем ценнее и крупнее на Севере становится каждый отдельный человек), чтО дает силы. Для северян эти края - родной и любимый дом, и с каким же огромным и не показным теплом они говорят о нем!

Тура слишком далека от столиц, чтобы быть провинцией. Здесь просто идет своя жизнь. Есть много Россий: городская и сельская, северная и южная, степная и лесная... И вот такая - с зимниками, оленями, соболями.

Сокровища, "энзэ" для будущих поколений - от золота и алмазов до лучшей в мире рыбы студеных северных рек - словно нарочно спрятаны подальше расстоянием и морозом. Помещены в самую сердцевину России. Вот он, наш холст, за которым лежит заветный золотой ключик, - а вовсе не югА и суетные мегаполисы. Север нас бережет, хранит для нас клады, дает надежду. Таежные и тундровые монастыри дезинфицируют тело и лечат душу.

Чем убегать из нашей зимы в чужое лето - не лучше ли выучить уроки соболя и лиственницы, постичь философию Севера? Мы, жители холодной страны, навсегда к нему приговорены - и порой считаем эту приговоренность проклятием. А правильнее - даром, счастьем, спасением.