"Где гусары коренные…" Если бы герой Отечественной войны 1812 года, легендарный поэт-партизан и гусар Денис Васильевич Давыдов, более двух веков назад сочинивший этот стих, узнал о том, что приключилось с Владимиром Николаевичем Гатовским в годы Великой или Второй Отечественной войны (так некогда называли Первую мировую), он был бы доволен.
Полковник Гатовский, начавший свою офицерскую службу под знаменами лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, чести полка не посрамил. В разное время мундир гродненских лейб-гусар носили декабрист Лунин, поэт Лермонтов, "бархатный диктатор" Лорис-Меликов, "белый генерал" Скобелев. От самой колыбели офицером-гродненцем был и великий князь Николай Александрович, будущий царь Николай II. Сообщая гродненцам о зачислении своего только что родившегося внука в полковые списки, Александр II писал: "Рекомендую им нового товарища".
Таким образом, Генерального штаба полковник Гатовский и полковник Николай Александрович Романов были однополчанами и полковыми товарищами, что по неписаному кодексу офицерской чести накладывало на царя известные моральные обязательства. Все августейшие особы почитали друг друга родственниками. Однако обязательства Николая II перед однополчанином были более весомыми, чем его же обязательства по отношению к "его высочеству" князю Арсену Карагеоргиевичу. Поэтому император не мог не принять участия в судьбе Гатовского и помог ему довольно быстро вернуть полковничий чин, утраченный по приговору суда.
История, приключившаяся с генштабистом Гатовским, как в капле воды отразила неизбывную трагедию офицерского корпуса Русской армии накануне начала новой Смуты. Офицерский состав никогда не был единым целым. Кавалергарды вечно соперничали с конногвардейцами. Офицеры легкой гвардейской кавалерии не общались с офицерами тяжелой гвардейской кавалерии. Армейские офицеры с завистью и неприязнью взирали на офицеров лейб-гвардии. И все офицеры, гвардейские и армейские, с нескрываемым нерасположением относились к генштабистам, уничижительно именуя их "моментами" и считая карьеристами всех офицеров Генерального штаба.
"Его высочество", посоветовавший полковнику Гатовскому выбросить в ватерклозет серебряный нагрудный знак об окончании Академии Генерального штаба, в предельной форме сформулировал эту давнюю неприязнь строевых офицеров к генштабистам. Российская империя вела кровопролитную войну, страна стояла на пороге революции, а "его высочество" в боевой обстановке выплеснул наружу свои негативные эмоции, адресованные генштабисту.
Жизнь и судьба Гатовского выделяются своей эстетической завершенностью. Удар стеком, нанесенный им младшему брату сербского короля, - эта дерзкая попытка боевого офицера отстоять свою оскорбленную честь достойна того, чтобы ее навечно занесли в качестве знакового события не только в полковую историю или в историю Русской армии, но и в Историю государства Российского. Если в годы Великой войны, когда на полях сражений решается судьба Империи, "его высочество" по своему недомыслию способен оскорбить боевого офицера, а у офицера нет иного способа смыть оскорбление, кроме рукоприкладства, значит, такая Империя обречена. И с момента удара стеком История начинает отсчитывать "Империи последние мгновенья".
Если же вспомнить уникальный, никогда и ни у кого более не встречавшийся набор боевых наград, которыми был отмечен Владимир Николаевич Гатовский - орден Св. Георгия 4-й степени, Георгиевское оружие и полный "Георгиевский бант", состоявший из четырех солдатских Георгиевских крестов, - то следует надеяться, что со временем на Введенском кладбище над местом последнего успокоения гусара, генштабиста, воздухоплавателя и военспеца будет воздвигнут достойный памятник. Aere perennius - прочнее меди.