В Калининграде прошла российско-польская режиссерская лаборатория

В Калининграде прошла трансграничная лаборатория "Соседи" - именно так назвали свой проект его кураторы Олег Лоевский (Россия) и Мачей Виктор (Польша). Она состоялась в пространстве и при участии актеров Калининградского драмтеатра и при помощи Польского культурного центра в Москве.

А накануне в Польше прошла первая часть Лаборатории, в которой польские режиссеры предложили сценические эскизы российских пьес на сценах театра "Миниатюра" в Гданьске и театра "Бото" в Сопоте. В фокус их интереса попали пьесы "Герой и минотавр" Валерия Печейкина, "Исход" Полины Бородиной, "Ганди молчал по субботам" Анастасии Букреевой, "Свидетельские показания" Дмитрия Данилова.

В Калининграде российские режиссеры тоже подготовили эскизы четырех польских пьес. Давно не приходилось видеть такой заинтересованный отклик публики - не только смотрели, заполнив по билетам весь доступный в условиях пандемии зал, но и почти в полном составе оставались на обсуждения. Кажется, тоска по театру поселилась везде. Но не только пандемия наложила свой отпечаток на характер нынешней лаборатории. В последние годы Россия и Польша резко притормозили свои обменные программы, бурно развивавшиеся в первой половине прошлого десятилетия. После амбициозных столичных проектов эта режиссерская лаборатория на Балтике могла бы показаться слишком маленьким театральным событием. Но это не так. Проникновение в миропонимание соседей через новые тексты о театре, спонтанное обретение знания о Другом через эмоцию и образ - это ли не лучшее, что может дать театр?

Вот небольшая эскизная зарисовка режиссера Елены Невежиной по пьесе Войтека Фаруги "Невесомость", в которой рассказывается о советских космонавтах, запертых на год в лабораторных условиях космического корабля для проверки возможностей полета на Марс. События середины 60-х годов с их риторикой и коллективной чувствительностью становятся полигоном для испытания человечности. Невежина с небольшой группой актеров поверх пьесы создала тонкий, сложный диалог в психоделическом духе. Юмор, короткий росчерк парадоксального стиля - и вот мы видим, как вера в космическое будущее тонет в депрессивном и несовершенном микрокосме человеческой души. Неожиданно в эскизе и последовавшей за ним дискуссии проступили очертания наших дней: ведь невесомость и есть состояние современного человечества, опасно зависшего над бездной, между прошлым и будущим.

Режиссер Филипп Гуревич, сыгравший недавно Василия Шабунина в фильме Авдотьи Смирновой "История одного назначения", выбрал для показа пьесу Марека Котерского "День психа" (Dzień świra). Трагикомедия о школьном учителе литературы, переживающем кризис среднего возраста, написана в 2000 году и давно разошлась в Польше на цитаты. В ней отразилось что-то очень существенное для польского самосознания рубежа тысячелетий. Это, по сути, монолог, но Филипп Гуревич населил сцену множеством актеров - мать, психотерапевт, старая китаянка, полицейская, бывшая жена... Выплывая из инфантильного сознания, эти образы вместе со стихами Адама Мицкевича и музыкой Шопена становятся ежедневным шумом и сливаются с наставлениями матери, к которой герой вернулся после короткого и неудачного брака. Мягкая, аморфная природа персонажа, варшавского интеллигента, обрела идеальное воплощение в калининградском актере. Вместе с режиссером он прошел сквозь поток сознания своего героя, выразив абсурдность и опустошенность человека 90-х, зависшего между временами. Перемешав сарказм с меланхолией, режиссер отправил сюжет тоже в своего рода невесомость, хотя намного более вязкую, плотную, с обилием вещей.

Кирилл Сбитнев показал очень подробный эскиз пьесы "Суп наш насущный" (Daily Soup) Аманиты Мускария (творческий псевдоним сестер Габриэлы и Моники Мускалы). В нем повседневная жизнь большой семьи, педантично переданная через процесс поглощения пищи и телевизионного мыла, приобретает очертания гротескные и символические. Три поколения, включая бабушку с Альцгеймером, ежедневно садятся за стол, едят, беседуют, ругаются и смотрят сериал "Счастье". Само название пьесы отсылает к термину daily soap - мыльная опера. Все это только камуфлирует страшную семейную травму - смерть ребенка, случившуюся много лет назад. Между сюрреализмом и гипернатурализмом, исполненная фрустраций и маленьких ежедневных пыток свершается жизнь этих людей. Мать-лунатичка время от времени кусает себе руку до боли, дочь уезжает, чтобы голоданием обновить клетки (а может, сделать аборт)… Режиссер сгущает этот трагикомический ад, чтобы в финале отец прокричал, наконец, правду о смерти ребенка. И в дом возвращается радость. Так небольшой, но ярко придуманный эскиз обретает значение серьезного высказывания о сегодняшнем мире и истории, о политике молчания и терапевтической силе правды.

Во многом о том же размышляет и молодой режиссер, ученик Камы Гинкаса Александр Плотников в своем эскизе по пьесе Марты Соколовской "Рейкьявик 74". Пьеса была написана в 2016 году по следам реального преступления сорокалетней давности, совершенного в Исландии. Но в соответствии с новыми фактами, о которых узнала Марта, текст был изменен. Он вообще принципиально открыт к новой реальности. Так, персонажи носят имена польских актеров, с которыми сочинялась пьеса. А в предуведомлении драматург предлагает всем другим актерам пользоваться своими именами, делиться, когда необходимо, своими историями и опытом.

Сюжет основан на убийстве двух молодых мужчин, пропавших без вести в одном и том же районе и так и не найденных. Следствие не предъявило никаких улик и доказательств, но в загадочном преступлении обвинили шесть человек, основываясь исключительно на косвенных уликах и их собственных свидетельствах. В октябре 2018 года Верховный суд Исландии оправдал пятерых из шести осужденных.

Бесстрашно, как будто ставя уже готовый спектакль, Плотников соединяет несколько уровней "правды", находя для них интересный художественный язык. Три потока свидетельств сливаются в сложно устроенный рассказ о никогда не раскрытом преступлении. Как сказано в пьесе, о преступлении не известно ничего, есть только пустота, припорошенная снегом. Калининградские актеры, называющие себя то именами польских коллег, то собственными, то именами исландских персонажей, открывают перед нами пасьянс странных фактов. Через три года следствия Сайвара Цесельского, его девушку Эртлу и их друзей приговаривают к самым крупным в истории Исландии срокам за жестокие убийства и соучастие в них.

Калининградские актеры фантазируют вместе с режиссером и драматургом, и публику затягивает как в воронку в этот страшный исландский сюжет, ставший национальным мифом и национальной травмой. Бывший рейкьявикский полицейский Гисли Гудьонссон, написавший об этом книгу, назвал все происшедшее синдромом недоверия памяти - memory distrust syndrome, что означает глубокие сомнения в верности собственных воспоминаний. Аберрация памяти и самооговоры у этих молодых людей середины 70-х случились после длительных допросов. К тому же - как было модно в те годы даже в глухой исландской провинции - ребята принимали ЛСД. Дело шло к развязке. Чтобы ее ускорить, министерство внутренних дел пригласило иностранного консультанта. Им оказался Карл Шутц, работавший в германской полиции времен Третьего Рейха и "прославившийся" в 1975 году деле RAF (Rote Armee Fraction, леворадикальная террористическая организация, действовавшая в ФРГ в 1968-1998 годах). Именно он вел многочасовые садистские допросы, чтобы свести все к одной непротиворечивой версии.

Все это мы узнаем постепенно - от следователя (Василий Швечков), интервьюера (Диана Горбунова), автора (Сергей Борисов), с экрана - из кинокадров, где актеры играют своих исландских персонажей, или из фрагментов документального фильма об этом загадочном и страшном деле.

Сквозь разные режимы рассказа протекает само время, волнуя своей непостижимой и мерцающей тайной. В спектакле так же мало определенного, как в самой истории. Мягкий, совсем не брутальный Сайвар (Максим Пацарин), кажется, умер в тюрьме или вскоре после освобождения. Чуть постаревшая, но не потерявшая прекрасный хиппейский облик Эрла (Любовь Орлова) продолжает задавать себе вопросы без ответов, в том числе - о собственном предательстве.

Но бессмысленный ужас случившегося оказывается пронизан любовью. В самом финале, развернув вместо судейского стола огромный матрац, режиссер дарит бывшим возлюбленным неожиданную и потрясающую по красоте сцену. Живая и мертвый, уничтоженные модой на ЛСД, исландской судебной системой 70-х, страшным призраком Третьего Рейха, они лежат, обнявшись, засыпаемые снегом, или пеплом своей загубленной жизни… Так заканчивается этот удивительный спектакль, ставший настоящим подарком русско-польской лаборатории "Соседи" в Калининграде. Кажется, что он уже сейчас мог бы войти в репертуар самого западного российского театра.