Что Юрий Андропов нашептал Олегу Табакову

"Мечта о театре: моя настоящая жизнь" так называется только что вышедший в АСТ двухтомник воспоминаний Олега Табакова. Свою "настоящую жизнь" великий артист Табаков описывает в книге так же, как и играл на сцене, - легко и талантливо. Вот несколько фрагментов из книги.

***

Отец совершенно не переносил невежества. Раз, еще до войны, мы с ним пошли в парикмахерскую. Поскольку своим обаянием он "доставал" буквально всех дам, среагировала на него и парикмахерша, тут же начав кокетничать с отцом через меня:

- Мальчик, как тебя зовут? - Меня зовут на "лэ". - Лева? Леша? Леня?! - Олег... - Так "Олег" - это на "а", а не на "лэ"!

Улыбка мгновенно исчезла с отцовского лица - дальнейшее продолжение даже такого легкого и безобидного флирта стало для него невозможным...

***

Занятия в драмкружке происходили на фоне моих детско-юношеских записей типа "Пионерской зорьки" на саратовском радио вместе с девочкой по имени Нина Бондаренко. В день похорон Сталина я вместе с Ниной выступал на панихиде в Саратовском театре оперы и балета, читал эпитафии советских поэтов. Монтаж длился пятьдесят минут. Люди в зале с короткими интервалами падали в обморок и выносились под ручки вон. Не выдерживали их организмы всей глубины переживаний. Я же был готов радоваться его смерти. И не только не плакал, но блудливо и глумливо опускал глаза, выступая на сцене и доводя людей до потери чувств. Было упоение от того, что мы читаем так, что они брякаются.

Говорят, вся страна победившего социализма рыдала в тот день. Независимо от индивидуальной меры понимания истинного положения вещей. Я не рыдал, но был взволнован. Идеология ведь действует на уровне бессознательного. Разум тут бессилен, и всем правит истерия.

***

В фильме "Гори, гори, моя звезда" мой персонаж Искремас демонстрировал, как надо танцевать. Пожалуй, мне вполне удался этот артистический обман. Я, человек незнакомый с хореографией, в этой картине показываю сложные синкопированные "па", причем в определенном стиле, с некоторой долей вульгарности, потому что мой герой хочет поставить утрированный танец. И все это - плод всего лишь нескольких репетиций с замечательным хореографом Анной Редель.

Искусство показа заключается в том, что, когда ты показываешь, тебя "несет", ты делаешь все так профессионально и естественно, что возникает полная иллюзия отточенного опытом умения. Все вокруг решают, что ты крупный специалист в этой области. А ведь на самом-то деле ты просто делаешь вид. Я, бывает, вру своим ученикам, что знаю, как это делать. Совру, потом показываю - и откуда что берется? Из подсознания, очевидно. Все это чушь собачья, когда говорят: переживи, мол, сам, а потом покажи ученику. Невозможно пережить все. И невозможно знать все. Но у актера есть верный компас - интуиция.

***

Воспитание артистов происходит не только на сцене. Лично я в нашем Подвале начал с... сортира. Обыкновенного нашего сортира, которым пользовались не только артисты, но и зрители.

Несколько дней подряд я, а затем Гарик Леонтьев драили его, дабы показать студентам, не привыкшим к чистоте отхожего места, что это не менее важно, чем все остальное, потому что театр - наш дом и относиться к нему надо соответственно. С того момента сортир стал неотъемлемой частью забот студийцев, доводивших его состояние до распространяющей благоухание дезодорантов стерильности. В "теплой" комнате мы устроили так называемую трапезную, где стояли странные диваны-колымаги с кожаными сиденьями и деревянными рамами с серпами и молотами. На них мы сидели и пили сладкий чай с булками. Велся журнал дежурных, отвечающих за порядок и чистоту в студии на Чаплыгина, а также постоянное наличие горячего чая и свежего хлеба.

***

При всей растиражированности "Семнадцати мгновений весны" я очень ценю работу в этой картине. После первого просмотра меня отвел в угол Ю.В. Андропов и почти прошептал: "Олег, так играть - безнравственно".

Я считаю главным достоинством этой картины другой взгляд на врага. До этого во всех фильмах немцы были идиотами, в основном бегающими по избе с криком: "Матка - курка, яйка!" А мой отец, умный, красивый, перворазрядник по теннису, лыжам и шахматам, все никак не мог победить этих дураков. Что-то здесь было не так. Татьяна Лиознова подняла уровень немцев и тем подняла значимость народного подвига. Мы воевали с нелюдями, но с мозгами у них все было в порядке. И не только с мозгами.

Консультантом на картине среди других генералов был такой полковник Колхиани. Снимали сцену, когда мы с артистом Лановым в роли генерала Вольфа и двумя стенографистками должны войти в бункер к Гиммлеру. Колхиани молчал, молчал, а когда мы ринулись в бункер, сказал: "Нет, это невозможно. Они были интеллигентные люди, они женщин вперед пропускали". Потом мне племянница Вальтера Шелленберга открытку прислала, где было написано: "Спасибо Вам, что Вы были так же добры, как был добр дядя Вальтер".

Что читает звезда

"Эх, динамитцу бы сюда..."

Екатерина Мечетина, пианистка, заслуженная артистка РФ:

Читаю уже вторую книгу из толстовской серии Павла Басинского и, скажу вам, - впервые встречаюсь с исследовательской литературой, читающейся как абсолютная беллетристика. Интересная, на мой взгляд, и специалистам, и людям, одолевшим некогда только "Войну и мир".

Вот пришел однажды Лев Николаевич в Румянцевскую библиотеку и, прохаживаясь вдоль шкафов с книгами, мечтательно произнес: "Эх, динамитцу бы сюда!" Бедный директор - между прочим, философ Николай Федоров! - просто задрожал от негодования. А ведь это как раз о том, что Толстой вскоре после "Войны и мира" начал отрицать барскую и книжную культуру! Писатель "в полный рост", картинок не надо - и такие эпизоды идут в книге "Бегство из рая" один за другим. Очень интересно, как будет описан финал на станции Астапово.

В свое время, как член Совета по культуре при президенте, участвуя в голосовании по Госпремии, я выбрала Басинского. И жду его новых книг.