Трагические события 1 сентября 1911 г. в Киевском оперном театре, имевшие столь серьезные для всей России последствия, общеизвестны: во время второго антракта оперы Римского-Корсакова "Сказка о царе Салтане" в присутствии царя на Петра Аркадьевича Столыпина было совершено покушение. "Родина" неоднократно обращалась к малоизвестным обстоятельствам этой трагедии, в том числе и недавно1, однако документ, обнаруженный в Государственном архиве Российской Федерации, заставляет еще раз внимательно присмотреться к случившемуся.
"Банда четырех"
Столыпин стоял около своего места в театре, облокотившись на барьер оркестровой ямы, и беседовал с министром Императорского двора В.Б. Фредериксом, военным министром В.А. Сухомлиновым и графом И.А. Потоцким, как вдруг к нему стремительно подошел молодой человек в черном фраке и совершил два выстрела. Киевский губернатор А.Ф. Гирс, свидетель этой сцены, писал: "Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: "Все кончено". Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: "Счастлив умереть за царя". Увидя государя, вышедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руки и стал делать знаки, чтобы государь отошел. Но государь не двигался и продолжал на том же месте стоять, и Петр Аркадьевич на виду у всех благословил его широким крестом"2.
Покушавшийся был тотчас же схвачен и жестоко избит публикой. Насилу вырвав его из рук толпы, чины правопорядка опознали в нем секретного сотрудника Киевского охранного отделения Дмитрия Богрова (агентурный псевдоним "Аленский"). 5 сентября в частной клинике Маковского от ран скончался премьер-министр Столыпин, а 12 сентября его убийца был казнен по приговору Киевского военно-окружного суда.
Перед властью встал вопрос: как вышло, что вопреки всем имеющимся на этот счет инструкциям и простому здравому смыслу секретный сотрудник охранки получил билет в театр, причем от своего же начальника, подполковника Н.Н. Кулябко. Для тех, кому была поручена охрана киевских торжеств - "банды четырех", как их называл историк А.Я. Аврех3, - наступили тяжелые времена. Членами "банды" являлись: товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией, командир Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенант П.Г. Курлов, заведующий охранной агентурой при дворцовом коменданте полковник А.И. Спиридович, начальник Киевского охранного отделения Кулябко и протеже Курлова вице-директор Департамента полиции М.Н. Веригин.
Суда не будет
Братья жены Столыпина Алексей и Дмитрий Нейдгардты и министр юстиции И.Г. Щегловитов убедили нового премьер-министра В.Н. Коковцова поручить следствие недругу Курлова, сенатору М.И. Трусевичу, бывшему директору Департамента полиции, так как предварительное следствие успело уже выяснить вопиющую халатность как в действиях самого Курлова, так и его ближайших подчиненных4.
Трусевич, бывший подчиненный и сподвижник покойного, несмотря на вполне понятную неприязнь к фигуре Курлова, стремился быть предельно объективным. В 1917 г. на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства он заявил: "Умышленное убийство было бы бесцельно, потому что устранять Столыпина как политического противника у Курлова не было оснований; значит, единственный мотив мог быть карьеристический. Но ведь этим убийством он губил себя, потому что, раз он охранял и при нем совершилось убийство, шансы на то, чтобы занять пост министра внутренних дел, падали, - он самую почву у себя из-под ног выбивал этим"5.
Собранные Трусевичем материалы были рассмотрены в Сенате, где было принято решение провести в отношении "банды" предварительное следствие по обвинению в бездействии и превышении полномочий, что было поручено сенатору Н.З. Шульгину. В марте 1912 г. императору было передано решение 1го департамента Государственного совета о передаче дела в суд, но внезапно, вопреки настроениям общества, Николай II ограничился лишь тем, что отстранил Кулябко от должности, дело же в отношении Курлова, Спиридовича и Веригина было прекращено без всяких последствий.
Неудивительно, что убийство Столыпина стало источником ожесточенных споров и фантастических домыслов. Трусевич был прав: как бы ни был дурен Курлов, убийство премьер-министра совершенно не было хоть сколько-нибудь нужно ему и прочим царедворцам. Опала премьера к осени 1911 г. была очевидна, и совершенно непонятно, зачем людям, доселе успешно делавшим карьеру, нужно было бы так рисковать.
Но и то, что вся честная компания избегла наказания, также представляется весьма странным. Самодержец помиловал людей, упустивших в театре стрелка, чьей потенциальной целью вполне мог стать и сам император... Мотивация самого исполнителя, Богрова, - также давний предмет споров. Зачем убивать премьера, если можно было стрелять в монарха?
Смерть едет за Петром?
Подобного рода вопросам несть числа, и ответы на них важны, однако, как учил В.И. Ленин, "когда не сразу видно, какие политические или социальные группы, силы, величины отстаивают известные предложения, меры и т.п., следует всегда ставить вопрос: "Кому выгодно?"6.
Специалисты сходятся во мнении, что к осени 1911 г. уход Столыпина с должности был предрешен, оставалось лишь подыскать подходящий формальный повод. В окружении Николая II уже потирали руки в ожидании скорой отставки, в Киеве с премьер-министром обращались демонстративно пренебрежительно. Почти наверняка дальнейшей перспективой экс-премьера стало бы медленное угасание за сочинением мемуаров, как это уже случилось и с некогда всесильным С.Ю. Витте. Историк О.А. Исхакова и вовсе полагает, что "если бы не роковые выстрелы в Киевском оперном театре, 1 сентября 1911 года... его личность и деятельность еще долго не вызывала бы интереса у современников"7. Но именно внезапная и столь трагическая кончина при таинственных обстоятельствах заставила совершенно иначе взглянуть на Столыпина и его деятельность.
Учитывая эти обстоятельства, стоит рассмотреть и внешне невероятную версию: не выходит ли так, что хоть отставки Столыпина жаждали многие, желать смерти мог только... он сам.
Косвенные свидетельства скорой кончины 49летнего политика, а главное, его осведомленности о ней, появляются как раз летом 1911 года. Так, 28 июля 1911 г. Столыпин пишет А.П. Извольскому известное письмо, так похожее на завещание: "Нам нужен мир, война... будет гибельна для России и династии". И в конце снова: "Главное, сохраните мир"8.
Дочь покойного Мария Бок вспоминала, что в то последнее лето в своем имении Колноберже под Ковно он посетил всех друзей и знакомых, "побывал у всех, чего он в предыдущие годы не делал. - Будто хотел со всеми проститься"9. Не склонный прежде к мистическим переживаниям, Столыпин рассказал дочери, что ночью к нему явился покойный друг, чтобы поведать о своей кончине, тогда как телеграмма с сообщением была получена лишь на следующий вечер10. Перед отъездом в Киев Петр Аркадьевич признался, что никогда прежде ему не было так тяжело и неприятно уезжать.
Примечательна и мнимая беспечность премьера: собираясь в Киев, Столыпин отказался от охраны (жандармские подполковники К.К. Дексбах и Р.Ю. Пиранг остались в Петербурге), а бывший с ним адъютант штабс-капитан В.Е. Есаулов к охране отношения не имел11.
К тому же и Распутин предрекал скорую гибель Столыпина. Якобы уже в Киеве, когда мимо "старца" проезжал премьерский экипаж, тот "вдруг затрясся весь... "Смерть за ним! Смерть за ним едет! За Петром, за ним..."12.
В погоне за главным провокатором
Столыпин ехал в Киев, зная, что будет вскоре убит, и еще в начале августа 1911 г. он сам попросил о такой услуге самого Евно Азефа13. И это не фантазия, об этом двойной агент написал в августе 1912го руководителю следствия Николаю Захарьевичу Шульгину. Прежде чем ознакомиться с этим удивительным текстом, посмотрим, в каких экстремальных условиях он был написан.
Именно в августе 1912 г. русский публицист Владимир Бурцев, заслуживший за свои разоблачения секретных сотрудников Департамента полиции ("провокаторов царской охранки") прозвище "Шерлока Холмса русской революции", выследил свою главную жертву - Азефа, скрывавшегося от суда разгневанной общественности и мести бывших товарищей-эсеров в Германии. Хотя великий некогда провокатор интересовал Бурцева уже как исторический феномен, жертва разоблачения не могла не понимать, что вслед за беседой с интеллигентным Бурцевым последует и суровый партийный суд.
Местом свидания Азеф избрал Франкфурт-на-Майне, однако попросил у Бурцева неделю времени, чтобы отдать последние распоряжения. Азеф стремительно приводил дела в порядок: продал квартиру, застраховал свою жизнь в пользу сыновей, написал завещание. Встреча состоялась 15 августа в час дня во франкфуртском кафе "Бристоль". Итогом многочасовых бесед стало не только удовлетворение любопытства Бурцева, но и предварительная договоренность о партийном суде над Азефом, который предполагалось организовать в Париже в срок до 3 декабря 1912 года. В случае вынесения этим судом смертного приговора провокатор выразил готовность самостоятельно привести его в исполнение в течение 24 часов. Он говорил лишь, что "не хочет умереть, не рассказавши правды"14. Но судьба оказалась милостива к Азефу, и в назначенный срок вопрос о суде так и не был решен. Никто не пожелал судить его, и великий провокатор снова вышел сухим из воды. Но от этой тревожной для него эпохи осталось послание Шульгину с признанием своей роли в киевском покушении.
Азеф прислушался к просьбе?
Если верить датировке хранящегося в ГА РФ письма, Азеф написал его через неделю после встречи с Бурцевым из того же Франкфурта. Содержание текста, публикуемого нами впервые, многих удивит.
Его Превосходительству сенатору Н.З. Шульгину
Евно Азефа
Объяснение
В первых числах августа месяца 1911 года в Петербурге я был вызван к Петру Аркадьевичу Столыпину, который при личном свидании заявил мне следующее: "Пора бы перестать15 русскому общественному мнению метаться из стороны в сторону. Монархическая власть нам необходима как для внутреннего благоустройства и мирного преуспеяния народов, населяющих Россию, так и для разрешения внешних задач. Имея авторитет всеобщий, основанный на исторических заслугах, освященный преданием и религией, - она олицетворяет моральную и физическую силу нашего государства. Ошибки прошлого и, главным образом, чужеземное влияние задержали развитие форм правления, соответствовавших потребностям времени. Вследствие того по нашей отсталости мы имели несчастливую Японскую войну и затем внутренний бунт. После заключения мира я в качестве первого министра драконовскими мерами возвратил внутренний порядок и остановил мятежи и разбои. Но карательные экспедиции, военно-полевые суды, подавление восстания - связаны были с массой невинных жертв. Оставаясь в полной уверенности, что действия мои были согласны с долгом благоразумного и преданного слуги отечества, я нахожу, однако, вполне естественным чувство общественного негодования и жажду мести со стороны бесчисленного множества пострадавших. Я желаю дать удовлетворение этому естественному чувству злобы и мести, которое через мою голову переносится на власть вообще, ликвидировать счеты правительства, способствовать установлению внутреннего мира и повороту общественного мнения к производительной деятельности на пользу устроения государства. Вот почему я обращаюсь к Вам, г. Азеф, и требую оказать мне услугу, которую Вы оказали раньше меня Вячеславу Плеве, Великому Князю Сергею Александровичу и другим".
Подробности совершения П.А. Столыпин предоставил на мое усмотрение, настаивая только на том, чтобы я не откладывал, так как после проведения через Государственную Думу и Совет законопроекта о введении земства в Западных губерниях он считал, что сделал довольно для оправдания своей памяти в глазах потомства.
Высоко уважая доблестные чувства, одушевлявшие П.А. Столыпина, движимый личной к нему глубокой симпатией, я приложил все свои старания, чтобы конец жизни его был достоин честного человека, и дал ему смерть в присутствии государя, в скором времени, согласно его желанию.
Надеюсь, никто не станет отрицать, что и жизнь г. Дмитрия Богрова, моего друга, достойным образом была принесена в жертву на алтарь любви к Отечеству.
На запрос относительно г. Кулябки честь имею предоставить на усмотрение Вашего Превосходительства, что, по общему мнению всех благоразумных киевлян, г. Кулябко строгим и благоразумным исполнением служебного долга заслужил общее к себе уважение и симпатии.
Евно Азеф.
Франкфурт-на-Майне, 10/23 августа 1912 г.16.
Письмо, по-видимому, является подлинным автографом Азефа, поскольку лист, подшитый в деле, ранее был сложен вчетверо, как если бы он был извлечен из конверта; также на нем отсутствует скрепа секретаря, каковая имелась бы в случае, если бы это была копия. Почерк письма напоминает почерк Азефа на других сохранившихся документах его авторства, однако полностью подтвердить авторство даже при помощи графологической экспертизы затруднительно, поскольку в силу своего ремесла Азеф мог менять почерк...
Итак, документ заслуживает серьезного рассмотрения. При буквальном прочтении получается, что в августе 1912 г., глядя смерти в лицо, Азеф раскрыл сенатору Шульгину тайну гибели Столыпина. Или это письмо все-таки было очередной мистификацией изобретательного провокатора?
1. Жиляев В.И. Награды за убийство Столыпина? // Родина. 2016. N 11. С. 114-119.
2. Гирс А.Ф. "Жизнь проживший за Россию" // П.А. Столыпин глазами современников / общ. ред. П.А. Пожигайло. М., 2008. С. 249.
3. Аврех А.Я. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России. М., 1991. С. 221.
4. Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919. Т. 1. Париж, 1935. С. 482.
5. Допрос М.И. Трусевича от 4 мая 1917 года // Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Л., 1925. Т. III. С. 231-232.
6. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 61.
7. Исхакова О.А. "Трагедия в Киеве". Версии убийства П.А. Столыпина в российской историографии // Проблемы отечественной истории: Сборник научных трудов. М., 2010. С. 36.
8. Столыпин П.А. Переписка. М., 2004. С. 425-426.
9. Бок М.П. П.А. Столыпин: Воспоминания о моем отце. М., 2014. С. 332-333./
10. Там же. С. 333-334.
11. Жиляев В.И. Указ. соч. С. 114-119.
12. Цит. по: Степанов С.А. Загадки убийства Столыпина. М., 1995. С. 157.
13. В литературе отсутствует точная информация о том, где был и чем занимался Азеф с декабря 1910 г. по август 1912 г. См.: Шубинский В.И. Азеф. М., 2016.
14. Письма Азефа: 1893-1917 / Сост. Д.Б. Павлов, З.И. Перегудова. М., 1994. С. 181-182.
15. Слова "Пора бы перестать" подчеркнуты.
16. ГА РФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 668. Л. 38-39. Автограф.