Своеобразно совершился на Дальнем Востоке, в Хабаровске на Амуре, где я находился осенью 1917 г., переход от демократического строя, созданного Мартовской революцией4 в России, к большевистскому правлению. Большевистского переворота, как в других российских городах, не было. По мере же того, как доходили более определенные известия о захвате столицы большевиками, начало происходить постепенное насыщение гражданских и военных учреждений большевистским элементом. То тут, то там организовывались "коллективы", или избранные представительства всех служащих данного учреждения; то тут, то там вместо одного ответственного руководителя управление учреждением принимала "коллегия" из нескольких глав; то тут, то там при администрации появлялся контролер с функциями, а часто уже и с наименованием "комиссара"; то тут, то там начали удалять непопулярные среди служащих низших категорий фигуры из профессиональной чиновной интеллигенции до тех пор, пока вся интеллигенция, за небольшим исключением, постепенно перешла в оппозицию и к солидарному бойкоту преобразованных учреждений, и начали они заполняться набранным второпях полуграмотным элементом. В газете начали все чаще появляться, пока они в конце концов официально не заняли всю первую страницу, сыпавшиеся как из рога изобилия декреты московского правительства. Наконец, из пены этих бурных волн, подобно Афродите, возник Дальневосточный совет народных комиссаров (в большевистской аббревиатуре Дальсовнарком), и во главе его встал молодой портной Краснощеков (на самом деле Тобельсон5), который был в Америке и там приобрёл немного хороших манер.
Московские декреты пытались применять, но было их слишком много, чтобы можно было думать о претворении их в жизнь. Я тогда читал Тэна "Происхождение современной Франции"6 и был изумлен богатством аналогий между якобинскими и большевистскими декретами, даже за рамками собственно коммунистической программы: упразднение офицерского сословия, упразднение адвокатуры, упразднение судов, облегчённые разводы - все это повторялось в столь верных копиях, словно создатели московских декретов страница за страницей перелистывали и переписывали декреты якобинские. На Дальнем Востоке дошло лишь до половинчатого и непоследовательного осуществления большевистского законодательства. Образовался революционный трибунал, и председателем его стал местный извозчик с весьма красным носом; позже главой кассационного суда всего Приморья с огромной по тем временам зарплатой 800 рублей в месяц стал бывший капрал австрийской армии, молодой, не окончивший курса студент-философ из Львова. У меня останется в памяти, как за протекцией по делам многомиллионного процесса между управлением Амурской железной дороги и некоей частной структурой отправился ко мне мой приятель, польский адвокат, юрисконсульт этой дороги. Конфисковали немного недвижимости у хабаровских "буржуев" к тихой радости многих их близких, например, гостиницу и пивоварню скандального мошенника, нашего земляка (даже попечителя католического костела в Хабаровске). Некоторые частные предприятия уцелели от национализации, превращаясь в кооперативы работников, как, например, магазин большой фирмы "Кунст и Альберс", имеющей свои филиалы во всех городах Дальнего Востока. Была создана "чрезвычайная следственная комиссия" на манер примитивной "чрезвычайки" под председательством некоего угрюмого индивидуума с типично бандитской физиономией и хамскими манерами. Террора, однако же, было относительно мало: хватало, впрочем - как, в конце концов, при каждой российской власти - внезапных как гром с ясного неба обысков и арестов, а также длительного содержания в тюрьме без следствия: но расстрелов я помню немного; самым выразительным случаем было убийство без приговора одного очень популярного в городе молодого штабного офицера, который встал во главе союза бывших фронтовиков, организации филантропической, но не лишенной политической антибольшевистской окраски. Но в общем это первое большевистское правительство на Дальнем Востоке напоминало мне носорога, как его описывает в "Письмах из Африки" Сенкевич7: хоть зверь опасный и временами перевернет пирогу и негра растерзает, но он скорее является комической фигурой со своей неповоротливостью и внешним видом, в халате, который ему не по росту8.
Японские интервенты грузятся в поезд.
РИА Новости
О продуктовом изобилии
Над советской властью смеялась по углам бойкотирующая ее интеллигенция, надеясь на ее скорый конец. А смеяться она могла потому, что принудительный труд введен не был, и было чего ожидать. Это важнейшая льгота в большевистском угнетении: Дальний Восток издавна был зажиточным, он не познал еще того голода, уже господствовавшего в Европейской России, и потому при первой большевистской власти в беду не попал. За деньги еще можно было что-то купить, а большевики, черпая из полной казны, сразу значительно повысили зарплату всех низших функционеров, посему пролетариату действительно сделалось не худо, и крестьяне даже вереницей тянулись из села в город на должности сторожей и швейцаров. Продуктовые нормы, которые продавались по карточкам в магазинах, были достаточно обильны, при этом, впрочем, карточную систему обходили и питались неплохо. Например, мы, пленные поляки, получали сахар из двух источников, от военной власти как военнопленные и от власти гражданской как жители данного района, и таким образом могли даже вспомоществовать знакомым польским семьям. Помню также, как торопливо каждый из нас, проходя по пути в город или из города мимо продуктового магазина, часто по нескольку раз за день, покупал коробку сардин за рубль (ибо больше одной коробки никому в одни руки не продавали) - и целые груды этих коробок лежали у каждого из нас. Это были французские сардины из какого-то транспорта для войск Антанты, которые случайно попали в руки большевиков. Наши братья солдаты тогда, как ремесленники различных категорий - например, слесаря в мастерских амурской флотилии - сколачивали совсем уже неплохие состояния и делались большими, чем мы, господами.
Результатом этого является то, что Дальний Восток сейчас единственная в своем роде местность на всем земном шаре: именно там - и в одном только месте на свете - массы народа еще тоскуют по советской власти9.
О черной реакции
Уже в мае 1918 г. чехи, сдерживаемые большевиками на своем пути на запад, направили свою энергию на восток, во всех больших городах Сибири посвергали большевистскую власть и вернули власть прежнюю, которая тотчас же превратилась в черную реакцию. На Дальнем Востоке подобно острову удерживалось это автономное государство Дальсовнаркома. Центром этого острова был Хабаровск, и все теснее смыкалось вокруг него кольцо врагов. Помимо чехов, уже тогда ввязались в борьбу государства Антанты: против большевиков на Востоке сражались небольшие отряды французских и английских колониальных войск. Был зафиксирован даже тот парадоксальный факт, что мы, пленные из австро-венгерской армии, сидели какое-то время в лагере с тремя пленными французами (как оказалось, эльзасцами) и одним англичанином. Главную же силу на Востоке уже тогда представляла Япония. Помимо того что она отправила во все Приморье значительные отряды собственной оккупационной армии, Япония вооружила и экипировала различные партизанские формирования против большевиков: отряды Калмыкова, Орлова и самые известные из всех банды атамана Семенова, составленные частью из местных казаков и различных обломков офицерства царской армии, а частью из тунгусов, хунхузов и прочих своенравных разбойничьих элементов. Отряд Калмыкова, составленный из местных уссурийских казаков, занял без боя Хабаровск после того, как его оставили большевики.
Атаман И.П. Калмыков (в центре) со своими уссурийцами. Справа и слева от него союзные офицеры.
О зверствах Калмыкова
Здесь вспоминается мне фрагмент из Ветхого Завета: "Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами". После неуклюжего красного террора лишь при власти белых город узнал, до чего может доходить настоящий террор. Калмыков начал свое правление с акта, от которого у всего населения похолодела кровь. В городе тогда существовал оркестр, составленный из австрийских пленных, профессиональных музыкантов. Он играл при всех без исключения властях, в зимнем сезоне 1917-1918 годов дал двенадцать симфонических концертов и доходами от них обогатил все без исключения местные благотворительные учреждения. Тотчас же после вступления войск Калмыкова оркестр получил у его начальника штаба разрешение на дальнейшее проведение концертов для гуляний, проходивших тем летом в определенные дни в городском парке. Тем временем в штаб поступил донос некоего завистливого музыканта-конкурента, что один из музыкантов дал у себя переночевать какому-то удирающему из города большевику. И что же происходит? На другой день утром оркестр в полном составе идет по главной улице города, направляясь на репетицию. Его настигают калмыковские казаки и, немилосердно избивая всю дорогу, гонят вдоль главной улицы вплоть до того парка, где музыка играла, на высокий скалистый берег Амура, откуда надменное изваяние графа Муравьева-Амурского смотрит на край, приобретенный для российской цивилизации этим первым правителем региона. Они выставляют несчастных музыкантов над обрывом, расстреливают всех тридцать шесть10 на глазах прогуливающейся публики и сбрасывают трупы вниз на скалы!
Отныне долгие недели гроза немого ужаса висела над городом. О первой расправе местные газеты даже писать не смели; а дальше ежедневно несколько или даже больше десятка жертв арестовывалось, заключалось в арестантский вагон на железнодорожном вокзале и без суда расстреливалось возле семафора, часто принудив их предварительно выкопать для себя могилы. Расстреляли хабаровского аптекаря, который одалживал деньги пленным после Брестского мира; расстреляли руководителя местного бюро Шведского Красного Креста, который, может быть, и действительно участвовал в каких-то политических интригах с военнопленными, но во всяком случае был шведом и гражданином нейтральной страны. Расстреляли его помощника, норвежца, и несколько человек из персонала, среди них и ни в чем не повинную машинистку, молодую эстонку, которая училась у меня английскому языку. После этого скандальнейшего нарушения международного права на другой день с византийским коварством объявили в газетах, что швед и норвежец сбежали из-под стражи, и каждый добропорядочный российский гражданин, который узнает о месте их пребывания, обязан о том донести. Как гончий пес, целыми днями шастал с патрулем по городу главный следователь калмыковского штаба, дезертир из чешской армии, человек, несомненно страдавший какой-то mania homicida [манией убийства (лат.)].
Так восстанавливал законный порядок в Хабаровске после революционной диктатуры большевиков казацкий есаул Калмыков двадцати с чем-то лет. Как и среди ужаса шекспировских трагедий, не обходилось и здесь без случаев комической передышки. Были ими прежде всего публичные появления самого казацкого царька, который сам себя назначил генерал-майором, а в своих приказах изумлял общественность ядреной грубостью выражений и аргументации. Помню, как эти приказы обогатили мой русский словарь неизвестным мне доселе оскорбительным словосочетанием красная рвань как устойчивое определение Красной Армии, а в одном из них отставки и наказания для офицеров, которые остались на службе в большевистские времена, были обнародованы под девизом "Рыба тухнет с головы".
Как я позже узнал, Хабаровск со своим белым террором не представлял исключения. То же, что и Калмыков, вытворяли в других местах прочие военные вожди белых. И чехи не жаловали большевиков, особенно венгров, что служили в Красной Армии или работали в советской администрации. ...
Американские интервенты. Вечеринка с водкой.
О пьянстве интервентов
Новое подтверждение моей точки зрения на принципиальную разницу между оценкой человеческого достоинства Востоком и Западом дал мне мой хабаровский опыт ....
Я имею в виду унижение человеческого достоинства пьянством.
Пили на Дальнем Востоке одинаково интенсивно и японские, и американские оккупационные войска. Но cum duo faciunt idem, non est idem Когда двое делают одно и то же, это уже не одно и то же (лат.). Американцы пили на убой, словно хотели как тот верблюд в пустынном оазисе напиться про запас перед возвращением на "сухую" после последних антиалкогольных законов родину. Но американское пьянство имело в себе нечто обезоруживающе ребяческое: в его последствиях проявлялся усиленный до галдящего веселья радостный смысл жизни. Пьяный американец располагался своим откормленным телом во всю ширину улицы, усмехался своей круглой, румяной улыбкой всем женщинам и весело заговаривал трубным голосом с ближайшими прохожими, которые не понимали ни слова и тревожной любезностью улыбались королю долларов. Был он, как это замечательно определяет английская поговорка, пьян как лорд.
Вид же японца, будь то солдат или офицер, был неприятным и замученным, когда он заливал жажду своим жгучим как вулкан саке и слонялся с какой-то фаталистической печалью тихонечко и стыдливо в тени стен.
С высоты Кадетской горы11, из своей главной квартиры в великолепном здании кадетского корпуса, японская дивизия с нечеловеческим спокойствием взирала на свирепый калмыковский террор в городе. С той же горы уже в мое отсутствие во время каких-то беспорядков она бомбардировала город так, что население (и в том числе мои знакомые поляки) убегало, спасая свою жизнь и оставляя имущество на произвол судьбы. В злоупотребления Калмыкова его японские благодетели не вмешивались; лишь по делу о расстреле шведского представителя Красного Креста они возбудили следствие, да и то чисто демонстративное. Все их поведение на Дальнем Востоке вызывало во мне такое впечатление, что они были заинтересованы исключительно в том, чтобы как можно больше русских - под любыми партийными знаменами - поубивали бы друг друга и это освободило бы место для японской колонизации, и, более того, чтобы они убивали друг друга как можно дольше, поддерживая естественное для японской политики состояние хаоса и беззакония.
1. См. например: Вендзягольский К. Савинков // Новый журнал. 1963. N 71-72.
2. Парчевский Т. Записки губернатора Кронштадта. СПб., 2009.
3. Dyboski R. Siedem lat w Rosji i na Syberii. Warszawa etc., 1922.
4. Польский профессор из Австро-Венгрии, даже попав в русский плен, продолжал жить по новому стилю, оттого и Февральская революция 1917 г., все события которой по европейскому календарю произошли в марте, именуется им Мартовской.
5. Краснощеков Александр Михайлович (ур. Краснощек Абрам Моисеевич, псевдоним Тобинсон, 1880 - 1937) - в 1918 г. председатель Дальсовнаркома, в 1920-1921 гг. председатель правительства и министр иностранных дел Дальневосточной республики (ДВР).
6. Тэн Ипполит (1828 - 1893) - французский историк, философ и психолог, автор пятитомного сочинения "Происхождение современной Франции" (1875 - 1893).
7. Сенкевич Генрик (1845 - 1916) - известный польский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1905). "Письма из Африки" - книга репортажей, написанная им в ходе путешествия по Черному континенту в 1890 г.
8. Дыбоский умудрился совместить описание Сенкевичем в гл. XIV "Писем из Африки" бегемота, который переворачивает пирогу, и носорога "в халате".
9. Книга Дыбоского увидела свет в 1922 г., когда еще формально существовала ДВР, а интервенты еще не ушли с Дальнего Востока.
10. Расстрел оркестра австро-венгерских пленных, имевших консерваторское образование, состоялся 5 сентября 1918 г. Музыкантов было не 36, а 19, погибло 16 человек, троим удалось спастись.
11. Имеется в виду Военная гора в Хабаровске.