Поделиться
Судя по программе, выставка необычна: пройдут перформансы, спектакли, мастер-классы, лекции… Как бы вы сформулировали ее главную идею? Что должны понять ее посетители?
Каталин Любимова: Что это было сложное время, но если человек хочет полностью отдаться любимому делу, он может добиться успеха при любой погоде.
Как влияло время на Любимова и смог ли он повлиять на время?
Каталин Любимова: Это, разумеется, взаимосвязано. Безусловно, время и культура, в том числе русская культура, которую Юрий Петрович любил и хорошо знал, влияли на него. За границей тоже ставил в основном русских авторов: оперы Мусоргского, Бородина, Чайковского, Прокофьева, Шостаковича, музыкальную притчу на музыку Шнитке, спектакли по произведениям Пушкина, Гоголя, Достоевского, Чехова, Булгакова, Пастернака… Он нес свою миссию и вне России, показывал, какое художественное богатство, какие композиторы, писатели и поэты есть у нас. Это было высоко оценено в мире.
Выставка разбита на десятилетия. Согласны ли вы с мнением театроведов, что десятилетие Любимова - это 60-е, когда появился его Театр на Таганке?
Каталин Любимова: Он прожил почти век, и было бы неуместно выбирать из его жизни какое-то одно десятилетие. Конечно, Любимов в 1964 году сделал спектакль "Добрый человек из Сезуана", который вошел в историю. Но он не только этим спектаклем делал историю, но и остальными - такими, как "Десять дней, которые потрясли мир", "Гамлет", "А зори здесь тихие…", спектаклями по Грибоедову, Чехову...
Как русские революции отразились на семье и судьбе Юрия Любимова?
Каталин Любимова: По отцовской линии он из крестьян. Дед после отмены крепостного права создал крепкое хозяйство под Ярославлем. Отец после женитьбы перевез семью в Ярославль, работал в торговой фирме, а мать была учительницей. В 1922 году переехали в Москву. В семье было много трагических событий: отца сажали, мать сажали, родственников сажали. Деда раскулачили, выбросили в снег в возрасте 87 лет! Юрий Петрович, его брат Давыд и сестра Наталья детьми носили передачи арестованным родителям. Хотя Давыд и Юрий Петрович часто критиковали отца, называли его отсталым типом, который не понимает, что рождается новый строй.
Как он относился к религии, менялось ли его отношение к церкви?
Каталин Любимова: Он был православным. Ребенком прислуживал в церкви. И остался до конца жизни верующим. Никогда не кривил душой. Это было бы странно и абсолютно недостойно человека, который жил по принципу - свободно выражаться.
Многие называют Любимова "режиссером протеста". Вы согласны?
Каталин Любимова: На самом деле насчет театра у Юрия Петровича было собственное мнение. Он не любил соцреалистический театр. Его злило, что средних лет мужчина должен приклеивать парик, красить губы и брови, тон накладывать… И он попытался делать другой театр. Там не было грима, это был условный театр, где использовались музыка, движение и поэзия. Из этих трех составляющих Любимов и создал Театр на Таганке, ставший мировым именем.
Разве до Любимова эти элементы никто не использовал в нашем театре?
Каталин Любимова: Конечно, они играли большую роль у Мейерхольда, Таирова, других великих предшественников. Но квинтэссенция этих трех составляющих не была так явлена нигде и ни у кого.
Одна из старейших актрис России Галина Коновалова говорила мне: я хожу в театры и понимаю, что все это ставил Любимов. Полезно ли для русского театра такое влияние Любимова?
Каталин Любимова: Это и театроведы подтверждают - многие растаскивают художественные идеи Любимова. Но он в этом не виноват. Когда режиссеры не могут найти своего решения, они часто заимствуют у Любимова - беда в том, что цитаты в их спектаклях выглядят инородным телом. Не критикую - просто констатирую факт.
Принято считать, что Любимов был в оппозиции к советской власти. И Театр на Таганке - одно из явлений, приблизивших перестройку…
Каталин Любимова: Любимов политикой как таковой не занимался. Не занимался подмигиванием, тем, что называли фигой в кармане. Его старались вовлекать в политические дрязги, но он не шел на это, всегда делал то, что считал нужным, чтобы обновить ветхий театральный язык. И создал свой авторский язык, который сейчас является предметом изучения по всему миру.
Любимов был открывателем поэтического театра…
Каталин Любимова: На Таганке шли спектакли по стихам Есенина, Маяковского, Вознесенского, Евтушенко, со сцены звучали стихи Пушкина, Цветаевой, Пастернака, Высоцкого, поэтов-обэриутов - Хармса, Заболоцкого и других. В 1965 году вышел спектакль "Павшие и живые", основу которого составили стихи поэтов-фронтовиков. Война была живым воспоминанием, и когда в финале на сцене вспыхивал Вечный огонь - зал вставал.
А сам писал стихи?
Каталин Любимова: Писал, но "в стол".
Не показывал никому?
Каталин Любимова: Нет. Они очень изящные. Очень трогательные. Очень острые по поводу того, как человек должен жить и вести себя в жизни. Любимов был строгих правил.
Эти стихи изданы?
Каталин Любимова: Нет и не будут. Это мои личные, так сказать, сокровища. Тем более что их мало, всего восемь или девять.
Вам он посвящал стихи?
Каталин Любимова: Не знаю, может быть, посвящал, но не написал (улыбается).
Коль скоро мы заговорили о личном - был ли Юрий Петрович режиссером своей семьи?
Каталин Любимова: Ни в коем случае! Он целиком отдавался театру. Работал с утра до вечера без выходных. И только так мог ставить свои спектакли. А когда видел, что актеры расслабляются, он заставлял репетировать снова и снова, заставлял держать уровень. Не случайно Театр на Таганке имел такой феноменальный успех: люди ценили эту полную отдачу и режиссера, и актеров.
То есть семьей занимались вы, и вся так называемая "бытовуха" лежала на вас?
Каталин Любимова: Да, конечно. И не только семья, но после вынужденной эмиграции, когда театр пришел в очень печальное состояние, я там работала бесплатно волонтером.
По сути, вы служили своему мужчине?
Каталин Любимова: А как же иначе! Если ты кого-то любишь, ты хочешь быть максимально полезной, чтобы этот человек мог творить. Тем более - после эмиграции, когда уже строй вроде менялся, но легче не стало, а может, даже тяжелее…
В чем это проявлялось?
Каталин Любимова: В отношениях между людьми, в отношении к театру, к Любимову. Когда вседозволенность перешла в глупую индифферентность… Но я это не хочу обсуждать.