"РГ" опубликовала подборку из "Марта Семнадцатого" Солженицына

В предлагаемой подборке из "Марта Семнадцатого" ("Красное Колесо". Узел III) Александра Солженицына читатель найдет сцены из жизни петроградских и московских улиц с 23 февраля по 17 марта 1917 года. Эти сцены взяты из глав, которые автор называл "фрагментными": целые главы составлены из осколков, фрагментов реальных событий. Все эти фрагменты документальны - их можно найти в февральских газетах, они содержатся в показаниях свидетелей, многих из которых Солженицын еще застал. В разгар революционных событий фрагментные главы точнее всего передают воздух момента, сгустки напряжения, энергии, ликования и отчаяния.В февральском бурлении монархия пала, "отречение произошло почти мгновенно", - писал Солженицын, - "но проигрывалось оно 50 лет, начиная от выстрела Каракозова".

- Бают, ржаную муку совсем запретили, выпекать боле не будут. Будет хлеба по фунту на рыло.

- Куда ж мука?

- Да царица немцам гонит, им жрать нечего.

* * *

Слухам верят больше, чем власти.

* * *

Булочная Филиппова, роскошная. В трёх окнах - зеркальные двойные стёкла, за ними - пирожные, торты, крендели, ситники.

Молодой мещанин ломком размахнулся, - от него отбежали, глаза защитили, - а вот так не хочешь?

Брызь! - стекло зеркальное.

И - ко второму.

Брызь! - второе.

И - повалила толпа в магазин.

* * *

С весёлым вызовом лиц и заунывным стоном:

- Хле-е-еба... Хле-е-еба...

Понравилась игра. Барские меховые шапки, котелки, модные дамские шляпки, простые платки и чёрные картузы:

- Хле-е-еба... Хле-е-еба...

* * *

С утра разграбили мясную лавку Уткина на Съезжинской, - хотя не о мясе шёл спор, а как-то само пошло: камнями - в стёкла, там одна баба вперёд, за ней и все, и - кур, гусей, свиные окорока, бараньи ноги, куски говядины, рыбины и масло плитами безо всяких денег захватывали и уносили.

И чайный магазин заодно разграбили: чай-то, он в руках лёгкий, а дорогой, чаю полгода не покупать - економично. (Захватили городовые двух баб и одного подростка, увели.)

* * *

Кому время пришло - это подросткам. Озорство - и дозволено, надо ж! Что к чему - это взростным знать, а нам! - с палками по Лиговке бегут и в мелочных лавках стёкла - бей! бей! бей!

В шести разбили - дальше пробежали. И не поймаешь.

* * *

Чем отличался сегодняшний день - не было весёлого настроения, как бы игры, двух предыдущих. Больше не было напевания "хлеба! хлеба!", да и лавки громить остыли. Народ вполне уверился в дружелюбии войск, и особенно казаков. (Подходили женщины вплотную к их лошадям, поправляли уздечки.) Третий день среди демонстрантов не было потерь - и полицию тоже народ перестал бояться, напротив - сам на неё лез, и с нарастающей злобой.

А полицию - уверенность покинула. Никто не был за них, ни даже само начальство, и потерянными точками в тысячных толпах они должны были что-то сдерживать.

Стала чувствоваться власть улицы.

* * *

В толпе увеличилось молодёжи - интеллигентной и полу-. Разрозненно, по одному, но во многих местах, стали появляться красные флаги. И когда ораторы; поднимались, то кричали не о хлебе, а: избивать полицию! низвергнуть преступное правительство, передавшееся на сторону немцев!

* * *

Из толпы стали бросать в городовых пустыми бутылками. Потом дали по городовым с полдюжины револьверных выстрелов - одного ранили в живот, другого в голову, тех ушибли бутылками.

Полицейский офицер ответил двумя выстрелами. Раненых городовых увели.

В толпе человек перестаёт быть самим собой и каждый перестаёт думать трезво. Чувства, крики, жесты - перенимаются, повторяются как огонь. Кажется: толпа никому не подчиняется? - а легко идёт за вожаком. Но и сам вожак вне себя и может не сознавать себя вожаком, а держится - на одном порыве, две минуты, и растворяется вослед, уже никто. Лишь уголовник, лишь природный убийца, лишь заряженный местью - ведёт устойчиво, это - его стихия!

* * *

Молодой человек в студенческой фуражке вытащил из-под пальто предмет, стукнул о свой сапог - и бросил под конных городовых, в середину. Оглушительный треск - и лошади взорваны, седоки навзничь.

* * *

Кто и когда поджёг Окружной суд - свидетелей нет.

В самый разгар пожара толпа не пожелала допустить пожарную команду, та уехала. Стояли, глазели, одобряли. Соседние гимназисты утаскивали папки, для забавы. Тащили "дела" с фотографиями осуждённых. Стоял молодой человек из судейских и, смелея, громко стыдил толпу, что горит нотариальный архив, и какая это беда, и для чего он нужен. Мрачный мастеровой сплюнул и выматюгался:

- ...так и так тебя с твоим архивом. Дома и землю без архива разделим.

* * *

По Суворовскому - катит грузовик с солдатами. Густой гудок непрерывно ревёт - и толпа сбегается. Из кузова выбрасывают на ходу на сторону - винтовки, сабли. Молодёжь подбирает, потом ладит, как привесить. А подростки - беснуются от радости, первее всех хватают.

* * *

За этот день разгромили семь тюрем. На улицах арестанты и каторжники, в халатах, в тюремном, прогуливаются весело, целуются друг с другом и с солдатами.

Всех до одного освобождали, не расспрашивая. Вместе с политическими вышли на свободу (много больше их) и все уголовные. И в тех же часах начались по городу грабежи, поджоги и убийства.

* * *

Рабочие разоружили охрану Финляндского вокзала и захватили его. Порвали семафоры, и движение поездов прекратилось.

На Николаевском вокзале напирала солдатня на буфет, требуя закусок. Потом вломились, разогнали поваров, что можно - съели, перебили все тарелки до последней, а столовое серебро и бельё унесли. Говорили: в Государственную Думу.

* * *

На улицах стали повсюду разоружать офицеров, мирно: шашку, револьвер отдай - и идите, ваше благородие.

* * *

На Суворовском какие-то солдаты подошли к офицеру и сорвали с него погоны.

Он отошёл несколько шагов в сторону - и застрелился.

Дежурный офицер Измайловского батальона у ворот ответил подошедшим взбунтованным солдатам, что в помещение батальона входить нельзя. Его - закололи тут же в два штыка, стряхнули на землю. (Потом раздели - и голым бросили в чулан.)

* * *

Шёл офицер в полной форме и без красного. Чернь загнала его с улицы на лестницу дома - и там застрелила, забрызгав стены кровью и мозгами.

И эта же толпа - этих же офицеров в июле Четырнадцатого несла на руках по улицам!.. А ведь та самая война и продолжается.

* * *

А на Садовой - обычный вид, магазины и лавки открыты, на Апраксином и Щукином рынках - толпы покупателей, приказчики зазывают, разносчики с лотками перекрикивают друг друга, шутят, смеются.

* * *

Волокли за ноги по снегу связанного городового. Кто-то подскочил и выстрелом кончил его.

* * *

На Моховой из окна пристава грохнули на мостовую рояль, а тут доколачивали прикладами.

Оратор, стоя на ящике, просит товарищей военных не бросать в костёр патроны, они ещё понадобятся в борьбе с контрреволюцией. Но уж как начали забаву- оторваться нельзя, и все бросают. Патроны взрываются с треском и заглушают оратора.

* * *

Цепляют красное на шапки (тогда кокарда), на грудь, на рукав, на штык, на саблю, на палку (тогда флаг), вяжут на шею, на плечо. Банты, бутоньерки, репейники, ленты.

Штатский - ещё может пробираться без красного, и то стыдят, но военный, похожий на офицера, - никак. Офицеру вообще опасно появляться на улице.

* * *

В иных казармах расстроилось питание. Солдаты бродят по улицам уже и с тоской - ищут, чего бы где поесть.

Так вот ходят целый день, многие и без оружия, с пустыми руками. То готовы - ещё чего-нибудь отчубучить, а то робеют: чего наделали?

* * *

Да везде много, бесцельно стреляют, везде ходить опасно. Стреляют из озорства. И чтобы дать выход нервному возбуждению. Довольно одному солдату нечаянно нажать курок, как перепалка охватывает целый квартал.

* * *

По Театральной площади две образины тянули маленькие санки, и к ним привязанный труп городового на спине. Из встречных останавливались и со смехом спрашивали, как "фараон" был убит. А двое мальчишек лет по 14 бежали сзади и старались всадить убитому папиросу в рот.

Трупы убитых городовых сбрасывали и в помойные ямы.

* * *

Стройно идущая с барабанным боем часть - вдруг рассыпается от одного случайного выстрела сзади.

Солдаты без офицеров!..

* * *

В правление Путиловского завода ворвалась куча вооружённых: "Выдайте кассу!" Отказ. Схватили военного директора завода генерал-майора Дубницкого: "Едем в Думу!" Его помощник, тоже генерал: "Я вас не оставлю, вместе служили..." От Нарвской заставы генералов высадили: "Нечего кровопийц возить!" Погнали штыками до Балтийского вокзала, избивая, - и утопили под лёд Обводного канала.

* * *

На многих улицах предупреждают: "Дальше не идите, там стрельба!"

* * *

Выпить и опохмелиться! - только б найти где. Пьяных - всё больше в толпе.

Пьяные матросы флотского экипажа в Коломне врываются в квартиры домов, грабят. Военных арестовывают, увозят на грузовиках.

* * *

Дворник в жёлтой дублёнке с чистым фартуком подбирал деревянной лопатой комья кровяного снега. От снега шёл лёгкий пар.

* * *

- Довольно, братцы! - кричит солдат с коня.- Теперя мы будем пить через соломинку!

* * *

В здание Технологического института солдаты привели полковника 1-го стрелкового полка Четверикова - и требовали тут сейчас судить его за строгость к солдатам. С помощью студентов начали суд. Но вбежал ещё один солдат-выхватил шашку и зарубил полковника.

* * *

Из Калуги приехала мать молодого измайловского офицера, позавчера убитого у казарменных ворот. Она нашла его тело в чулане нагим: хорошо был одет, всё содрали.

И никто не помогал хоронить. Но улюлюкали из толпы.

В Москве излюбили стягиваться на постоянный митинг к памятнику Пушкина

* * *

Собрание печатников на Калашниковой бирже решило: буржуазных газет пока не печатать. По постановлению Совета рабочих депутатов разрешён выход в свет только тех газет, которые не будут противодействовать революционному движению.

* * *

Из Таврического выносят свежий номер "Известий Совета Рабочих Депутатов", несут к автомобилю, развозить и разбрасывать по городу. Публика накидывается, умоляя поделиться. Несущие начинают разбрасывать. В свалке один солдат кричит:

- Да стойте же! Да тише же! У меня бонба в руках!

Еле выбирается из гущины. И правда, бомба. Морская мина.

- Ведь эка лезут, непонятливые!

* * *

Обстреливали с улицы высокий дом, ранили домовладельца: пуля вошла через подбородок, пробуровила лицо, вышла над глазами. "Ты стрелял?" - "Нет!" - Солдат хочет его пристрелить, а штатский в чёрном пальто: "Зачем на такую скотину пулю тратить?" - Схватил полено от печи и пришиб его. Стащили убитого вниз, показать народу, бросили под ворота. И штатский рассказывает толпе, как убил, дико вращая глазами.

* * *

Все аптеки на Невском закрыты. А над каждой аптекой висит, как положено, двуглавый орёл.

И вот какой-то рабочий догадался, или надоумили. Сыскал лесенку, приставил и бил орла молотком. На тротуар сыпались осколки.

Мимо шли два иностранца, с беззаботным видом, разговаривали по-английски. Оглянулись, засмеялись, пошли дальше.

* * *

В красных лучах заката вдоль Дворцовой набережной мимо Летнего сада медленно движется грузовик. На нём - матрасы, узлы, вещи, вывезенные из квартиры жандарма, то ли арестованного, то ли убитого. Его самого мундир высоко торчит, надетый на подметальную щётку, и пустые рукава болтаются на ходу. Впереди вещей наверху в кузове - двое солдат без поясов, шапки кое-как. А между ними - пьяная девушка в яркой жёлтой косынке скатертного материала, с красной перевязью наискось по пальто и с обнажённой саблей в руках. Охрипшим диким голосом она поёт, уже видно не первый раз:

Вы жертвою пали в борьбе роковой, - и размахивает саблей в такт.

Как раз проехали мимо того места, где Каракозов стрелял в Александра Второго.

* * *

Досадная опечатка вкралась в предыдущий приказ подполковника Грузинова по войскам г. Москвы. Напечатано: "Затем стройными рядами проходили мимо меня мои войска", нужно читать: "мимо меня народные войска".

* * *

В эти дни к екатеринбургским домам терпимости солдаты стояли в длинных вереницах, как обыватели за сахаром, и, по сведениям комитета, на каждую проститутку приходилось в сутки до 60 посещений - но протест от них пришёл не о том, а что они как свободные гражданки не желают больше подвергать себя врачебному осмотру.

* * *

Вслед за уголовниками изъявили желание освободиться из тюрьмы и идти на фронт также и воров¬ки. Запросили Керенского - он распорядился отправлять воровок сёстрами милосердия. Красный Крест пришёл в ужас, но первое время принимал.

* * *

В Москве излюбили стягиваться на постоянный митинг к памятнику Пушкина и памятнику Скобелева. С утра и до вечера кипит, только люди меняются. Ораторы взлезают по карнизам и выступам постаментов.

* * *

В Мариуполе, как и во многих городах, без полиции по ночам стало неспокойно: выстрелы, ограбления.

И стали жители устраивать неслыханную поквартальную самоохрану от босячья с окраин и от бродячих солдат: мужчины кто с ружьём, кто с палкой, а то только со свистками, ходили патрулями вокруг своего квартала. Гимназистки перестали появляться на вечерних улицах.

* * *

На митингах требуют: убрать из офицеров, кто с немецкими фамилиями. И просто строгих.

* * *

В Петрограде готовились к похоронам "жертв революции" - то есть павших для её торжества. Не хватало трупов. Из лазарета гвардейского Московского батальона собрались везти убитого рабочей милицией капитана Фергена... Полковая дама узнала, возмутилась, вывезла его труп из лазарета и похоронила на Успенском военном кладбище.