105-м томом стала книга, посвященная автобиографическим сводам Андрея Белого. Это 105 печатных листов из фондов РГАЛИ и рукописного отдела Российской государственной библиотеки (6 из них занимает именной указатель), 200 единиц иллюстраций (предоставленных ГЛМ и Государственным музеем А.С. Пушкина), большая часть которых нигде не публиковалась. Книга, конечно, будет интересна не только филологам. Подробности эпохи рубежа веков, страшных 1930-х годов, быта, творчества, замыслов и помыслов, чувств Белого, его соратники, контакты, встречи, прочитанные книги - все это на страницах нового тома. Материалы книги отбирались академиком РАН, сотрудником Пушкинского дома Александром Лавровым и профессором Гарвардского университета Джоном Малмстадом. Такого второго полного тома, посвященного проблеме "Белый и его окружение", просто не существует. Только отдельные материалы из него цитировались и публиковались.
В том вошли две автобиографии, "Материал к биографии", "Ракурс к дневнику", выдержки из дневника за 1930-1931 гг., дневник за 1932-й и 1933-й годы. "Материал к биографии" - это интимная биография поэта, с отметкой автора о том, что работа с этим материалом возможна только после его смерти. Этот текст читается как мистический авантюрный роман. Безжалостно к себе, предельно обнаженно Белый пишет об отношениях с антропософами, своих подъемах, крахах, личной драме - разрыве с первой женой Асей Тургеневой.
Если "Материал к биографии" - это личная летопись, начиная с детства ("Первая пережитая драма (прогнали нянюшку)" до 1915 года, то более лаконичный "Ракурс к дневнику" - летопись творчества с 1899 по 1930 год. Он уже не так приспособлен для сквозного чтения, но там представлены важнейшие эпизоды творческой биографии Белого - с кем встречался, какие книги читал, на какие лекции ходил. Можно подумать, что это и есть дневник поэта. Но это не так. Где же сам дневник, который был одновременно и творческими записными книжками? И тут начинается запутанная, почти детективная история. Главная и самая большая из утраченных рукописей Андрея Белого и его эпохи, пропала бесследно в недрах ОГПУ. В 1931-м году было арестовано все антропософское окружение Белого. Поэт этой участи избежал, находясь не в Москве. Он уехал в Детское село, ища там пристанища и успокоения. Поэт устал от бытовых неурядиц, пачками арестовывали друзей. Свой дневник, а это более ста печатных листов, он оставил в квартире доктора Павла Васильева, который был официальным мужем его возлюбленной Клавдии Николаевны. Сундук с рукописями, счетами за квартиру, гонорарными ведомостями был увезен в подвалы Лубянки. В дневнике были и наброски к будущим произведениям. В Детское село Белый взял только те записи, которые вел в последние годы. Содержимое того злосчастного сундука вернули частично, но "без "Дневника", книги о Докторе, утяпанной части "Истории становления самосознающей души"… Я кажется, с ума сойду: чувствую, как все мешается в мозгах". Дневник для Белого - это, по выражению его самого, "спутник дней", "отдушина, "форма жизни".
"Больше "Дневника" писать не буду: в СССР "Дневники" есть "пожива", - писал Белый и, несмотря на страх, охвативший его после ареста документов, продолжил записи. Через несколько дней была арестована и сама Клавдия Николаевна: "Взяли мою милую. Это значит - больше, чем жизнь. Убит!"
Директор Музея Андрея Белого, научный редактор тома Моника Спивак обращалась в архив ФСБ, ответ был неутешительным: "Дневника нет". Зато там сохранилась машинопись на 25 листах - выдержка из дневников: по просьбе сотрудников ОГПУ из дневника был сделан своего рода конспект - самые "вкусные" отрывки с критикой власти, которые можно было бы использовать против поэта. Эта машинопись представлена в томе. "Такое" не могло пройти мимо зоркого ока ОГПУ: "Сегодня урезали хлеб, завтра отняли керосин, послезавтра сахар, помаленьку, полегоньку - локотком подталкивают к срыву в голодную смерть, в тифозное заболевание или замерзание. Нечто эпическое звучит в нашей катастрофе, мы на грани того, чтобы стать голытьбой" или " "Литературная газета", который каждый следующий номер есть "осрамление" кого-нибудь (все равно кого), даже не может служить бумажкой для нужника, ибо она сама г…, и утираешься ею, размазываешься. Кому нужно это позорище? Верхам Власти? Они, брезгливо зажимая носы, проходят мимо этого нужника, часто весьма умывая руки: "Это - не мы" ". "Льва Толстого вероятно бы лишили карточек, ибо соответственной рубрики "газетного работника" у него нет. Он просто писал, а теперь всюду вопрос: "К чему прикреплены, где работаете?", то есть крепостное право проводится во все сферы жизни".
Дневники 1932 и 1933-го гг. - совсем иные, поэт предельно осторожен в своих оценках и суждениях. Любопытная эволюция: Белый пытается найти свое место в советской действительности, по крайней мере внешне, стать методологом советской литературы. Автографы поздних дневников дошли до нас не в полной сохранности. В ряде случаев оттуда вычеркнуты или отрезаны некоторые фрагменты текста: фамилии, строчки. Путем сопоставлений стало понятно, что вымарывала это уже после смерти Белого его "милая", "невыразимая" Клавдия Николаевна, любящая вдова, которая решила обезопасить посмертную репутацию своего мужа.
Большинство эпизодов, персоналии, даты, события максимально полно прокомментированы, что превращает чтение автобиографических сводов Белого в увлекательное погружение, не требующее обращения к дополнительным источникам.
К выходу в серии "Литературное наследство" готовятся:
Текст публикуется в авторской редакции и может отличаться от вышедшего в номере "РГ".