Поделиться
Прежде всего это двойной бенефис берлинского театра Schaubuehne, который представил два спектакля, максимально удаленных друг от друга как технически, так и философски. Кэти Митчелл неожиданно переменила манеру и вместо изысканных и сложных синефильских спектаклей сотворила незамысловатый экологический опус о мужчине и женщине нового тысячелетия.
Пока двое протагонистов в буквальном смысле крутят динамо, сидя на велосипедах и беседуя о смысле производства детей в эпоху перенаселения, несколько подростков сзади выжимают из велосипедов электричество. Кажется, это и есть самое интересное в спектакле Митчелл - превращение его в замкнутую экосистему, не нуждающуюся в иных источниках питания.
Второй спектакль, созданный выдающимся немецким режиссером Михаэлем Тальхаймером, обрушивает публику в бездны ее интимного и социального подсознания. Тальхаймер, обычно предпочитающий трагедии, помещает мольеровскую комедию "Тартюф" в мрачную, безнадежную атмосферу.
Вместе со своим постоянным соавтором художником Олафом Альтманном он строит покрытый сусальным золотом алтарный фриз с живыми "барельефами" - персонажами Мольера, скорее похожими на мертвецов.
Да и вписанный в черную плоскость вертящийся позолоченный квадратик тоже скорее похож на колесо для хомячков, чем на величественный образ просвещенного евангельской проповедью человечества.
Омертвевшие, зависшие в вечном рапиде зомби - вот кем предстают у Тальхаймера мольеровские влюбленные, веселая служанка Дорина, патриархальный глава семейства Оргон и его мамаша, давно утратившая половую принадлежность.
Мрачная минималистская музыка этой квазилитургии, мертвящая и зависающая как старая заезженная пластинка, сопровождает странные движения зомби с выбеленными лицами-масками. Комедия дель арте выжженных времен человечества, для которого так и не наступил век Просвещения.
Бог давно умер, но потребность в пророке не иссякла, и вот им дан новый исступленный пророк - Тартюф, исторгающий ветхозаветную силу и страсть. Исписанный библейскими текстами, как татуировками, он и впрямь являет собой ходячую проповедь.
Ларс Айдингер, актер, чья открытая эмоциональность поражала в остермайеровском "Гамлете", здесь отправляется внутрь себя: его глаза горят изнутри огнем, а сам он похож на одержимого "тяжелым металлом" рок-музыканта.
Его выходы сопровождаются гулом зловещей квазилитургии, а губы исторгают ветхозаветные тексты - в них различимы то стенания Иова, то вопль псалмов, обращенных к карающему Господу.
Каждый его призыв поворачивает алтарный фриз, заставляя фиглярствующих зомби сползать по опасному скату вниз, в угол.
Острота и парадоксальность спектакля состоит в том, что зомби, вполне довольные своим кукольным, карнавальным существованием, все же вожделеют Пророка.
Чужеродно и дико звучат в их сусальном мирке грозные слова. Но с каждым поворотом круга-квадрата, с каждым новым появлением длинноволосого, с обнаженным, испещренным письменами торсом Лара Айдингера - Тартюфа зомби-маски встряхиваются и летят в тар-тарары, падают на стены, ставшие полами, забиваются в углы и даже вываливаются из замкнутой своей коробочки.
И когда в финале, внезапно сменив интонацию зомби-фиглярства (Котлен Гавлих) начинает читать молитвенные слова псалма "Услыши мя, Господи", и на том в полной тишине спектакль истекает, становится больно, страшно и радостно. Такой полноты и объема рассказана история о современном европейском человечестве.
А вслед за ней на NETe - открытые репетиции спектакля Ромео Кастеллуччи в Электротеатре Станиславский, и в его основе - фреска Джотто "Воскресение Лазаря".