Почему о начале войны в 1941 году объявил не Сталин, а Молотов

 

Архивные фотографии Великой Отечественной войны

 

 

Андрей Сорокин: Мифы появляются тогда, когда историки или публицисты не могут избежать соблазна работать с историческими документами избирательно. История при таком подходе приобретает весьма искаженный вид. А архив - это доктор этой искаженной исторической памяти. Однако мы видим по листам использования документов, что общество не очень-то интересуется историческими источниками. Загляните, к примеру, в эту папку из личного фонда Жданова, прямо относящуюся к так нашумевшей теме блокады Ленинграда. И вот, пожалуйста, лист использования. Единственная запись: 28 января 2014 года. И ту сделал ваш покорный слуга. А документы рассекречены 16 лет назад.

Между тем внутри - никому не известный проект строительства железной дороги по льду Ладожского озера, аналитическая записка о борьбе за коммуникации в блокаду со статистическими таблицами, с картами, схемами и прогнозами замерзания озера, сделанными специалистами Балтийского флота. И кроме Жданова семьдесят лет назад к этим документам никто не прикасался!

Существует версия, что Сталин так был шокирован началом войны, что несколько дней не руководил государством, заперся на Ближней даче в Кунцеве и пьянствовал. Архивные источники ее подтверждают?

Юрий Сигачев, главный специалист РГАСПИ: Вот документ - отрывок за 21-28 июня 1941 года из Тетрадей (журналов) записей лиц, принятых Сталиным в Кремле. Серьезным историкам давно ясно: хрущевская версия о том, что Сталин неделю или месяц находится в шоке (Никита Сергеевич по-разному называл этот срок), не выдерживает никакой критики.

Вот папка, в которой аккуратно записаны все посещения, начиная с 27 июля 1940 года по 14 октября 1941 года. Это полный массив записи дежурных секретарей Сталина.

Но дыма без огня не бывает. После взятия вермахтом Минска, 28 июня Сталин вместе с Молотовым и Микояном в Генштабе ругают Жукова за то, что у него нет связи с войсками. И вождь бросает (известно из воспоминаний Микояна): "Ленин оставил нам такое государство, а мы его про...ли". Потом в сердцах хлопает дверцей автомобиля и уезжает на Ближнюю дачу.

Так вот можно с точностью утверждать, что Иосиф Виссарионович около полутора суток страной не руководил.

Андрей Сорокин познакомил журналистов "РГ" с журналами записей лиц, принятых Сталиным в Кремле 22 июня 1941 года. Фото:Олеся Курпяева/РГ

Когда это было? Когда страна оставалась без головы?

Юрий Сигачев: Полутора суток - 29 и 30 июня. Хозяин, как его называли соратники, никого к себе не вызывал. А 30-го по инициативе Молотова и Берии члены Политбюро поехали на Ближнюю дачу и там, как пишет Микоян, застали Сталина в растерянности. По мнению Микояна, вождь решил, что его хотят сместить. Что, впрочем, маловероятно: Молотов был подчинен стальной воле будущего вождя еще в 1917 году, в дни Октябрьской революции, да и все остальные были у Сталина в кулаке.

В этот день на даче создается Государственный комитет обороны. Вот подлинник документа. Судя по нему, дело обстояло следующим образом. Собравшийся с силами Хозяин потребовал от "штатного писарчука" Маленкова необходимый текст. Тот присел у краешка обеденного стола и принялся строчить красным карандашом в блокноте. Потом начали обсуждать написанное и вносить поправки. Решили указать, что постановление должно быть подписано не только Сталиным от имени ЦК и Совнаркома - нужно подписать и за отсутствующего декоративного президента страны Калинина. Местом принятия документа указали, конечно, Кремль. Решили признать, что сложилось чрезвычайное положение. Отметили, что нападение врага было вероломным. Эти и другие мелкие исправления Маленков тут же вносил в текст простым карандашом. Приложил руку и Сталин: вставил в третий пункт слова "всех граждан", а вместо слова "хозяйственные" начертал "комсомольские". Показательна и правка Молотова, который слово "страна" синим карандашом заменяет на слово "родина".

Фото:Олеся Курпяева/РГ

Андрей Сорокин: Смотришь на эти непрезентабельные странички с чрезвычайной важности текстом и понимаешь, была страна готова к войне или нет. Я как руководитель государственного учреждения в своем сейфе храню целый ряд наставлений и инструкций, которым надо следовать в случае возникновения разного рода чрезвычайных ситуаций. Совершенно очевидно, когда мы держим в руках документ, наспех написанный от руки, что таких инструкций, такого "руководства по эксплуатации" высшее руководство на случай начала военных действий не имело.

Юрий Сигачев: Создание ГКО, решение о котором записано буквально на коленке, было результатом полуторадневного шока. Маленков где-то на углу стола в малой столовой ближней дачи набросал этот текст. Все это происходило без стенографисток, помощников. Скорее всего, потом Маленков надиктовал постановление в редакцию "Правды" по телефону. Недаром о нем Молотов говорил, что "Маленков у нас телефонщик". Машинописный вариант изготовлен явно позднее. Следующим экземпляром был текст о создании ГКО в газете "Правда".

Фрагмент письменного разговора вождя с командиром одной из дивизий. Телеграфист, которому предстояло передать эту реплику, прочитал: "Вы вчера обманули меня дважды насчет моста у станции Свирь. Скажите, наконец, у кого сейчас мост - у врага или у нас? Желаете ли вы ликвидировать противника у моста или предпочитаете оставить его врагу? Кто вы, наконец, - друг советской власти или недруг? Сталин". Фото: Олеся Курпяева/РГ

Пока речь идет о "шоке" спустя неделю, после того, как "в четыре часа утра, вероломно, без объявления войны...". А что делало руководство 22 июня? Почему по радио выступал Молотов, а не "первое лицо"?

Юрий Сигачев: Одна из версий, что у Сталина обострился ларингит, поэтому он не мог выступать. Но это совсем другая история, ее не надо путать с "шоком" после сдачи Минска.

22 июня в 3.15 Жуков позвонил на Ближнюю дачу в Кунцево и сообщил о том, что начались бомбежки. Сталин дал команду Поскребышеву собрать не только узкий состав Политбюро из тех, кто был в Москве, но и военных. И они собрались в кремлевском кабинете вождя. Это четко зафиксировано в Тетрадях (журналах) записей лиц, принятых Сталиным.

Андрей Сорокин: В 5.45 в дневнике дежурного мы видим первую запись о том, что в кремлевский кабинет Сталина входит целый ряд товарищей. Это Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис, Жуков. Молотов вышел в 12.05, Берия в 9.20. Тимошенко, нарком обороны, вышел в 8.30 вместе с Мехлисом и Жуковым. Маленков входит позднее, в 7.30. Весь список 22 июня состоит из 29 посетителей, некоторые заходят к Сталину в кабинет по нескольку раз. Это и Молотов, и Берия, и Жуков, и Микоян, и Каганович, и Вышинский, и нарком Военно-Морского флота Кузнецов.

Последняя запись под номером 29 свидетельствует о том, что Берия вошел к Сталину в 16.25 и вышел через 20 минут.

Потом Сталин позволил себе некоторое время отдохнуть. В течение полусуток он отдыхает. Следующая запись датирована 23 июня. В 3.20 утра к нему заходят Молотов и Ворошилов, через пять минут Берия и другие.

То есть у руководства страной была почти паника... И все же, с какой долей уверенности можно говорить о том, что нападение на Советский Союз для нас было неожиданностью? Существуют ли в архивах "телеграммы Зорге", где разведчик называет точную дату начала войны?

Юрий Сигачев: Они хранятся в РГАСПИ. Кстати, вместе со знаменитой резолюцией Сталина на донесение Меркулова: "Не послать ли ваш источник к е... матери!". Дело в том, что Сталин получал информацию по разным каналам: и по дипломатическим, и от военной разведки, и от НКВД...

Андрей Сорокин: Эта резолюция была наложена на самое точное из всех предупреждений, которые получал Сталин по поводу начала войны. Но нужно видеть контекст. В высшее руководство СССР приходит множество сигналов, в которых называются разные сроки начала войны. Некоторые из них к 22 июня уже истекли. Конечно, в известном смысле Сталин дезориентирован. Но если такое множество сигналов говорит о том, что на достаточно коротком отрезке времени должны начаться военные действия, по моим представлениям, долг любого руководителя предпринять некоторые предупреждающие шаги. А мы видим, что этих шагов сделано не было. Кто-то что-то предпринимает на свой страх и риск. К примеру, нарком Военно-морского флота Кузнецов приводит части Балтийского и Черноморского флотов в боевую готовность своим собственным решением, несмотря на то, что имеет прямое указание Сталина этого не делать, избегать провокаций, не шевелиться...

Вот интересные документы, которые проливают свет на состояние управления в начале войны. К примеру, расклейка телеграфной ленты. В документах Совнаркома и личного фонда Ленина периода гражданской войны мы увидим с вами ровно такую же. Это записи разговоров по прямому проводу главнокомандующего с командующими фронтов. Общаются по телеграфу, не по телефону или радио. Можете себе представить, какова оперативность такого общения! Посмотрите: записка Сталина, которая потом выливается в текст, а с ним работает телеграфист. Дальше вождь передает записку своему помощнику. Тот, вероятно это Поскребышев, вызывает дежурного офицера, дежурный офицер бежит к телеграфисту, телеграфист ее отправляет и терпеливо ждет, что ему ответят... И так Верховный главнокомандующий "разговаривает" не только с командующими фронтов, но и с армиями и дивизиями. Не имея адекватных результатов от разговоров с высшим командованием, Сталин вынужден спускаться на уровень тактических соединений. И это тоже характеризует и состояние управления войсками и степень дезорганизации.

Или другой пример. Сталин переговаривается с командующим войсковой группы по прорыву блокады и сообщает ему, что в Москве принято решение ее переподчинить. Командующий армией отвечает: "...у меня очень плохая связь с Ленинградом... Лучше было бы, чтобы генштаб увязал наши действия". Сталин: "Но у генштаба меньше связи с Лен.фронтом, чем у вас". И это тоже к вопросу об уровне подготовки к войне и состоянии технических средств связи, о глубине пропасти, на краю которой оказалась наша страна осенью 1941 года. Документов, которые рисуют такую чрезвычайно тяжелую обстановку, очень много. В том числе и касающиеся дисциплины в рядах Красной Армии. Надо вспомнить о четырех миллионах советских военнопленных первого периода войны, донесениях о сдаче в плен, многочисленных нарушениях воинской дисциплины. В документах, касающихся обороны Ленинграда, я нашел замечательный отчет второго секретаря обкома, посланного Ждановым инспектировать один из участков фронта. В нем сообщается: стрелковая дивизия (номер такой-то) без приказа "в ночь с 20 на 21 число отошла в глубокий тыл... на 70 км от линии фронта... это рекорд, которого не знает история... ведется следствие". А вот, к примеру, в личном фонде Молотова мы находим перевод проекта доклада командующего 2-й танковой армией вермахта генерал-полковника Гудериана с "краткой оценкой русских вооруженных сил", "боеспособности русской армии". Характеристики высшего и среднего командного составов в подавляющем большинстве положительные: "В отношении личных качеств почти всегда храброе...", хуже он отзывается о низшем командном составе. Его оценки касаются как морально волевых качеств, так тактических и оперативных навыков, возможностей, способностей. Высоко оценивая способность и готовность русских к сопротивлению, специально отмечает русскую пехоту: "Почти всегда упорная в обороне, искусная в ночных и лесных боях, обученная коварным приемам борьбы, очень умелая в отношении использования местности, маскировки и постройки полевых укреплений, неприхотлива...

Накануне войны ходили слухи о некой "пятой колонне" в руководстве страны, о вредительстве и предательстве в армии....

Юрий Сигачев: Когда вы читаете документы НКВД, нужно понимать, где там сконструированные работниками ведомства военно-фашистские заговоры, а где - правда. И перед самой войной, и во время войны до 1943 года продолжали арестовывать по показаниям 1937-38 годов. 15 мая 1941 года границу пересек транспортный "Юнкерс" , а наше ПВО не отреагировало. Арестовали начальника управления противовоздушной обороны Штерна, зама наркома обороны Рычагова и многих других. 24 июня арестовали жену Героя Советского Союза Павла Рычагова, известную летчицу Марию Нестеренко. Прямо на аэродроме...

Андрей Сорокин: Дополняя эту картину, вспомним, что 23 июня по показаниям военных, репрессированных еще в 1937-1938 гг. по обвинению в заговоре и шпионаже, был арестован замнаркома обороны Кирилл Мерецков. А потом, как мы знаем, был освобожден и закончил войну в маршальском звании. Вот интересная папка из личного фонда Сталина. И в ней документ с пометкой "важно" характерным сталинским почерком. Что ему кажется важным? Совершенно секретная справка с перечнем арестованных генералов. Это многостраничный список. Ну, вот например: "Иванов Федор Сергеевич, генерал-лейтенант. Сознался в том, что будучи недоволен снятием с командной должности, стал вести среди своего окружения антисоветскую агитацию..." Какую? "Что неуспехи Красной Армии являются результатом якобы неправильной политики партии и советского правительства по вопросам обороны страны и коллективизации сельского хозяйства. Высказывал антисоветские взгляды, клеветал".

И далее. Ширмахер Александр Генрихович, генерал-майор. Гапич Николай Иванович, генерал-майор, бывший начальник Управления связи Красной Армии. Алексеев Иван Иванович, генерал-майор. Потатурчев Андрей Герасимович, генерал-майор, Самойлов Константин Иванович, контр-адмирал, бывший начальник военно-морских учебных заведений Военно-Морского флота и т.д. Вопрос о "пятой колонне" и всяческих шпионах не просто важен, он один из ключевых. Если даже согласиться с той посылкой некоторых наиболее активных пропагандистов идеи о том, что "пятая колонна" существовала, и ее надо было уничтожить, следует признать, что усилия высшего руководства в этом отношении оказались малоэффективны.

Вы имеете в виду коллаборационизм?

Андрей Сорокин: По его масштабам наша страна не сильно отличалась от других стран Европы...

Историки называют цифру - около миллиона человек

Андрей Сорокин: Цифра эта требует верификации, поскольку серьезное изучение этого явления только начинается. Следует различать пассивный и активный коллаборационизм. Трудно упрекать 70 миллионов человек, не по своей воле оказавшихся на оккупированной территории, в том, что они, пусть и косвенно, сотрудничали с оккупантами. Хотя если крестьяне продолжают пахать, сеять, убирать урожай, а у них оккупационные власти отчуждают его в свою пользу. Разве можно говорить, что они работают на противника? Пусть и под принуждением. Другое дело - полицаи, участники Русской освободительной армии или ОУН-УПА на Украине или аналогичные формирования в Прибалтике.

Наступление вермахта и отступление Красной Армии было настолько стремительным, что эвакуацию организовать не успевали. Скажем, материалы по Ленинградской блокаде как раз свидетельствуют о нерасторопности руководства города. Сталин еще в августе 1941 года задает вопрос Жданову: "Почему вы не эвакуируете население?" В середине января 1942 года Микоян пишет главному человеку в Ленинграде: "...автотранспорт, идущий за продовольствием..., мало используется для эвакуации... населения. Необходимо усилить эвакуацию, чтобы разгрузить Ленинград от лишних едоков". Только после этого начинается активная эвакуация - в двадцатых числах января, когда уже прошли голодный ноябрь, декабрь, январь...

И Ленинград был не единственным городом, где голодали...

Андрей Сорокин: Карточки в стране на продовольствие существуют с июля 1941 года. Из переписки Микояна со Сталиным мы узнаем о голоде в армии. Главное интендантское управление Красной Армии в экстренном порядке решает вопрос об обеспечении продовольствием войсковых частей и госпиталей, расположенных в Кировской области, критическая ситуация в том же январе 1942 г. складывается с продовольствием и фуражом на Карельском и Калининском фронтах, где "имеются случаи смерти от истощения". Я держал в руках письмо секретаря ЦК КП(б) Эстонии, который жалуется в центр о состоянии с питанием в эстонской стрелковой дивизии: "Люди сильно истощены, кормить нечем...".

Вы владеете страшной правдой о войне. Идти к 70-летнему юбилею Победы с таким грузом и оставаться патриотом не просто...

Андрей Сорокин: По моим представлениям, патриотизм никак не противоречит знанию трудных и тяжелых страниц истории своей страны. Более того, нормальный, реальный, практически действенный патриотизм только таким и может быть. Если мы не знаем своих ошибок, если мы их не анализируем, это патриотизмом назвать нельзя. Потому что в перспективе это нас приведет к повторению этих ошибок уже совсем в иных масштабах. Нужно извлекать уроки из своей истории. К слову, широко распространенная максима Гегеля: "История учит тому, что она ничему не учит", была оспорена сто лет назад Василием Ключевским, который в своих дневниках написал: "Не цветы виноваты, что слепой их не видит". Мне кажется, что это точная формула, которую мы все должны иметь в виду, начиная разговор об истории, о трудных ее вопросах. Мы живем не с чистого листа. Практически все, с чем мы имеем дело, было в истории до нас. И то, что война была такой трудной, такой чудовищной, такой жестокой, моему патриотизму никак не мешает, я реально горд этой Победой. Да, мне трудно примирять свое сознание с теми ошибками, которых могло не быть. И жертв могло быть меньше.

 

Иосиф Сталин