С режиссера Ларса фон Триера снят статус "нон грата" в Каннах

Датский режиссер Ларс фон Триер не является пожизненной persona non grata для Каннского фестиваля, - вскользь заметил на пресс-конференции художественный директор крупнейшего киносмотра Европы Тьерри Фремо. Фестиваль, по его словам, всегда готов рассмотреть его новую картину в качестве претендента на участие в конкурсе - в частности, "Нимфоманию", над которой автор "Догмы" работает последнее время и которая, по сообщениям, не будет готова к открытию фестиваля. Об этом сообщил ежедневный выпуск журнала Screen.

Нежелательной персоной Триер был официально объявлен на фестивале 2011 года, когда после премьеры его "Меланхолии" режиссер заявил журналистам, что, в сущности, близок по взглядам нацистам и готов понять Гитлера в том, что касается еврейского вопроса. Дирекция фестиваля отреагировала незамедлительно. Впрочем, сам фильм с конкурса не был снят, и жюри в знак сомнительной солидарности с "опальным" коллегой даже сочло необходимым поощрить картину одним из второстепенных призов.

Затем Триер не раз публично каялся в своем легкомысленном заявлении, но печать зла в прессе уже прочно прикипела к нему. Впрочем, те, кто пристально следит за жизненной траекторией режиссера, помнят, что он всегда был склонен к экстравагантной браваде - начиная с аристократической приставки "фон", которую сын социал-демократа и коммунистической активистки самовольно присвоил просто для того, чтобы выделиться из толпы. Примерно с теми же целями он придумал и эпатажный манифест движения "Догма", призывая отказаться в кино от поставленного света, камеры на штативах и закадровой музыки. Все эти приемы широко применялись мировым кинематографом задолго до рождения датского кудесника, так что манифест был, в сущности, громко лопнувшей шутихой. Но ее треск отлично сработал на Каннском фестивале: там зародилось целое движение последователей "Догмы", среди которых, однако, не оказалось самого ее инициатора: уже в следующем своем фильме он использовал и свет, и музыку, и камеру на штативе.

Все это я напоминаю для того, чтобы подчеркнуть: громкие, но ничего не означающие легкомысленные заявления свойственны его натуре: он постоянно вбрасывает в толпу некий пробный шар и проверяет, взорвется или нет. В 2011 году один из таких шаров, взорвавшись, наделал сенсаций, на которые и был рассчитан, но рикошетом ударил по самому Триеру.

Можно не сомневаться, что Триер нужен Канну, как и Канн нужен Триеру. Просто потому, что и тот и другой строят свою славу на больших и малых сенсациях. А Гитлер и нацизм здесь оказались всего лишь мелкой разменной монетой. И говорить всерьез можно не столько о выношенных политических взглядах режиссера, сколько о мере его вкуса.