Поделиться
Он умел все. Рисовать и делать скульптуры, создавать декорации к балетам и спектаклям из фотографий... Он прекрасно владел словом, писал статьи и книги. К одной из них, "Истории Марии" написал предисловие его друг Генри Миллер. Судя по другой его книжке "Разговоры с Пикассо", изданной в 20 странах, он был блестящим собеседником. Единственный фильм "Пока будут звери", который он снял в 1956 году, завоевал в Канне "Золотую Пальмовую ветвь" среди короткометражных фильмов. Но в историю он вошел как фотограф.
Сам себя Брассай однажды назвал "грабителем различных красот". Красоты Парижа этот грабитель с треногой и тяжелой камерой предпочитал всем остальным. Фишка была в том, что он находил сокровища, которых никто не замечал. И там, где их никто не искал. Буквально - под ногами. Он снимает крупным планом камни мостовой при лунном свете и отпечатки следов и шин на свежевыпавшем снегу на городском перекрестке, руины домов со свисающей слоями штукатуркой и изгиб водосточной канавы, брутальных веселых мясников и мужской туалет, в котором головы и ноги джентльменов оставались доступны взгляду прохожих, молочника с бидонами на тележке и манекены дезабилье в витринах, чугунную решетку у подножия дерева и вход в бордель "Сюзи" с пристойно-фривольным витражом на окнах.
Странное дело, этот его Париж, злачный и пустынный, мизерабельный и прекрасный, совершенно не выглядел вульгарным. И кажется, не только из-за дрожащих огней, отраженных в Сене, и не потому, что из-за иллюминации 1925 года Эйфелева башня похожа на легкий абрис взлетающей ракеты... "Ночной Париж", как отчасти и "Тайный Париж" (последний, снятый в 1930-х, вышел отдельной книгой только в 1976) Брассая вышел не только из прогулок по кафе, танцполам, борделям. Кажется, что на этих пустынных улицах живы духи "Отверженных" Гюго и "Милого друга" Мопассана, "Гобсека" Бальзака и "Чрева Парижа" Золя... Он увидел Париж глазами человека, выросшего на французской литературе. Не зря его отец изучал и преподавал ее в университете всю жизнь. Не зря Париж был его мечтой и тогда, когда он учился в Академии художеств в Берлине, и когда считал Гёте своим наставником.
Можно предположить, что другой части своих сокровищ Брассай обязан сюрреалистам и коллекции произведений первобытного искусства, которую он увидел у Пикассо. Для журналов сюрреалистов он снимал "превращения" предметов в фетиши желания и символы бессознательного мира. При этом дальше всего его работа от "автоматического письма". Его снимки тщательно выстроены и блещут изысканностью, даже если в объективе только проросшая картофелина, свернутый автобусный билетик или ножницы со сгоревшей спичкой. Под взглядом объектива Брассая обыденные предметы обретают чувственность и символичность. "Сюрреализм моих снимков - это не что иное, как реальность, которую взгляд сделал фантастикой", - признавался фотограф.
Другая часть его находок связана с граффити, любовь к которым он разделял с Пикассо. Рожицы и сердечки, настенные абрисы длинохвостых птиц и неведомых зверей Брассай снимает с любовью и тщанием, используя боковое освещение, чтобы подчеркнуть рельеф стены. Для него эти находки - драгоценные примитивы, с которыми могут сравниться образцы первобытного искусства, но найденные в мегаполисе цивилизации Париже. Кажется, что время делает петлю и десятки веков растворяются без следа. Серия эта стала настолько знаменита (кстати, первая ретроспектива Брассая в МоМА, подготовленная Эдвардом Стайхеном, называлась "Граффити"), что в 1971 Брассай получил госзаказ на создание... гобелена с граффити. И гобелен, и снимки можно увидеть на выставке. Плюс - скульптуры и рисунки, "Трансмутации" и съемку мастерской Пикассо. Плюс - фильм "Пока будут звери". Может быть, с него лучше даже начинать. Талант анималиста и гуманиста, юмор фильма можно вспомнить, когда будете смотреть "Тайный Париж".