Поделиться
Эрмитаж несколько дней назад появился в "Твиттере" и "Фейсбуке", уже готово приложение к iPhone. Что Эрмитаж может сказать о себе в знаменитых коммуникационных сетях, насколько модернизирована сегодня его жизнь, какого посетителя он ждет и каким языком готов с ним разговаривать, чему он может научить соотечественников и весь остальной мир, об этом "РГ" сегодня рассказывает его директор, член-корреспондент Российской академии наук, академик Российской академии художеств, доктор исторических наук, лауреат премии президента РФ в области литературы и искусства Михаил Пиотровский.
Михаил Борисович, зачем зритель приходит в Эрмитаж сегодня? И зачем он приходил в советское время?
Михаил Пиотровский: В советское время очень многие приходили к нам посмотреть на царскую историю.
Притом что она была предметом обличений…
Михаил Пиотровский: Но Эрмитаж сохранял ее в "живом" виде. И она не могла умереть как культурный феномен, потому что Советский Союз все-таки был подвидом Российской империи, если под империей понимать многонациональное государство. Такая имперскость сохранялась… И Эрмитаж, с его смесью из Рембрандта и Николая I, немножко сознательной запутанностью, отсутствием ясного порядка позволял найти в себе все, что угодно, - от предметов царского быта до витрин с масонскими знаками.
Что стало с имперской темой в постсоветское время?
Михаил Пиотровский: Думаете, она потеряла свою важность? Ничуть. Все кругом вдруг стали имперскими людьми. И самыми первыми - демократы.
Считаете, Россия по-прежнему в имперском состоянии?
Михаил Пиотровский: Пока она многонациональна, да. Конец империи - это всего лишь навсего начало мононационального государства. В глубине последней Путинской статьи на эту тему, по-моему, лежит как раз имперское понимание национальных проблем.
По-моему, сейчас очень важно понять, что наша империя - не по кускам разбросанная, но собранная вместе, - наше культурное наследство. Знаете, в империи народам, с одной стороны, плохо, а с другой - хорошо. Они причастны к ее большим задачам и большой славе. Не будем забывать, что империя всегда гордится тем, что она состоит из многих народов и гордится своим реально существующим культурным разнообразием. Лувр, Эрмитаж, Британский музей рождены империями и с удовольствием собирают вещи и предметы искусства разных цивилизаций и культур. Империя умеет любоваться всем этим. И именно через имперские музеи люди часто осваивают "свою" культуру и понимают "свою" цивилизацию.
Четкость имперских принципов - свобода веры, языка, культуры до какой-то черты, а дальше - власть императора держала мир. Русский имперский культурный рецепт взаимодействия ислама и православия, ислама и государства очень хорошо работал на протяжении столетий. И его снова можно использовать. Потому что мультикультурализм, увы, рождает гетто, а это ужасный проект для всех долгожданных автономий. У нас, к счастью, есть другие традиции.
Но их нужно модернизировать.
Михаил Пиотровский: Думаю, что уровень автономности может меняться по мере модернизации, но уникальное культурное варьирование свободы и связанности остается. В русской армии были священнослужители всех вероисповеданий, в привилегированных полках служили грузинские князья, татарские мурзы, немецкие бароны, - все вместе причем. В имперской России всегда сохранялось любование восточными культурами. И культура, и архитектура, и язык, и религия не только сохранялись, но и поощрялись, развивались. Но все это не должно было стать политическим оружием против существующего порядка вещей.
При том что, как известно, никто, не учится на историческом опыте, музеи тем не менее могут его хотя бы представить так, что люди найдут в нем подсказки хотя бы на уровне ощущений. Эрмитаж, открывающий сейчас новые отделы - Дагестана, Армении, Грузии, Кавказа, Средней Азии, Азербайджана, - не может не демонстрировать, что культуры равны. В Лондоне мигранты приходят в Британский музей, чтобы увидеть свою культуру, представленную богаче, чем у них дома, где, может быть, не так хорошо с музеями. В Эрмитаже, я думаю, скоро будет также.
Когда вы в оболочке Дворца русских императоров и музея одновременно видите византийское, исламское, буддийское искусство, это производит впечатление! Эрмитаж становится метафорой: мировая культура в русских императорских дворцах - как контекст русской культурной истории. И Рембрандт, и Матисс, и буддийские фрески - все это уже давно часть нашей культуры. Это очень хорошо понимаешь во дворце, в дверях которого стояли и арапы, и князья.
Что, по-вашему, презентует так понятая "имперская тема" для сильных мира сего?
Михаил Пиотровский: Думаю, прежде всего культуру отношения к различиям. Один из главных принципов имперской культурной политики: различия прекрасны. И люди должны быть различны, не похожи друг на друга. Музей этому очень тонко учит.
Ельцину, выбирающему эмблематику нового государства, мы показывали двуглавых орлов, Кучме - флаги украинских полков на выставке, посвященной 300-летию российской гвардии. Правители, кстати, тонко все воспринимают. И часто приходят к нам - не буду называть имена - просто так. Я люблю цитировать ответ Путина, на вопрос: "Как вам кремлевские дворцы?" - "Вы знаете, я был в Эрмитаже…"
"Жизнь царей" по-прежнему предмет интереса для посетителей Эрмитажа?
Михаил Пиотровский: Да, и поэтому для Эрмитажа особенно важны историко-культурные выставки об имперских эпохах - времени Петра Великого, Екатерины II, Александра I. Это и повод для более серьезного отношения к своей истории, тем более сейчас, когда у нас история такая… живая.
На этих очень насыщенных выставках - в стиле "чуть больше, чем надо", - мы ненавязчиво возвращаем людям научный подход к истории. Музеи ведь никогда его не теряли. Представляя подлинную вещь, мы всегда предлагаем "рецепт" ее интерпретации. И свой особый взгляд, с которым можно спорить.
Из этой "оперы" и идущая у нас сейчас выставка, посвященная 300-летию Ломоносова. Мы совершенно сознательно, я на этом настаивал, связали его фигуру с вызвавшей его Елизаветинской эпохой. Интереснейшая ведь была императрица, при ней мы победили в Северной войне, и не кого-нибудь, а великую Пруссию! И первый раз вошли в Берлин! ( Для меня главный экспонат на выставке - шляпа, потерянная в битве при Кунерсдорфе бежавшим от русских войск Фридрихом Великим.) Императрица развивала петровские начинания по превращению России в Европу, причем Европу элегантную, французистую - рококо, барокко, - шикарная жизнь. Нужда в предметах роскоши - стеклярусах, фарфоре, мозаике - подвигла и создание отечественного производства, и Ломоносовскую науку. Все его знаменитые химические опыты имели целью найти решения для производства придворного шика. Согласитесь, госзаказ, заказ императорского двора - это важно.
Обратите внимание, что это было время, когда мы, стремясь стать европейцами (и академия художеств у нас есть, и академия наук!), одновременно вспомнили, что мы русские. Елизаветинским переворотом была заново рождена вторая основополагающая идея для ее эпохи: "К черту иностранцев, мы сами с усами". Поэтому-то и Ломоносов пришелся ко двору. Вполне европейский человек, учился в Марбурге, и "сам с усами" - мышление, научные подходы, научные опыты, гуманитарный талант. Для меня самым главным его достижением кажется создание современного русского языка, которое мы связываем с именем Пушкина. Но стихи Пушкина на нем не зазвучали бы, не будь столетней предварительной работы Ломоносова, Державина, Тредиаковского, а это ведь все елизаветинское время. Критики уже обозвали нашу выставку "верноподданнической", но она сознательно так сделана. И рассказывает о том, о чем может рассказать только Эрмитаж.
Мы "презентуем" наших правителей по всему миру. Думаю, благодаря нашим выставкам образ Екатерины Великой перекочевал в сознании интеллигентов всего мира из анекдотов про любовников в пример царицы, желающей Конституции, а тут - Пугачев. В глубине "имперской темы" всегда звучат мучения правителей при выборе пути. А любовники - дело десятое.
Чтобы нас не поглотила тема "Жизнь за царя", давайте поговорим о демократии. Тем более что, если в классической музыке сегодня моду задают аристократические предпочтения, в кино и на ТВ коммерческие вкусы, музеи - явно сфера демократического выбора. Не странно задавать такой вопрос директору столь аристократического музея?
Михаил Пиотровский: Мы же знаем, что самые демократичные люди - аристократы, поскольку у них нет комплекса неполноценности.
Я все время повторяю, что музей - самое демократическое учреждение в мире. В России, например, нигде, кроме библиотек, не бывает больше посетителей, чем в музеях. 70-80 миллионов посетителей в год. Да, много детей, да, статистика включает многократные посещения, но все равно... А секрет в том, что музей как искусство многоуровнев. Ему есть что сказать людям самым разным.
И аристократичный Эрмитаж - "музей во дворце", музей, каким он должен быть, - необыкновенно демократичен. Как раз дворцовость Эрмитажа, позволяющая одновременно рассказывать об архитектуре, показывать интерьеры, великое искусство и просто красивые вещи, не забывать об историческом свидетельствовании, делает его интересным всем. Ребенок увидит невероятную красоту паркета и флорентийскую мозаику на стенках шкафов. Простой неискушенный зритель, первый раз к нам попавший, заметит, что чуть пожухшая эрмитажная позолота отличается от новой позолоты Кремля. И запомнит, какой должна быть настоящая. Простое восхищение "Как богато!" даст торговцу понимание, что такое настоящее, а не нуворишное богатство. Музей притягивает людей, воспитывает. Но не настырно.
Да, и такое чувство, что сегодня язык "тихих искусств" - изобразительного, визуального - обретает особую силу воздействия.
Михаил Пиотровский: Думаю, он всегда ее имел. Но согласен, что сейчас его значение вырастает. Потому что мир вокруг нас все больше виртуализируется: симулякры, подражания, псевдовещи выдаются за настоящие, а иногда и кажутся людям таковыми. Но по большому счету людей не обмануть, недаром они, как проклятые, стоят в очереди в музеи. Только потому, что в музеях - подлинные вещи. Со всей их энергией, не передающейся ни словами, ни репродукцией.
Тем, кто любит говорить, что моральной эволюции не существует, и человек с древних времен не стал лучше, я бы, исходя из своих наблюдений, ответил, что он и хуже не стал. Стремление к подлинности по крайней мере не истощилось ни в современном рассерженном горожанине, ни в буржуа, ни в интеллигенте.
Разность значений и множественность уровней в целостности художественного высказывания оборачивается тем, что что-то понять любой человек может всегда. И даже в "Черном квадрате" Малевича.
Кто любимый посетитель музея?
Михаил Пиотровский: Должен признаться, что в любом музее мира туристы, приносящие основные деньги, не являются любимыми посетителями. Гораздо интереснее те, кто живет вокруг. Для них музей - это все-таки не место, куда "на халяву" забегают в бесплатный день. Поход в музей для таких людей всегда светское и культурное событие. А музейная жизнь - один из элементов хорошего качества городской жизни и часть представления о ее должном качестве.
Они, конечно, не всегда с ходу найдут время прийти снова. Их затягивают в музей выставки. Выставка это все-таки событие.
Они не конкурируют со столь богатой постоянной экспозицией?
Михаил Пиотровский: По этому поводу раздаются и внутримузейные сомнения: у нас же огромные постоянные экспозиции, их надо менять и обновлять, ну для чего еще выставки?! Иногда это звучит в шутку, иногда всерьез, потому что нагрузка на сотрудников, делающих выставки, огромная. Я считаю, что выставки надо делать обязательно, и потому что они привлекают правильного посетителя, и потому что выставка - это своего рода высказывание. Его могут не понять, или воспринять по-другому, что тоже нормально. А иногда хорошо понимают смысл высказывания, но он им не нравится. И выставка - это всегда разговор со своим временем.
Как рождаются темы такого разговора?
Михаил Пиотровский: На поверхности кажется, что все просто идет по наезженной колее: кто-то предложил, кто-то попросил. Но на самом деле у Эрмитажа есть (постоянно обсуждаемая) выставочная стратегия и принципы. И мы их придерживаемся. Во-первых, выставка - научный отчет специалистов, изучающих хоть Рембрандта, хоть коллекцию немецкого серебра, хоть культуру употребления табака. Рембрандт - изученный, истолкованный, с отмеченными нюансами - это уже нечто другое.
Михаил Пиотровский: Сегодня у нас три основных направления выставок. Об одном из них - историко-культурных выставках - мы много говорили. Второе предназначено для абсолютных гурманов. Мы привозим для них по одной необыкновенной картине вроде иконы Джотто "Бог Отец", или "Грозы" Джорджоне, или "Дамы в голубом, читающей письмо" Вермеера. И все, гурманы ходят на них по три-четыре раза…
Гурманы - питерская публика?
Михаил Пиотровский: Надеюсь, что уже есть и московская.
А из-за границы не приезжают?
Михаил Пиотровский: Конечно, приезжают. Но для них у нас есть еще и "Эрмитаж - Амстердам".
Вместе с рассказом о музее, откуда приехала такая картина (на больших выставках это сделать забываешь), выставки одной картины становятся метафорой: все музеи - одна мировая коллекция.
Ну а третье направление - современнее искусство.
Наверное, возникает консервативная оппозиция?
Михаил Пиотровский: В Эрмитаже нормальная обстановка, одни ворчат, другие кричат "ура". Спорим, договариваемся, стараемся все уравновесить - и современное, и классическое. А потом у нас такое поле деятельности, что ни консерватор не будет обижен, ни модернист, только бездельник.
Я и тем, кто критикует, и тем, кто хвалит нас: "Молодец Эрмитаж!", отвечаю, что новости в этом нет: Эрмитаж всегда интересовался современным искусством. И Екатерина Великая его покупала, и Николай I. Так что, когда у нас проходят выставки молодых современных художников со всего мира, это - традиция.
Поэтому рядом с "Древностями Геркуланума" вас ждет "Красный вагон" Ильи Кабакова. Немногие пока видели его, и на меня еще немного грязи вылили по этому поводу, вопли протеста еще ожидаются. Но, несмотря на это, "Красный вагон" будет стоять в Эрмитаже, потому что это - своего рода эстетический манифест и действительно современное искусство. И оно приводит к нам другую аудиторию. На открытие инсталляции Кабакова к нам приезжали и он, и весь тот зритель, что в Россию обычно и не ездит: торговцы и галерейщики самых высоких уровней.
Современное искусство в Петербурге пока более понятно молодежи (в Москве, я думаю, может, и всем ). Поэтому в здании Главного штаба мы собираемся разместить придуманную вместе с давним другом Эрмитажа архитектором Рэмом Куулхаасом лабораторию современного искусства - с залом экспозиций, со студенческим клубом, мастер-классами художников, работами студентов. Это живая площадка, где в свободном стиле формируется следующее поколение.
Что происходит с аудиторией современного искусства?
Михаил Пиотровский: Аудитория для "искусства нового языка" в Петербурге постепенно увеличивается, но разрыв все равно есть. Первые 10 дней полно посетителей, а потом, несмотря на то, что газеты и журналы продолжают разговор про то, что художник - и великий и самый дорогой, аудитория кончается. Одна из наших - идей сделать не просто усилие, а прыжок в сторону Петербурга как центра нового искусства. Думаю, это произойдет, если Даша Жукова перевезет сюда "Гараж".
Как филиал?
Михаил Пиотровский: Ну говорят, что Абрамович взялся инвестировать в Новую Голландию, и вроде бы есть идея сделать там центр современного искусства. Флёр Новой Голландии, Русский музей, Эрмитаж, центр нового искусства, что-то может получиться.
Вы как-то говорили в интервью "РГ", что правитель обречен если не на хороший вкус, то на точный выбор советников, помогающих ему его сформировать. Готовы утверждать, что богатые тоже обречены на хороший вкус?
Михаил Пиотровский: Думаю, да. Хотя тут дурновкусие труднее преодолевается, потому что меньше слушают советников. Политический-то деятель знает, что он, чтобы ни во что не вляпаться, должен продемонстрировать либо хороший вкус, либо ничего. Ну а богатые люди уверены, что они "сами с усами". Но и у них, в общем, постепенно формируется некая обреченность на хороший вкус. Мировые цены, рынок - неплохой компас. Про Абрамовича, кто бы мог подумать, зная историю и биографию, а вот…
Может, дело в том, что это все-таки уже второе поколение олигархов? Кто-то из них с Гришковцом дружит, ну и так далее…
Михаил Пиотровский: Да, они уже умеют находить интерес и в том, что не прямо приносит деньги. Когда общество разлагается от торжества принципа "деньги - мерило всего", это психологически тяжело даже тем, кто так считает. Но когда богатый человек начинает понимать, что есть вещи важнее денег, у него сначала просыпается интерес к красивым подлинным вещам, а затем - вкус к тому, что создает гуманитарные контуры будущего. На немецко-российском экономическом форуме "Петербургский диалог", куда меня пригласили с гуманитарным докладом, я говорил о том, что, по-моему, уже всем ясно, что ХХI век будет веком гуманитарных знаний, веком, который вернет нам вкус к культуре и морали.
Что из ваших выставок-высказываний вам кажется особенно удачным?
Михаил Пиотровский: Выставка Энтони Гормли - современное искусство в контексте классического. Сейчас многие делают такие выставки, в частности Лувр. И хоть мы не привыкли работать с живыми художниками (это тяжело, я каждый раз говорю: "Всё, последний раз"), с Гормли было хорошо. И нам удалось сказать о том, как по-разному можно посмотреть на классическую античную скульптуру (мы ее спустили на пол) и современное искусство. Получился многосторонний красивый диалог без специальной идеологии, но с приглашением посмотреть, что получается, когда боги спускаются с пьедестала, а современный человек скульптурно размножается в новых формах.
Нет ничего особенного в том, чтобы выставлять современное искусство рядом с классическим?
Михаил Пиотровский: Думаю, что подчеркнуто показывать связь между ними, - вообще ниша Эрмитажа. Тем самым мы заявляем, что никакой революции в современном искусстве нет, оно продолжает традицию классического. Это важно еще и потому, что в музей сегодня приходят "интернетные люди", которых интересует фотография или кажущаяся им похожей на нее гравюра… А тут вдруг оказалось, что у нас есть дагерротипы, и их можно выставить. Интернет взорвался восхищением: в Эрмитаже есть Дагер! А мы из Академии художеств действительно получили три дагерротипа самого Дагера. Он, в свое время, чтобы показать, что он делает, подарил образцы правителям разных государств, в том числе и Николаю I. Плюс к этому мы выставили замечательные фотографии наших литераторов из Пушкинского Дома и свою коллекцию. Для нас было важно, что в Пикетном зале Эрмитажа мы показывает дагерротипы. А перед этим показывали фотографии Анни Лейбовиц. В Эрмитаже все приобретает другой цвет и свет, играет по-новому.
Музейное дело модернизируется?
Михаил Пиотровский: У нас в стране время от времени утверждается печальная точка зрения, что мы безнадежно отстали от мирового музейного дела со всеми его ноу-хау, и у нас никто ничего не умеет делать. Это не так. Все новейшие мультимедийные технологии, экранные навигационные киоски, по которым можно составить маршруты "Как ходить по Эрмитажу?", мультимедийные видео во всех кафе Петербурга, Твиттер и Фэйсбук, свои журнал, газета, радио, телепрограммы, приложение к iPhone - с модернизацией у нас все в порядке.
Благодаря активному международному сотрудничеству, мировым центрам Эрмитажа, приезду к нам интересных людей, мы нормально модернизированы. На последней Венецианской биеналле показывали выставку Пригова из нашей коллекции. Получилась просто конфетка, хоть это и не самый привычный для нас жанр. Собираемся в качестве кураторов приглашать режиссеров. Ну Гринуэй же делал выставки, почему Сокуров нет?
Дружба Эрмитажа с Сокуровым продолжается?
Михаил Пиотровский: Да. Кроме того, что он великий художник, он - человек, по-настоящему понимающий прелесть музейной жизни и работы. У него есть идея сделать круглосуточное телевещание из Эрмитажа: и с заседаний ученого совета, и из залов…
Хорошая идея.
Михаил Пиотровский: Потрясающая, только у нас тут все умрут, если я заставлю людей жить под камерами.
Насколько вы вовлечены в мировой выставочный культурный оборот?
Михаил Пиотровский: Мы участвуем в очень многих выставках. Сейчас готовим для Эдинбурга выставку о Екатерине II, для Японии - выставку про Эрмитаж "Природа и город в мировой живописи в искусстве". Для Амстердама готовим громадную выставку про Петра Великого, а пока везем туда импрессионистов и постимпрессионистов. Там почти на год закрывается на ремонт музей Ван Гога, и экспозиция переедет в "Эрмитаж - Амстердам", увидим, как будут смотреться наши импрессионисты рядом с Ван Гогом. Жаль, что из-за музейной "холодной войны" мы не обмениваемся выставками с США, но в Великобритании собираемся показать купленную Екатериной Великой коллекцию лорда Уолпола в его родовом замке. Англичане, кстати, спокойно относятся к тому, что эта коллекция у нас, не переживают.
Миссия Эрмитажа - быть культурным мостом с Европой и миром - сохраняется?
Михаил Пиотровский: Нет, сегодня мы претендуем на большее, чем просто культурные связи и обмены. Мы претендуем на воспитание вкуса во всем мире. Мы должны не просто рассказывать, что Россия - великая (хотя и это очень важно), но и приносить туда наше понимание, что хорошо и что плохо в искусстве. Наши центры-спутники, которые мы то запускаем, то спускаем с орбиты (в Амстердаме - выставки, в Италии - научные исследования, в Вильнюсе - Музей современного искусства и возрождение проекта "Эрмитаж - Гуггенхайм"), представляют Эрмитаж не как хранилище вещей, а как явление культуры. Мы приходим со своими историями и интерпретациями, и у нас есть свой язык. (Кстати, Лувр признает, что, делая проект "Лувр - Абу-Даби", они оглядывались на наш опыт в создании таких центров.)
Эрмитаж - энциклопедический музей мировой культуры, но эта энциклопедия написана на русском языке. И для всех важно увидеть, как в России интерпретируют мировую историю, как Рембрандта сочетают с купленным Щукиным Матиссом и скифским золотом, и самым древним в мире ковром.
Ну и раз мы храним мировое наследие, мы считаем, что нам должен помогать весь мир. И, когда наше государство не могло нас содержать, весь мир нам помогал. У нас в стране иногда появляются тенденции к закрытости, важно помнить, что Эрмитаж всегда более открыт, чем страна в целом.
Ваши стратегические задачи?
Михаил Пиотровский: Мы должны быть инноваторами в музейной жизни и в России, и в мире. Мы должны изменять роль музея в глобальном мире. Глобализация - во многом вещь паршивая, ну сделаем так, чтобы от нас в большой мир уходила лучшая часть. Это как с Интернетом, он - помойка, но кто нам мешает выставить в нем роскошные музейные художественные сайты? Мы должны улучшить и глобальный мир, и мир за окном. Можно превратить Дворцовую площадь во "входную зону" Эрмитажа и резко увеличить урбанистическую роль музея. Мы собираемся открыть проход вдоль малого Эрмитажа на Неву, и надеемся, что получится городской форум. Это постепенно происходит во всем мире. В современном музее можно жить. И лучше в нем жить, чем на судостроительном заводе, в который превращается наш город. У музея город может учиться, как жить. У него и экономика нормальная, не с 200- процентной прибылью, а с прицелом на сохранение бренда и качественное развитие. Музей исправляет ошибки школьного образования, построенного на ЕГЭ, воспитывает патриотизм лучше, чем армия, дает образование взрослым. Сегодня в мире музеи часто становятся градообразующими "предприятиями", при них - и торговля, и образовательные центры, и университеты. Он - как своего рода общественная институция всюду лезет, старается учить людей, как жить в городе и сохранять его памятники. Мы ведь никак не можем понять, что можно, а что нельзя делать в историческом городе. Я говорю: а вы начинайте делать, как в музее. Как мы решаем, что нам надо купить в нашу коллекцию? Никакой музей, между прочим, никогда не купит ненужное, он всегда понимает, что нужно. И есть вещи, за которые мы заплатим любые деньги, если они нам нужны. Например, чтобы купить акварель пожара Зимнего дворца 1837 года, я всех ставил на уши.
И в чем секрет верного музейного выбора?
Михаил Пиотровский: В открытости, в обсуждении. Но самое главное - это всегда выбор с мыслью о будущем. В Клубе петербуржцев мы недавно встречались с бизнесменами-строителями, и оказалось, что среди них есть хорошие люди. Они сформулировали два интересных принципа. Первый - "Хорошее имя важнее, чем очень большой доход", второй - "Мы боимся некачественного развития". А город пока развивается некачественно, и строят в нем все непродуманно, на старых коммуникациях. А качественное развитие - не простой арифметический результат, оно требует вкуса и гуманитарных принципов. И, представьте себе, эти строители размышляют, как мы в музеях, руководствуясь гуманитарными принципами.
Дом и улица
Имя легендарного отца и семейная история - поддержка или помеха в вашем деле?
Михаил Пиотровский: Сидеть в кресле отца - огромная ответственность. Понимаешь, что смотрят и сравнивают: соответствуешь ли? Почти всегда спрашиваю себя: "Что бы сказал папа?" Думаю, вот в такой ситуации - крепкое слово, но никогда не обозвал бы идиотом. Иногда точно знаю, вот здесь бы отец сделал не так, как я. Он же был другой, в чем-то мягче, в чем-то резче, в чем-то примирительнее… Но для меня важно не повторить за ним, а сохранить ощущение, что где-то "на матричном уровне" я делаю все правильно, как было принято в нашей семье. Впитанные в семье принципы почти невозможно же описать, ведь дома никто не читает лекций и не говорит: "Делай, как я"… Эрмитаж был для отца "вторым домом". Мама ревновала, говорила: "Опять идешь в свой Эрмитаж…" В моей собственной семье никто не ревнует, но для всех нас - и для жены, и для сына, и для дочери, Эрмитаж - это такое сосредоточие. Мир и дом. Он почти для всякого работающего в нем становится "вторым домом". И семьями у нас работают, и детей приводят. Эта семейственность тоже создает атмосферу, ощущение комфортности, внутренней поддержки. По-моему, замечательно, когда публичная жизнь и внутренняя, семейная, не отличаются принципами. Я - человек по должности публичный, а психологически совершенно нет. Но музейная публичность меня никогда не тяготит. Наоборот, доставляет удовольствие.
А дома важно понимание и участие во всем. Мне кажется, наши социальные проблемы сегодня определяются сдвигом границы улицы и дома. Слишком много во всем мире стало улицы. В Египте есть даже термин "молодежь улицы".
У Эрмитажа были проблемы, когда улица с ее событиями вплеснулась к нам, и в музее люди стали брать друг друга за грудки, вспоминать старые обиды, превращать их в политические или прикрывать политикой. Улица вошла сюда, и музей перестал быть местом уединения. Но это закончилось. И музей опять дом, а не улица.
От улицы часто нужно себя и близких защищать. И помнить, что на улице нет семьи. Революции совершаются на улицах. Но они должны тормозиться в домах.
Что самое главное в музее?
Михаил Пиотровский: Хранилище. Выставляется ведь всего лишь 7-10 процентов от хранимого. Но то, что хранится, должно быть доступно. Наше открытое фондохранилище - прекрасное решение и совершенно другой способ показа. Это вещи в массе, отреставрированные и нет, многие принципиально не должны реставрироваться, всегда надо оставить стул с порванной обивкой… Так делаем сейчас. Там получается другое высказывание, и мы там тоже собираемся делать выставки, например, современного костюма. Вчера на закупочной комиссии решили купить какие-то ночные рубашки. Это тоже, кстати, инновации - новые вещи, новые возможности…
В чем музей никогда не останавливается?
Михаил Пиотровский: В приобретениях. Нам часто задают вопрос: зачем Эрмитажу покупки, у вас и без того хранилища забиты? Но, как археологи, не могут перестать копать, потому что это невероятно интересно, так и музей не может не покупать. Покупки похожи на питание живого организма. Увы, сегодня приходится всем напоминать, что показ в залах - лишь "одна из" и не самая главная его функция. Музеи ведь иногда бывают закрыты (как во время войны, например), но музейная жизнь не прекращается. Музей собирает - и старое и новое, потому что он должен собрать и сохранить вещи времени для следующих поколений. А потом изучать их, хранить, реставрировать и представлять - только ту часть, которая сегодня важна обществу. А что-то может лежать в хранилище очень долго, а потом окажется нужным.