Поделиться
Шедевр Джузеппе Верди "Отелло", написанный по мотивам шекспировской трагедии 125 лет назад, появился на сцене шведской Норрланд оперы в Умео. Спектакль, созданный Дмитрием Бертманом с международным постановочным составом: дирижер Рамон Гамба (Великобритания), сценограф Астрид Янсон (Канада), хореограф Эдвальд Смирнов (Россия), солисты из Лондона и Стокгольма, хор и оркестр Норрланд оперы, мгновенно попал в разряд самых заметных событий сезона.
В Швеции каждый спектакль, созданный российским режиссером, худруком московской "Геликон-Оперы" Дмитрием Бертманом, вызывает ажиотаж. Его постановки на сцене Королевской оперы в Стокгольме - "Евгений Онегин" и "Пиковая дама" Чайковского, "Андре Шенье" Джордано оценивались музыкальной критикой как крупнейшие события сезона. Публика съезжается на спектакли Бертмана из соседних стран, а прошлой осенью он получил предложение возглавить Шведскую Королевскую оперу. Это случилось в тот момент, когда в Москве развернулась гротескная и унизительная для артистов и горожан история с блокировкой строительства новой сцены "Геликона", растянувшаяся на четыре с лишним месяца. Очередная премьера Бертмана на большой сцене вновь прошла за рубежом.
На его "Отелло" в северный город Умео слетелись критики из Стокгольма, Лондона, Москвы. В Умео, городке с населением 115 000 человек, у нас бы обреченному числиться в ранге "глухой провинции", уже 37 лет существует оперный театр и симфонический оркестр, приглашаются крупнейшие мировые исполнители, проводятся музыкальные фестивали. Здесь - крупнейший в северной Швеции университет, отличные музеи. Умео был выбран культурной столицей Европы на 2014 год. Премьеры нынешнего сезона в Норрланд опере - "Отелло" Верди в постановке Дмитрия Бертмана и "Воццек" Берга. Как тут не вспомнить исступленный шум, сопровождавший премьеру "Воццека" в Большом театре, и страх постановщиков, что наша публика не поймет сложности экспрессионистской партитуры!
Премьеру оперы "Отелло" в Умео ждали с особым интересом. Дмитрий Бертман представил публике ошеломляющую интерпретацию Верди, выносящую историю Отелло одновременно и в пространство современности, и в метафизику, и в традиционный шекспировский театр с крупными планами борьбы тьмы и света в душе человека. Бертман перенес место действия в XXI век, в мир гламура и папарацци, разрушенных представлений о человеческой этике, размытого понимания добра и зла. С первой же сцены страшной бури, гоняющей толпы людей от стены к стене, раскачивающей, как гигантский маятник, невидимую основу, тяжелое горячее дыхание трагедии буквально ворвалось в зал. Рваный пульс шторма и взвинченных эмоций, пульс катастрофы, сопровождавшийся мрачным эмоциональным саундом оркестра (дирижер Рамон Гамба), не замирал ни на мгновение. Даже в сцене, где Отелло и Дездемона впервые выходили с глянцевыми улыбками на сцену по красной дорожке - звездная пара, чья личная жизнь находится под прицелом папарацци. Звездной чете было что скрывать, как и каждому из персонажей спектакля.
Души всех полны страхов, фрустраций, комплексов. Отелло, остающийся наедине с Дездемоной в их сияющей золотым светом спальне, не может дать ей ничего: он измучен, изранен, устал. И это их страшная тайна: "ты полюбила меня за муки, я же тебя - за состраданье к ним". Они не могут быть вместе, их связывают только внутренние обязательства, долг, состраданье. И когда темнокожий гигант с неистовой мужской энергетикой, британский тенор Рональд Сэмм нервно отходит от своей не обласканной красавицы Дездемоны (шведское сопрано Мария Фонтош), обнажается субстанция этой трагедии - любви в этом мире больше нет, она не всесильна и "звездами не движет", как во времена Ренессанса.
Героям спектакля остаются только искушения и самообманы, легко западающие в расщелину глубокого душевного надлома.Бертман поразительно точно выстраивает эти запутанные психологические отношения, не отказываясь от метафор и не потеряв грандиозной масштабности шекспировских героев. Мотором трагедии становится Яго (шведский баритон Косма Рануер) - и здесь он не наследник шекспировских злодеев, а скорее Мефистофель, уверенный в том, что, играя на чувствах, искусит живую душу и уничтожит. Рануер играет альтер эго зла - циника, фигуранта адского пространства, и одновременно - измученного собственными комплексами истерика, склонного к суициду. Но пистолет, вложенный в руки Яго в первом действии, выстрелит не в его глотку, а в голову Отелло в финале.
Пространство спектакля, выстроенное Бертманом и сценографом Астрид Янсон, вбирает в себя множество ассоциативных кругов. Полупрозрачные сферы трансформируются в личные покои, в светящийся звездами космос, в шумный бар, где завязываются пьяные драки с участием туповатого хама Кассио (блестящая работа Андерса Хаканссона), в теневой театр и даже в подобие средневекового вертепа, с ярусов которого Яго-"Мефистофель" наблюдает свое "представление". Яго хочет избавиться от Отелло, Дездемоны, от Кассио, к которому испытывает влечение. И зло побеждает. Отелло ведется на манок лжи. Когда его страдание достигает предела, он яростно крушит мебель под камерами папарацци, рыдает, как мальчик, от горя и унижения.
Дмитрий Бертман поставил спектакль о силе зла, которое расползается незаметно, страшно, заливая собой живые жизни, человеческие судьбы. О том, что это живая действительность, он, увы, не может забыть. Вернувшись после премьеры из Швеции в Москву, он вновь погрузится в долгую и недобрую историю со строительством театра. В Швеции на пресс-конференции журналисты активно интересовались судьбой "Геликона". Но Бертману нечего было сказать. Ну как можно объяснить в цивилизованной стране, что в российской столице по требованию группы общественников остановлено строительство государственного, не коммерческого театра, которое продолжалось 9 лет, прошло через все экспертизы, обошлось налогоплательщикам уже в 500 миллионов рублей? Что москвичи бьются на всех форумах, объясняют - мы хотим "Геликон", деятели культуры с мировыми именами пишут обращения в поддержку театра, но воз и ныне там. На стройке гробовая тишина. На сегодняшний день уже истек и срок действия ордера от ОАТИ (Объединение административно-технических инспекций) города Москвы, предписывающего содержать площадку до конца февраля 2011 года. Это означает, что формально строители могут покинуть двор на Никитской. Что дальше?