Поделиться
Конференция "Наука, философия, религия", проводимая Фондом Андрея Первозванного в Объединенном центре ядерных исследований в Дубне, не в первый раз собирает за "круглым столом" ученых и служителей культа. Что может быть у них общего? Об этом корреспондент "РГ" беседует с профессором физического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Юрием Владимировым.
Российская газета: Юрий Сергеевич, что у вас общего со священниками?
Юрий Владимиров: Как говорил выдающийся философ Владимир Соловьев, мы движемся в направлении единого знания. При этом наука оперирует цифрами и формулами, а язык религии ближе к поэзии. На это указывал один из создателей квантовой механики Нильс Бор.
РГ: Значит религия реабилитирована в глазах ученых, и вы теперь объединяете усилия?
Владимиров: Нет, не объединяем. Мы, по-прежнему, по разному смотрим на одну и ту же реальность. Но, как бы это попроще сказать... Есть метафизические принципы, они общие, и для науки, и для религии. Они работают и в физике, и в математике, и в философии. Например, это принцип тринитарности. В Христианстве он воплощен в догмате Святой Троицы. И это, пожалуй, самый известный пример.
Но, оказывается, что и в науке троичность проявляется очень часто. Скажем, мы живем в трех измерениях. В общей теории относительности, которую я преподаю на физфаке МГУ, тоже прослеживается троичность - в трех видах геометрий с максимальными симметриями. В теории гравитации важную роль играют системы отсчета, которые характеризуются тремя величинами, определяющими ускорение, вращение и деформации. Этот перечень тринитарности можно продолжать, он работает и в физике, и в математике, и в философии, и в других науках.
РГ: Почему в физике проявляется принцип тринитарности, который в Христианстве соответствует ключевому догмату веры?
Владимиров: Я часто задаю себе этот вопрос. Наверное, потому, что религия, философия и наука составляют три стороны единой культуры, в которой проявляется единая система метафизических принципов. Здесь надо вспомнить другой метафизический принцип - фрактальности: в любой части единого целого проявляются свойства всех частей целого. Конечно, говоря о религии, хотелось иметь ее определение. Например, у отца Александра Меня говорится о семидесяти двух определениях. Но то же самое можно сказать об определениях науки. Не существует общепринятого понятия материи. Материалистическое мировоззрение является разновидностью религиозного, где вместо Бога выступает столь же необъятное и всеохватывающее понятие материи.
РГ: И все же мы знаем, что такое наука и что такое религия, и не смешиваем эти понятия.
Владимиров: Так было не всегда. Раскол между наукой и религией произошел примерно 300 лет назад во времена Ньютона. Если до этого наука, философия и религия шли рука об руку, пытаясь понять, как устроен мир в общем и целом, то потом Запад начал отходить от такого целостного подхода, а соответственно и от религии. Ведь она, особенно восточные религии, пытаются смотреть на мир, как на единое целое и понять его как целое. А наука, родившаяся на Западе, отошла от этого принципа, она целое разделяет на части, и из них предлагается составлять целое как нечто вторичное.
В настоящий момент такой подход в физике исчерпал себя. Это, в частности, выразилось в создании теории относительности и квантовой теории, что уже самым тесным образом связано с метафизикой. Современной физике, которая сейчас испытывает острую потребность в новых идеях, несомненную пользу может принести обращение к метафизическим принципам, проявляющихся также и в мировых религиозных системах.
РГ: Значит современная физика зашла в тупик?
Владимиров: Скорее она столкнулась с такими глубокими проблемами, для решения которых необходимы принципиально новые идеи. Например, исходя из нынешнего понимания пространства-времени, космические полеты к звездам, лишены всякого смысла. Скажем, до ближайшей звезды расстояние составляет более четырех световых лет. Жизни не хватит, чтобы долететь до нее. И все же космические путешествия, полагаю, возможны. Но чтобы понять, как это сделать, надо изучать, как устроено пространство-время, и вообще, что представляет собой все мироздание.
РГ: Но кроме чисто прикладных вещей, неужели науке не интересно ответить на вопрос вопросов - есть ли Бог?
Владимиров: Интересно. Фундаментальные исследования проводятся во всем мире, но они не нацелены специально на доказательства или опровержение существование Бога. Однако сами факты зачастую наталкивают на мысли о Боге. Например, когда Лаплас представлял Наполеону свою теорию, то император спросил его, где в его расчетах место Богу. Лаплас ответил, что не нуждается в этой гипотезе. Дело в том, что ньютонова теория детерминистична, в ней все предопределено: задав начальные условия, можно точно рассчитать все будущее. Как говорил Лаплас, в таком мире роль Бога состоит в задании начальных условий и законов физики. Дальше Богу уже нечего делать.
Ситуация радикально изменилась в начале ХХ века, когда с открытием квантовой механики выяснилось, что мир устроен на вероятностной основе. Будущее однозначно не предопределено, оно вероятностно, и его можно изменить, как в одну, так и в другую сторону. Это, кстати, одна из причин, почему многие ученые долго не могли принять квантовую механику. Известно знаменитое высказывание Эйнштейна в споре с Нильсом Бором, что Бог не играет в кости. Эйнштейн так и умер, не приняв до конца квантовую механику. Так же и гениальный Макс Планк, который сначала ввел свою знаменитую постоянную и другие принципы, а потом всю оставшуюся жизнь с ними боролся. Уже в первой половине XX века классики квантовой теории Бор, Гейзенберг, Паули пришли к пониманию, что надо пересмотреть соотношение науки и религии.