Поделиться
Перед российской премьерой режиссер Андрей Кончаловский побывал в гостях в "РГ" на "Деловом завтраке" и рассказал о том, как ему удалось снять кино "между Чайковским и Гофманом", почему вместо мышей мир в сказке заполонили крысы и как 3D помогает оживить мечту.
Российская газета: Фильм выходит в прокат в начале января, но уже состоялась премьера. Какие отзывы вы услышали?
Андрей Кончаловский: Дело в том мнении, которое выражают глаза. Когда видишь глаза благодарные, уже не надо слов. Мне кажется, что люди были тронуты. Дело ведь не в спецэффектах, а в "запахе картины", в лицах, в чувствах. Люди были растроганны, хотя кому-то не понравились крысы.
РГ: Кстати, а почему крысы, ведь у Гофмана были мыши?
Кончаловский: Есть Микки-Маус, и это друг всех детей. Мышек дети любят, их никто не боится. Белых мышей вообще с собой спать кладут. Но крыс люди не любят. Мышь не может быть агрессивна, а крыса очень умная. Есть и Камю, у которого крысы захватывают город, и это аллюзия коричневой чумы. Семантически слово "крыса" связано с чем-то угрожающим, живучим и страшным. Да и rat по-английски звучит совсем с другим смыслом, чем mouse. Do not rat on me значит "Не доноси". Крыса - это доносчик.
РГ: Как вы придумывали стилистику мира крыс? Эти мрачные башни, печи для сжигания игрушек?
Кончаловский: В фильме есть два мира: мир елки, уюта, взбитых сливок, арт-модерна и вальса Штрауса. А потом возникает другой, противный органике мир.
РГ: Ощущение такое, что из мира сказки и елочных игрушек попадаешь в фильм "Обыкновенный фашизм".
Кончаловский: Все имеет свой смысл. Если мы делаем картину, действие которой происходит в XX веке, то там должен быть показан тоталитарный режим. Гофман - немец. То, что действие в картине перенесено в Австрию, так это только потому, что там снимать легче, да и Австрия богата культурно. Но за основу для мира крыс я брал германскую историю и гадать не надо было, чтобы понять, какие там крысы появились в ХХ веке. Знаете, "Щелкунчика" мы снимали не только для детей. Это картина для всей семьи, и для дедушек тоже, для их внуков, пап и мам. Каждое поколение будет ее воспринимать по-своему. Если вы смотрите фильм "Король-Лев", например, вы и там можете найти для себя другие смыслы, новые параллели. В кинозале никому не должно быть скучно.
РГ: В фильме актеры поют Чайковского, заканчивается действие Первым концертом Чайковского.
Кончаловский: Для большинства это просто знакомая мелодия. Откуда она, никто и не помнит. Знаете, проводили такой опрос, интересовались у людей, кто написал "Лунную сонату", и 35 процентов опрошенных назвали в качестве автора этого произведения Баха. Я столкнулся со сложнейшей проблемой. Мне нужно было делать мюзикл, в котором должны были звучать только темы Чайковского. Но у Чайковского нет киномузыки. У Чайковского есть музыка к балету. А киномузыка - сложный процесс и композитору Эдуарду Артемьеву пришлось потрудиться, чтобы в симфоническую ткань киномузыки ввести темы Чайковского. Но переделок, надо сказать, немного. У меня не было никаких сомнений в том, что нужно брать именно музыку Чайковского. Есть такая популярная история: когда Чайковский услышал свою музыку в ресторане, а оркестр слегка фальшивил, он сказал: "Я так счастлив. Мою музыку в ресторане играют!". Он очень хотел быть популярным композитором и не думаю, что он на нас обиделся бы. Если бы ему сказали, что его произведения услышат несколько десятков миллионов человек, он бы сказал "спасибо".
РГ: Но у зрителя есть определенный настрой на музыку Чайковского, а потом он слышит арии в исполнении Филиппа Киркорова (Крысиный король).
Кончаловский: А вы представьте себе, что я снял фильм "Щелкунчик" без музыки Чайковского. Первый вопрос был бы: "Почему?". Любой зритель прав, но если я не убедил абсолютно всех, не могу сказать, что это катастрофа.
РГ: Однако если идти в цирк и увидеть там "Гамлета", недовольны будут все. Проблема в том, что и в США, где картина была принята не так, как вы рассчитывали, зрители ждали именно "Щелкунчика" Чайковского, а не чего-то другого.
Кончаловский: Но если снимать так, как был поставлен балет, то зритель не досидит до конца фильма. Ведь в середине постановки Петипа Крысиный король куда-то убегает и начинается бесконечное празднование. А насчет ожиданий скажу так, зритель уже приходит в кинозал со своей точкой зрения. Одни ждут балет Чайковского, другие вообще не знают, что это такое. Я делаю сказку, может быть, так, как ее мог бы написать Шварц, а не Гофман. Может быть, я ошибся. Естественно, ошибся в каких-то вещах, но теперь уже поздно. К тому же, если бы я делал все заново, то сделал бы точно также. Я бы не стал снимать кино про XVIII век, я бы снова перенес действие в более современное пространство и время.
РГ: Получается, что вы делали не балет Петипа и Чайковского и даже не Гофмана. Тогда что?
Кончаловский: Я делал свободную интерпретацию определенных тем. Мне хотелось сделать фильм, который будет вас веселить, а быть может, и растрогает в каких-то моментах, но который определенно даст вам почувствовать себя ребенком. Когда взрослые люди смотрят сказку и у них возникает сочувствие героям, а иногда и слеза появится на глазах, значит, мы стали детьми. Нельзя терять ощущение детства.
РГ: Вы говорили о том, что главное для вас в кино - эмоции. Актриса Эль Фаннинг, сыгравшая Мэри, отлично эти эмоции передает. Тогда зачем вам понадобился формат 3D? Не лучше ли и дешевле было бы остаться в классическом двухмерном измерении экрана, тем более что вы признавались: снимали 3D словно в тумане, постоянно надо было сверяться с техническими экранами?
Кончаловский: 3D у нас получилось не хуже, чем, скажем, в фильме "Алиса в стране чудес". Делали его те же люди, которым я предоставил полную свободу действия. И, кстати, 3D нам обошлось в треть той суммы, что была потрачена на "Алису". Если уж и делать какие-то картины в 3D, то сказка-мечта сама просится в этот формат. К тому же, когда мне говорят, что 3D в фильме не слишком сильное, я отвечаю, что так и было задумано. Если человека катать на американских горках два часа, то он умрет. Если делать агрессивное 3D, то закончится это тем, что у зрителей начнется расстройство координации. 3D - это не художественное средство, это аттракцион. Я хотел сделать картину, в которой и художественные средства остаются, лица людей передают самые сокровенные чувства, но при этом есть еще и волшебное развлечение.