Поделиться
Московский музей современного искусства и галерея "Риджина" показывают ретроспективу Ивана Чуйкова. Художника, чьи "Окна", "Дорожные знаки", "Фрагменты" стали такой же классикой неофициального искусства 1970-1980-х, как "Альбомы" Ильи Кабакова или серия "Двери" Владимира Янкилевского.
Дверь и окна - это своего рода КПП. Контрольно-пропускной пункт, где граница между внешним миром, чужим, далеким, неизвестным, и пространством обжитым, домашним, приоткрывается. Это место встречи, которое изменить нельзя, любят не только достойные переписчики, воришки и мошенники, но и художники. Но у Ивана Чуйкова этот извечный сюжет встречи "далекого-близкого" трансформируется в драму...невстречи. "Окна" Чуйкова - между прочим, настоящие окна, с рамами и ручками, - открыть в принципе невозможно. Не потому, что они сломаны, забиты или с ними что-то не так, а потому в мир, который за ними, попасть нельзя. Получается, что перед нами КПП, который всегда закрыт.
Окно у Чуйкова, разумеется, метафора картины. Но если в эпоху Возрождения художники, открыв сладостное искусство перспективы, провозгласили, что картина - окно в мир, то для Чуйкова оно скорее экран в платоновской пещере. Изображение и отражение оказываются то и дело почти синонимами. Причем, чем дальше, тем призрачней становится граница. Похоже, что Чуйков делает все, чтобы стереть наконец ее и пристать к какому-нибудь одному берегу: миру вещей или миру чистых идей, "эйдосов". Но именно это-то оказывается невозможно. Вот, казалось бы, натягивает художник канаты на стене, образует геометрические фигуры. Называет все это "Виртуальными скульптурами". Любой зритель, увидев "рисунок" на стене, может достроить в воображении "воздушный замок". Не скульптура, а чистая идея. Вроде бы побег удался? Ан нет, канаты-то очень даже реальны. С другой стороны, в инсталляции "Расщепление", показанной на последней Московской биеннале, перед нами обычная комната. Буфет, диван, картина, телевизор. Мир вещественный - дальше некуда. Чуйков рассекает это пространство стенкой, которая проходит через стол, диван, картину. Одну часть подсвечивает красной лампой, другую - синей. И все - обычная комната превращается даже не в дюшановский ready-made, а в метафору раздвоенного мира, вроде того, что воспели немецкие романтики. Красное и голубое. Страсть и "голубой цветок" Новалиса, низкая проза и недостижимость мечты... И все это - с помощью одной стенки и смены освещения!
Уж не минималист ли он? Но нет, кажется. Он не минималист, и даже не авангардист. Рядом с серией "квадратов" Чуйкова, явно адресующих к Малевичу, можно обнаружить признание автора: "...Это чужое, чужая мне идеология". Тяжелую поступь авангардистской утопии Чуйков смягчает и снижает юмором и... живописью.