Поделиться
Почему руководители институтов и вузов не горят желанием создавать инновационные фирмы? Как законы открывают дорогу дельцам от науки? Что мешает принятию закона о научных фондах? Об этом корреспондент "РГ" беседует с председателем Комитета Госдумы по науке и наукоемким технологиям академиком Валерием Черешневым.
Российская газета: В прошлом году принят долгожданный закон, дающий право вузам и институтам открывать инновационные фирмы. Ученые, ректоры твердили: дайте на это "добро", и фирмы начнут расти как грибы после дождя. И вот закон есть, но с "грибами" не густо. Почему?
Валерий Черешнев: Этот закон принимался в условиях жесткой дискуссии. Тому были причины, но сейчас говорить о них не имеет смысла, поезд уже ушел. Тогда даже создалась беспрецедентная ситуация: чтобы доработать отклоненный Советом Федерации закон, депутатов срочно отозвали из отпусков. После новых согласований его приняли. Казалось, что барьеры для инноваций сняты, даже прогнозировали, что в наукоемком бизнесе в ближайшее время появятся тысячи рабочих мест. Но ожидания не оправдались. Сегодня таких инновационных фирм около 450, да и то значительная доля приходится на Томскую область, которая и до принятия закона была в сфере инноваций безоговорочным лидером.
В чем дело? Чего вдруг испугались ректоры и директора бюджетных вузов и научно-исследовательских институтов? Причин несколько. Например, в законе записано, что в уставный капитал создающейся фирмы вуз может внести оборудование и недвижимость. Вроде бы логично: у новичка нет ничего, ему надо помочь встать на ноги. Но с другой стороны, при банкротстве фирмы, созданной на базе вуза или научной организации, они отвечают своим имуществом, а значит могут это имущество потерять. Во всяком случае именно так трактуют данный пункт многие руководители вузов и институтов. В принципе это не исключено. Ведь инновационный бизнес - наиболее рискованный, заранее нельзя сказать, кто выиграет, а кто проиграет. Даже в ведущих странах из множества возникающих фирм успешными оказываются совсем немногие. Поэтому там государство берет на себя значительную долю риска. Такой подход себя оправдывает, потому что несколько выживших успешных фирм дают в экономике эффект, многократно перекрывающий затраты на поддержку целой армии инноваторов. У нас же вся ответственность лежит на вузах и институтах, отсюда и опасения руководителей. Итог - дело тормозится. Значит, что в этот закон надо вносить поправки, совершенствовать. Кроме того, вносить поправки придется и в другие федеральные законы, принимать подзаконные акты.
РГ: Но в Томске-то фирмы создают. Что же там нет пугливых?
Черешнев: В области еще десять лет назад был принят региональный закон об инновациях, уточнен региональный закон о науке, где подобные проблемы были сняты. Если на федеральном уровне до сих пор еще не определили, что такое инновации, инновационная деятельность, инновационный продукт и т.д., то в Томске с законодательной точки зрения с этими понятиями уже давно все ясно.
РГ: Еще один тормоз на пути инноваций - многострадальная интеллектуальная собственность...
Черешнев: Увы, это так. Чтобы начать свое дело, молодой фирме надо найти инвестора. Но он не даст ни копейки, пока не поймет, кому принадлежит право на патент. И тут начинаются проблемы, так как в 4-й главе Гражданского кодекса это положение нечетко проработано. Написано, что доходы от реализации результатов интеллектуальной деятельности принадлежат институту, где работает ученый. И не автор работы, а ученый совет решает, как распределить прибыль: скажем, 20 процентов - накладные расходы, 20 процентов - автору, остальное - институту. Но сегодня не времена СССР, и все прекрасно знают, что на своей идее, коммерциализации права на изобретение, ученый может заработать куда больше, даже стать миллионером. Многие видные зарубежные ученые стали богатыми людьми, реализуя свои изобретения. Причем сами они не занимаются внедрением, а передают это право специальной фирме, где сильная команда менеджеров. Конечно, оговорив свою долю. И все довольны, и фирма, и ученый, которому не надо думать о рынке, заниматься маркетингом. Он продолжает жить в любимой науке.
У нас нет ни таких фирм, ни таких менеджеров. И самому ученому приходится идти в "купцы", а здесь требуется особый талант. Тем более что высокие технологии, как я говорил, очень рисковый бизнес. Совмещать его с наукой удается единицам, ведь каждая сфера требует полной самоотдачи, профессионализма.
Все это "болевые" точки создающейся у нас инновационной экономики. Конечно, могут спросить, а разве нельзя было все это предвидеть заранее, при разработке законов? Учиться на чужих ошибках? Мы пытались максимально изучить чужой опыт, но, как вы понимаете, всего не учтешь. Тем более что в каждой стране своя специфика. Кроме того, науку и инновации надо вписать в уже существующее правовое поле, где множество запретов, ограничений, требований. И нередко они вступают в противоречие с предлагаемыми нами документами. Найти согласие, которое бы устраивало всех, удается далеко не всегда.
РГ: Яркий пример - пресловутый закон N 94, который не критиковал только ленивый?
Черешнев: Недавно я участвовал в открытии X Московского международного салона инноваций и инвестиций. Присутствовавший на салоне мэр Москвы, увидев первоклассные инвалидные коляски, спросил авторов: "Вы сделали для города 100 штук, как договаривались в прошлом году?" Отвечают: "Нет, так как проиграли конкурс какой-то фирме". Она обещала сделать, но дешевле. Хотя у них еще конь не валялся, все надо еще разрабатывать, а здесь все готово. Завтра можно запускать конвейер. Но вот таков этот закон. Он позволяет выигрывать конкурс на получение госзаказа не лучшему, а тому, кто укажет меньшую цену на исполнение. Все понимают, что для науки этот закон не просто не работает, а он вреден.
РГ: В последнее время РАН не только под огнем критики, ей урезают финансирование, одновременно его увеличивая, причем на миллиарды рублей, другим структурам. Это не беспокоит Думу?
Черешнев: Беспокоит. Одно из главных претензий к РАН - мало инноваций, пригодных для коммерциализации. Кстати, такая деятельность прописана в новом уставе академии. Но давайте посмотрим на вещи реально. В РАН есть несколько институтов, которые зарабатывают на продаже своей продукции миллионы долларов, к примеру сибирский Институт ядерной физики им. Будкера или Институт проблем химической физики в Черноголовке. Их постоянно ставят в пример, однако почему-то умалчивают, что все эти лидеры имеют опытные заводы, построенные еще во времена СССР, а у львиной доли институтов РАН ничего подобного нет.
Где же превращать идеи в опытные образцы? Вести конструкторские работы? Раньше этим занималась прикладная наука, она доводила идеи "академиков" до "железа". В 90-е годы подавляющее большинство отраслевых институтов благополучно умерло, благодаря тогдашним руководителям экономики. Но кто об этом сейчас помнит? В высокие кабинеты пришли новые люди, они начинают с чистого листа. И сразу задают вопрос: а где у нас инновации? Нет. А кто за науку отвечает? Академия? Да там сидят консерваторы и ничего не делают. Урезать им финансирование. Что мы и получили. При этом совершенно забывая, что законом о науке на РАН возложена основная задача - фундаментальные исследования. Коммерциализация же результатов происходит не сразу, требуется большой период времени.
РГ: Только что во втором чтении принят закон о создании иннограда "Сколково". К этому документу у ученых было немало вопросов. Удалось их решить?
Черешнев: Ответственным за этот законопроект является Комитет Госдумы по экономической политике и предпринимательству. Что касается самого документа, то он несколько отличается от первоначально озвученной идеи его инициатора. Это скорее бизнес-план, чем четкая картина будущего иннограда. В нем много неясностей, вопросов, белых пятен. Останавливаться на них конкретно сейчас не имеет смысла, так как документ постоянно дорабатывается, создаются специальные группы для поиска оптимальных решений. Во что это выльется к третьему чтению? Посмотрим. Наш комитет вносит свои предложения, будем их отстаивать. Надеемся, что они войдут в окончательную редакцию.
РГ: Уже несколько лет Дума не может принять закон о научных фондах, которые поддерживают фундаментальные исследования. В чем загвоздка?
Черешнев: В этом году по ним, как и по академии, нанесен серьезный удар: существенно урезано финансирование. Такая ситуация очень тревожит. Теперь о сути дела. О чем идут споры? На Западе подобные фонды создаются на деньги частных фирм, их доля составляет около 80 процентов, остальное вкладывает государство. У нас бизнес не дает практически ни копейки, все на себе тащит бюджет. Но тогда сразу встает вопрос, кому эти деньги можно выделять? Государственным институтам и вузам, а также, обратите внимание, и частным. А таковых сегодня более тысячи, в основном - маленьких, где несколько сотрудников сидят в одной-единственной комнате. Ведь в 2005 году отменена государственная аккредитация научных организаций. Собираются несколько человек, называют себя, например, научно-исследовательский институт международных генетических или международных космических исследований, получают регистрацию в качестве научной организации и подают заявку на конкурс в фонд поддержки науки, обещая решить проблему за маленькие деньги, выигрывают грант, а потом заключают договор с авторитетным вузом или институтом. Это своего рода субподряд, а по сути примитивное посредничество.
Мы много раз предлагали: давайте вернем государственную аккредитацию, тогда отсечем таких дельцов от науки. Отказывают, мол, это нарушение демократических свобод. Но я настаиваю, что надо четко сказать, что такое государственный сектор науки? Кто может претендовать на государственные деньги?
Кстати
Госдума приняла во втором чтении поправки, касающиеся иннограда "Сколково". Суть в том, что "на переходный период до 1 января 2014 года для участника проекта не обязательно постоянное расположение на территории "Сколково" его действующего исполнительного органа". На этот период все расположенные на территории "Сколково" участники проекта - научные центры или институты, занимающиеся исследовательской деятельностью, будут иметь все предусмотренные законопроектом льготы и преференции. Кроме того, "участниками проекта могут быть не только хозяйственные общества, но и организации иных организационно-правовых форм". Инициаторы проекта считают, что эти поправки позволяют начать работу, не дожидаясь создания физической инфраструктуры иннограда.