Поделиться
Театр имеет свойство откликаться на какой-то таинственный зов времени. Трудно сказать почему, но именно в этом году театр заголосил про пьяное безвременье 1980-х, про мутную распутицу 90-х. В начале сезона сыграли "Историю мамонта" на курсе Олега Кудряшова, сейчас в Театре "Мастерская П. Фоменко" на музыку положили стихи поэта Бориса Рыжего.
Поэт Борис Рыжий родился в 1974 году в Свердловске, а покончил собой в Екатеринбурге в 2001. Автор диссертации на тему "Глобальная проблематика сейсмичности России", он, кажется, и в своей поэзии только ее и исследовал - уже не в географическом, но в духовном смысле. Идея сочинить на основе его стихов спектакль в жанре музыкального путешествия пришла в голову режиссеру Юрию Буторину - и оказалась очень своевременной.
В старом зальчике "Мастерской" публика совершает путешествие в прошлое города и обратно. Проводница с ярко накрашенными губами - тип, точно схваченный француженкой Наджа Мэр, - с пикантным легким акцентом, но абсолютно точной интонацией объявляет длительность остановок: Общежитие, Промзона, Парк культуры и отдыха им. Маяковского, Вторчермет или просто - Крыша. В географии стихов и дневниковых строчек Рыжего Свердловск рисуется мрачным и безнадежным городом его юности. Неореалистические или неоромантические герои его поэзии образуют персонажей спектакля, которые читают и поют стихи, положенные на музыку Сергеем Никитиным.
Принцип, очень близкий тому, по которому студенты Кудряшова в РАТИ сочиняли свой спектакль "История мамонта" по роману Алексея Иванова "Географ глобус пропил" - почти то же время, песни Мамонова, безнадега и тоска.
Эти неореалистические и одновременно отчаянно-романтическое стихи, порой на стихи совсем не похожие, все сильнее сгущают воздух, уплотняют среду, и вот уже мы видим, какой сор вырастает из них - грязь общежитийных комнат, сумрак фабричных утр, вчерашние школьники, ставшие бандитами и похороненные своими же корешами, бесконечные промзоны и очереди за водкой. Документальное кино,едва посеребренное инеем поэзии, или поэзия, зачищенная до оголенного неореализма.
С каждым поворотом круга-поезда, с каждой новой "остановкой" становится все больнее за мальчика, так рано и страшно повзрослевшего, но не успевшего помудреть.
Реальность распадается на глазах, оттого и лирические герои поэзии Рыжего множатся в спектакле: вот их уже трое, а вот и шестой, седьмой, восьмой. Рыжий на вокзале (Иван Вакуленко), у общаги (Юрий Буторин), в парке (Дмитрий Рудков), Рыжий на крыше, во сне и в полете. Тот, что в психушке (Василий Фирсов), после первого неудачного самоубийства читает: "Россия - то, что за пределом/ Тюрьмы, больницы, ЛТП". Вот он и рвется - за пределы, любит эту запредельную Русь, пока его лирический герой наблюдает реальный свердловский "Расклад":
"Витюра раскурил окурок хмуро. / Завернута в бумагу арматура./ Сегодня ночью (выплюнул окурок)/ мы месим чурок".
Литературная игра мешается с гиперреальностью, производя на свет удивительные по своей интонации стихи. "Фоменки" поют их нежно и элегантно, точно речь идет о тончайшем лирике - "пойду в общагу ПТУ,/ гусар, повеса из повес". Рыжий и есть тончайший лирик, и голоса его стихов - надрывные голоса подранков свердловской Промзоны - разрывают литературный этикет постмодернизма с есенинской отвагой: "Когда бутылку подношу к губам, /чтоб чисто выпить, похмелиться чисто, /я становлюсь похожим на горниста/ из гипса, что стояли тут и там".
Еще в спектакле читают стихи и поют - Ирина (Мария Андреева), две женщины, прожившие всю жизнь в общежитии (Моника Санторо и Елена Ворончихина), менты и кенты (Александр Мичков, Николай Орловский, Дмитрий Смирнов, Игорь Войнаровский), а также Ангел (Вера Строкова), тихо отводящий беды, пока хватало сил.
Когда Борис Рыжий приехал на фестиваль поэзии в Роттердаме, корреспондент BBC сказал о нем: "Молодой уральский поэт с большими серыми глазами, шрамом на щеке произвел фурор на европейском Парнасе".
Актеры "Мастерской" нашли для этого сероглазого поэта прекрасную и точную интонацию. А еще они нашли точный и ясный жест. Каждый "Рыжий", появляясь в сценической раме, проводит по щеке, рисуя знаменитый шрам на лице поэта, записавшего живую и страшную аритмию 80-90-х годов: "Восьмидесятые, усатые/ хвостатые и полосатые./ Трамваи дребезжат бесплатные./ летят снежинки аккуратные".