На военной фотографии, присланной читателем "РГ", только женщины

Уважаемая редакция!

Мои родители участвовали в Великой Отечественной войне. Вспоминая, как чествовали ветеранов в День Победы во все предыдущие годы, я обостренно чувствовал несправедливость, которая заключалась в том, что очень редко и скупо на экранах телевизоров и полосах газет появлялись женщины - участники войны. Складывалось стойкое восприятие главного (практически единственного) вершителя Победы в войне - солдата-мужчины.

Предлагаю:

опубликовать фото из архива моей мамы и предложить читателям, которые смогут узнать на снимке своих матерей, бабушек или прабабушек, откликнуться и через газету рассказать об их послевоенной судьбе.

На фотографии - дивизион (те, кто не в наряде) зенитно-артиллерийского полка (вооружение - 37 мм АЗП-39).

Подпись на оборотной стороне снимка - "329 МЗАП г. Комарно, Чехословакия, 1945 г.".

Моя мама Хромкина Александра Федоровна (6-я слева в нижнем ряду) была призвана из с. Березовка Еланского района Сталинградской области.

После демобилизации окончила Саратовский экономический институт и была направлена в г. Кызыл (Тува), где работала экономистом до выхода на пенсию. У нее были сын, дочь, 3 внучки, 1 внук, 3 правнука.

Мама умерла в 2005 году. Похоронена в г. Кызыле.

Поляков Виктор Николаевич

г. Новосибирск, ул. Богаткова, 171/5, кв. 35

Почему каждая из них, этих вечных зенитчиц, кажется героиней кинофильма? Или романа? Почему каждой хочется назначить свидание, то самое, классическое: в 6 часов вечера, после войны?

Даже мне хочется назначить каждой свидание - сестринское, дочернее, журналистское, писательское, какое угодно.

Откуда это ощущение, как от охапки изысканных полевых цветов, брошенных на стол с тем, чтобы ты рассмотрел каждый стебелек. Вторая слева во втором ряду - ромашка, а шестая справа в шестом - фиалка.

Военные фотографии - и вот такие парадные, с рассадкой, выправкой, орденами, локонами, беретами - обладают удивительной магией. Ничто так не притягивает меня к семейному альбому, как военные фотографии отца, где вот так же в ряды все посажены и 99 процентов незнакомы.

В самом деле, почему тянет?

По Фрейду: униформа - знак обнаженности.

Видимо, есть неочевидная эротичность в таких фотографиях. Разве странным образом не "обнажена" каждая из них? Разве не видно, кто из деревни, а кто из города? Кто уже глотал горечь гибели, а кто еще дитя? Кто обнимался горячо и остро со всегда женатыми командирами, а кто только хихикал с конопатым парнем из такого же мужского дивизиона?

И даже если мы ошибаемся, и на строгую думаем "какая теплая", а на трагичную "смешная", мы все равно "прочитываем" их образы. И, встретившись, сказали бы им: "А вы на этой фотографии похожи на Бабанову. А вы вообще на Софи Лорен". А они бы в ответ рассмеялись.

Перед нами почти феллиниевское пространство - военный "город женщин". "Парк женщин". "Сад женщин". С затерявшимися, как всегда, в них мужчинами.

И видите, мы склонились с вами над этой фотографией, как над картой мира. И "читаем" ее. Этот неповторимый исторический рельеф человеческих лиц. И бесконечность судьбы в каждой из них.

И, согласитесь, эта карта острее и истиннее, чем все когда-либо виденные нами карты - географические, астрономические, астрологические.

Кажется, любимые нами "А зори здесь тихие..." были сделаны Станиславом Ростоцким в жанре вот такой военной фотографии, где нет главных героев, но выбери любую - и вот тебе отдельная тайная новелла. И вот они перед нами "девушки с новеллой" - бесконечные Лизы Бричкины, Риты Осянины, Женьки Комельковы, Галки Четвертак.

И еще одна догадка, не подтвержденная ничем и не проверенная никак. Такое ощущение, что все они, запечатленные на этой фотографии, будут счастливы. И несмотря на полвека искривившуюся демографию, все будут неодиноки.

Виктор Николаевич Поляков, сделавший нам всем этот подарок, приславший фоторафию мамы и ее однополчанок, прав: женщина на войне - несправедливо редкая и недоисследованная тема. Еще более недоисследованная - женщина после войны. В кино у нас почти нет - кроме "Военно-полевого романа" Петра Тодоровского - художественных попыток разобраться в судьбе женщины, вернувшейся с войны.

Этот снимок сделан в 1945 году в Чехословакии, в городе Комарно. Судя по буйной листве на деревьях весна поздняя, война закончилась.

Тема "Девушка и смерть" исчерпана. Вступает в силу тема "Девушка и жизнь".

И остается небезосновательная уверенность: что-то вынесли они из этого пространства гибели и жертвы по имени Великая война, какой-то несравненный опыт, который будет светить в них. И обязательно найдет их последняя военная награда - награда неодиночества. И будут у них "сын, дочь, 3 внучки, 1 внук, 3 правнука" как их естественная бесконечность. Их необорванность.

И давайте вглядимся напоследок в шестую слева в нижнем ряду. В ту, что сохранила эту фотографию и чей сын нам ее прислал. В Александру Федоровну Хромкину. Здесь еще Шуру. Шурочку. Сашеньку.

В красоту ее лица, в доверчивость рук. Собственно для того же самого вглядимся, для чего в каждое вглядывались.

Они ведь нам всем передают и через полвека неиспортившееся главное женское "лекарство" - то, для чего женщина и приходит на землю, - прививку от жестокосердия.

Пишите нам, узнавшие себя и близких на этой фотографии. Ждем ваших рассказов о жизни запечатленных здесь - на войне и после нее.

Прямая речь

Светлана Алексиевич, писатель, автор книги "У войны не женское лицо":

- В оптике есть понятие "светосила" - способность объектива хуже-лучше зафиксировать уловленное изображение. Так вот, женская память о войне самая "светосильная" по напряжению чувств, по боли. Я бы даже сказала, что "женская" война страшнее "мужской". Мужчины прячутся за историю, за факты, война их захватывает - как действие и противостояние идей, различных интересов, а женщины встают из чувства. Они способны увидеть для мужчины закрытое. Это другой мир. С запахом, с цветом, с подробным миром существования: "...дали нам вещмешки, мы пошили из них себе юбочки"; "...в военкомате в одну дверь зашла в платье, а в другую вышла в брюках и гимнастерке, косу отрезали, на голове остался один чубчик..."; "...немцы расстреляли деревню и уехали... Мы пришли на то место: утоптанный желтый песок, а поверху - один детский ботиночек...". Не раз меня настораживали ( особенно мужчины-писатели): "Женщины тебе напридумывают. Насочиняют". Но можно ли такое придумать? У кого-то списать? Если это можно списать, то только у жизни, у нее одной такая фантазия.

О чем бы женщины ни говорили, у них постоянно присутствует мысль: война - это прежде всего убийство, а потом - тяжелая работа. А потом - и просто обычная жизнь: пели, влюблялись, накручивали бигуди...

В центре всегда то, как невыносимо и не хочется умирать. А еще невыносимее и более неохота убивать, потому что женщина дает жизнь. Дарит. Долго носит ее в себе, вынянчивает. Я поняла, что женщинам труднее убивать...