Поделиться
Завтра исполнится 20 лет, как многоразовый космический корабль "Буран" совершил свой первый полет. Это стало сенсацией. Впервые в мире советский шаттл приземлился на посадочной полосе в автоматическом режиме. Американские челноки до сих пор садятся только в ручном.
Почему триумфальный старт оказался единственным? Почему была закрыта уникальная программа? Что потеряла страна? Об этом корреспондент "РГ" беседует с академиком РАН Юрием Семеновым, который был генеральным конструктором РКК "Энергия", главным конструктором корабля "Буран".
Наш ответ американцам
Российская газета: Юрий Павлович, правда ли, что "Буран" появился только по политическим соображениям, а конкретных задач под него не было?
Юрий Семенов: Работа началась в середине 1970-х годов. Это был период, когда США заявляли о своем стремлении к широкой милитаризации космоса. На международных симпозиумах по сотрудничеству в космосе, где мы встречались с американскими астронавтами, нам просто било по ушам, когда они заявляли: "Имейте в виду, мы готовим совершенно неожиданное для Советского Союза оружие". Мы знали, что они делают шаттл. Они гордились этим проектом, тем более после программы "Аполлон".
РГ: Говорят, что генеральный конструктор Глушко поначалу, как и многие другие, не поддерживал многоразовую тематику?
Семенов: Не совсем так. Я тогда был у него заместителем и главным конструктором по орбитальным станциям и пилотируемым кораблям. И был, естественно, сторонником именно станций и пилотируемых кораблей. А мой заместитель Константин Петрович Феоктистов прямо говорил: многоразовость - это очередной блеф, которым нас пытаются запугать.
РГ: Кстати, академик Мишин даже называл "Буран" не иначе как "Бурьяном". Почему?
Семенов: Все понимали: многоразовые системы связаны с громадными затратами. Тем более что американцы с шаттлами уже были на финише. Уже тогда запуск одного челнока с учетом полезной загрузки оценивался почти в 800 млн долларов. А выводить на орбиту, как было объявлено, он мог до 30 тонн. Мы же 20 тонн выводили ракетой "Протон", пуск которой и сегодня по коммерческим ценам стоит около 60 млн долларов.
РГ: И все-таки вам пришлось заняться "Бураном"?
Семенов: Все изменилось после Совета обороны, на который нас пригласил Дмитрий Федорович Устинов. Там четко прозвучало: США, запустив "Спейс Шаттл", смогут получить решающее военное преимущество в плане нанесения упреждающего ракетно-ядерного удара. После этого совещания меня вызвал министр общего машиностроения Афанасьев: "Знаем твое мнение, но ты будешь главным конструктором по кораблю, а Губанов - по ракете-носителю".
РГ: То есть это был "наш ответ Чемберлену"?
Семенов: С одной стороны, Советский Союз стремился удержать лидирующее положение в космосе, а с другой - обеспечить страховку от всяких неожиданных сюрпризов. Так что создавалась система "Буран" по заданию министерства обороны и Академии наук.
РГ: Многие упрекали конструкторов в том, что корабль "Буран" очень похож на американский шаттл?
Семенов: Внешне похож, как похожи между собой все самолеты. Но в основе отличался принципиально. И схемой, и техническими решениями. Скажем, американский комплекс "Спейс Шаттл" без челнока не может быть использован: маршевые ракетные двигатели, работающие на участке выведения, у него установлены на челноке. Мы же разделили эту схему. Орбитальный корабль "Буран" - лишь часть системы "Энергия-Буран". НПО "Энергия" с кооперацией предприятий под руководством Валентина Петровича Глушко создало мощную универсальную ракету-носитель "Энергия", которая может выводить как корабль, так и любую полезную нагрузку до 100 тонн.
РГ: Ракета "Энергия" получилась одной из самых мощных в мире?
Семенов: Да, это выдающееся творение. Если бы не Валентин Петрович, такой ракеты не было бы. Его решение - создать мощный двигатель РД-170 тягой 740 тонн. На Глушко тогда обрушились: "Это невозможно! Надо разделить четырехкамерный двигатель на четыре отдельных, то есть четвертовать". "А я создам такой двигатель", - был ответ. Эти двигатели и сегодня не имеют равных в мире. После закрытия программы с "Байконура" их было вывезено четырнадцать, уже готовых к использованию. Тринадцать были затем установлены на ракету "Зенит" для "Морского старта".
Один доллар на миллион
РГ: Насколько я знаю, при создании "Бурана" было разработано свыше 600 новейших технологий. Какие из них используются сегодня? Какие остались за бортом?
Семенов: Примерно половина из них была конкурентоспособна на мировом рынке: материалы, станки и устройства, экспериментальные установки, вычислительная и измерительная техника... Но беда в том, что промышленность наша оказалась не готова внедрить все в производство. Начинали использоваться лишь некоторые технологии, по которым были созданы только единичные экспериментальные образцы.
Ведь как тогда рассуждали многие чиновники: зачем заниматься большими технологиями? Проще качать нефть. Мне Виктор Степанович Черномырдин говорил: "Да я тебе скважину сделаю - и даже показал на карте какую - и обеспечу сколько надо денег. Делай!" Он прекрасно понимал значение новых технологий, был нашим сторонником. Но обстоятельства в стране ограничивали его возможности. Именно премьер Черномырдин и вице-президент США Гор подписали первое соглашение о широчайшем сотрудничестве России и Америки в космосе. Откуда и пошли программы "Мир-Шаттл", "Мир-НАСА", а затем и МКС.
РГ: А кто конкретно принял решение о закрытии программы "Буран"?
Семенов: 1992 год. Собирает нас, генеральных конструкторов, в Кремле Ельцин. Заходит, садится: "Первое, что мы делаем: закрываем "Энергию-Буран". Дают мне слово. Выхожу на трибуну: "Это громадный удар по научно-техническому прогрессу России". Меня поддержал академик Владимир Федорович Уткин. Говорю: "Никак не мог понять, кто закрыл лунную программу, никакого документа не было. А вот то, что сейчас услышал, - четко". Борис Николаевич говорит: "Юрий Павлович, вы что здесь кричите?" Отвечаю: "Да не кричу, просто обидно".
Кстати, вскоре нас пригласили выступить в конгрессе США о перспективах развития космической техники. Потом в НПО "Энергия" приехала громадная американская делегация во главе с директором НАСА Трулли и его замом Келлером. Посмотрели, что мы делаем. И предложили контракт на создание корабля-спасателя для орбитальной станции "Фридом", над которой тогда работали американцы. Келлер сходу заявил: "Давайте заключим договор на один миллион долларов". Правда, чуть позже уточнил: "У нас на миллион нет полномочий. Давайте на 999 тысяч и 999 долларов. А один доллар от себя лично я даю".
РГ: И где этот доллар?
Семенов: Он сейчас в нашем музее хранится.
"Буран" против бурана
РГ: А что вы испытали, когда стало ясно: у "Бурана" нет будущего?
Семенов: Эмоции трудно передать. Мы же сделали совершенно уникальный полет. За несколько месяцев до полета Глушко слег с инсультом. Он назначил меня и.о. генконструктора. Еще 2 сентября 1988 года, находясь в больнице, Валентин Петрович говорил: "На пуск "Бурана" обязательно приеду". Увы.
РГ: Очевидцы рассказывают о поразительной точности, с какой сел корабль при сильнейшем ветре.
Семенов: Да, это так. Посадка совпала с ураганом, идущим со стороны Аральского моря: порывы ветра до 20 метров в секунду. Видим: заходящий на посадку корабль "Буран" вдруг сделал разворот. Оказывается, автоматика выбрала оптимальную траекторию! Корабль вышел точно на посадочную полосу и приземлился. Боковое отклонение от осевой линии полосы - всего 3 метра, а продольное - 10! Это была высочайшая точность.
РГ: Но, как ни странно, кто-то даже упрекал, что "Буран" слишком автоматизирован. Дескать, приоритет отдается автомату, а не космонавтам?
Семенов: Были разные мнения. Например, космонавты Игорь Волк и Алексей Леонов хотели управлять кораблем вручную. И они даже написали в ЦК партии, что Глушко и Семенов - технические "аферисты": то, что они придумали, никогда не может быть. И меня вызывали в ЦК: ты что там делаешь?! Но мы отстояли свою позицию. А после приземления корабля видели бы наших оппонентов! Удивленные глаза и совершенно растерянные лица.
Почему мы делали упор на автомат? Ручное управление на космических кораблях у нас было всегда резервным. И весь последующий опыт подтверждает, что мы выбрали правильный путь. Вмешательство человека нужно только в том случае, если автоматика не справляется.
РГ: Сколько всего кораблей должно было быть?
Семенов: На космодроме готовились два корабля. Один слетал, второй с ракетой находился на подготовке и должен был стыковаться со станцией "Мир". Велось строительство еще трех летных экземпляров.
Корабль, который слетал, потом находился в монтажно-испытательном корпусе на 112-й площадке космодрома. В мае 2002 года в корпусе обрушилась крыша, и он вместе с ракетой был раздавлен. Второй теперь переоборудован и стоит в музее космодрома "Байконур". Третий, пилотируемый и значительно усовершенствованный, был готов процентов на 30-50. Он так и остался на заводе в Тушине. Кроме того, было семь полноразмерных макетов для различных испытаний.
РГ: Они пошли на металлолом?
Семенов: Все это долго находилось в НПО "Энергия" (а затем в РКК "Энергия") на балансе. А потом решили списать. Но списать-то тоже было не просто. Что-то надо было утилизировать, что-то поддерживать, и на все нужны были деньги.
РГ: А что недавно приобрел музей в Германии?
Семенов: Макет для горизонтально-летных испытаний.
РГ: Действительно на "Буране" не было импортных составляющих?
Семенов: Это правда. Все было отечественное.
Задел на завтра
РГ: Что все-таки погубило программу? Игорь Волк говорит, что межведомственные раздоры?
Семенов: Прежде всего - развал Советского Союза. Мы ощущали серьезнейшее недофинансирование. Это отражалось и на станции "Мир" - средства мы получали из госбюджета процентов на 10-30. Никакого межведомственного раздора не было.
РГ: А сколько средств ушло на программу?
Семенов: Около 15 млрд рублей. Но это с учетом строительства наземной инфраструктуры - стенда для динамических испытаний, ВПП, систем дальнего и ближнего автоматического приведения корабля на посадочную полосу и т.д.
РГ: Говорят, что это была самая дорогостоящая космическая программа?
Семенов: Нет, конечно. Самая выдающаяся - бесспорно. Это вершина достижений отечественной ракетно-космической техники за всю ее историю.
РГ: Сейчас разрабатывается пилотируемая перспективная транспортная система. От "Клипера" уже отказались. Целесообразно ли использовать задел "Бурана"?
Семенов: Что показывает история? Когда в проекте объединяются отрасли разного направления, тогда появляются очень хорошие идеи. Мы объединились с минавиапромом и создали "Буран". Когда объединились с судостроением, появился "Морской старт", совершенно неповторимый проект с большим будущим. То есть новые идеи толкают технику вперед. Думаю, что в корабле нового поколения будет использован задел по "Бурану".
РГ: Но ведь американцы в проекте нового пилотируемого космического корабля отказались от крылатой схемы?
Семенов: Отказались. Они не смогли до конца решить вопросы безопасности полета экипажа шаттла. Мы должны думать о новых шагах вперед, а это новые решения в ракетно-космической технике и пилотируемой космонавтике. Очень важный момент - Россия должна иметь независимый доступ в космос. Мы должны быть полностью самостоятельными. А ведь космодром "Байконур" принадлежит не нам.
РГ: Вы имеете в виду строительство космодрома "Восточный"?
Семенов: Нет. Я против космодрома "Восточный". Убежден: надо использовать на полную катушку "Плесецк", и такая возможность есть.
РГ: Но ведь космодром "Плесецк" нельзя использовать для пилотируемых запусков?
Семенов: Это если идти на старых технологиях и не дооснащать его. Мы же говорим о новом рывке. Именно мы вырастили настоящую космонавтику. Американцы, хоть первыми и высадились на Луну, но опыт длительных космических полетов получили, потому что мы отдали им многие отработанные решения по "Миру".
Нам нужны не облет Луны и не добыча там гелия-3 и даже не полет на Марс. Нам нужно надежно осваивать ближний космос. Но при этом мы должны думать и о создании таких средств, которые позволяли бы безопасно двигаться по так называемым отлетным траекториям к другим планетам и Луне.
РГ: Так вы противник разработки лунной и марсианской программ?
Семенов: Запишите дословно. Считаю, что человек когда-нибудь обязательно будет серьезно осваивать Луну и Марс. Будет создана межпланетная инфраструктура. Сергей Павлович Королев в свое время поставил задачу - построить околоземную орбитальную инфраструктуру. Она сегодня есть. Необходимо создать такие технические средства, которые обеспечат безопасность полета и возвращение экипажа на Землю.
РГ: Одно время пошли разговоры о возрождении "Бурана" для коммерческих полетов. Как вы к этому относитесь?
Семенов: Это ерунда.
РГ: А к проектам различных систем для туристических суборбитальных полетов, которые плодятся и в России, и за рубежом?
Семенов: Это коммерческое шоу. Ничего общего с будущим космонавтики они не имеют. Если говорить о "Буране", то это не просто подвиг разработчиков, рабочих, военных специалистов. Это еще и символ огромных возможностей нашей страны, которая может сделать все, но порой не знает потом, как распорядиться тем, что она сделала.