Поделиться
Букера присудили Василию Аксенову, назвав "Вольтерьянцев и вольтерьянок" (М.: Эксмо, 2004) лучшим романом года. Сам писатель уже не раз признавался, что замысел "старинного романа" родился из чтения переписки Екатерины Великой и Вольтера. Русская императрица и французский философ никогда не виделись, но Аксенов устроил корреспондентам личную встречу, причем Екатерина приняла облик отнюдь не женский...
Впрочем, если просто пересказывать "Вольтерьянцев", даже самым изящным и правильным русским языком - вылупится крепкий каркас самого обычного авантюрного исторического романа с интригами, погонями, битвами, любовными приключениями, двумя веселыми, озорными юношами Николаем Лесковым и Михаилом Земсковым, или секретными агентами Николя де Буало и Мишелем де Террано. Однако создание увлекательного чтива, исторической беллетристики в чистом виде было бы недостойно Мастера, и Аксенов поставил перед собой намного более сложную повествовательную задачу - он сочинил стиль, придумал искусственный, суррогатный язык, надев на слова треуголки ХVIII века, а вместе с тем обмахнув их веером выделки века ХХI. Оттого-то и юноши превращаются у Аксенова в "уношей", философ Вольтер в "филозофа", "особенно" в "особливо", в общем "скрып збруй завершает переписку пейзажного масла: то есть натюрморт на наших глазах и при наших ушах обращается в натюральную романею". Вместе с тем пьют герои "Аква минерале" и движутся в ритме дерганом и бешеном, медлительному веку Просвещения не ведомому.
Пробиваться сквозь "скрып збруй", сквозь всю эту гущу неологизмов и галлицизмов местами совсем не просто, и те, кто предвкушает, что чтение аксеновской "романеи" принесет ему одно лишь изысканное удовольствие, должен подготовиться к сопротивлению материала. "Вольтерьянцы" - роман не для всех, скорее для своих, для узкого круга тех, кто оценит лингвистические остроты и эквилибры автора, кто разделит его восхищение нежной женской красотой и бурной молодостью (фирменные, аксеновские, хорошо известные по всем предыдущим его романам ценности), кто сможет с тем же, что и он, восторгом наслаждаться "плодами просвещения", которыми изобилует европейский, отнюдь не русский стол.
Любопытно, что в прозе всех букеровских финалистов присутствуют элементы фантастичного, сказочного - хотя бы на уровне сюжета, нереально светлых, благополучных развязок, отношений героев, но то лишь редкие всполохи. И Петрушевская, и Слаповский, и Курчаткин, и Зайончковский, и Петрова все же пишут о самом что ни на есть злободневном: шоу-бизнесе, механизмах раскруток, пьянстве, хамстве, криминале - словом, кошмаре и ужасе, которым сыт по горло любой.
Аксенов единственный уводит читателя в сказку, пусть с немного непонятным, зато забавным и убаюкивающим акцентом. Несуществующий язык, вымышленные, никогда не происходившие встречи и события, никогда никем не говоримые слова - волшебный нереальный мир, попав в который, забываешь обо всем. Актуальность этой сказки, связь ее с современной политической ситуацией, несмотря на заверения самого писателя в интервью, увидеть довольно сложно. Так что логика букеровского жюри в общем понятна: во-первых, "старинный роман" - это действительно "хорошая литература", успеху которой и должен, согласно пресс-релизу премии, содействовать Букер, во-вторых, это чудесная история, никакого отношения к нашей жизни не имеющая и от того еще более сладостная. Если же вспомнить, что на носу Новый год, последние вопросы о причинах победы Аксенова и вовсе отпадают. Итак, отвернувшись от злых будней, Букер напомнил нам о сердцевине и основе всякого художественного произведения - вымысле, который правдивей и чище любой правды.
P.S.
В этом году фондом "Русский Букер" и Центром новейшей русской литературы РГГУ был учрежден "Студенческий Букер". 30 ноября студенческое жюри, в которое вошли студенты РГГУ, написавшие лучшие эссе о современных русских романах, присудило победу роману Андрея Геласимова "Рахиль" (Октябрь, 2003, N 9).