Поделиться
Отец, отставной пехотный капитан, был отстранен от воспитания сына, бабушка наняла обожаемому внуку превосходных учителей, окружила его любовью и заботой, не сумев только восполнить тепло материнских и нежную твердость отцовских рук. Любителям психоаналитических исследований было бы, где развернуться. Но не для них мы говорим все это.
Еще в отрочестве Лермонтов начал бурно, много читать, навсегда попав в плен поэтических образов одного великого английского лорда. Именно с ним, Байроном, Лермонтов себя постоянно сравнивал, с восторгом обнаруживая сходства: "Еще сходство в жизни моей с лордом Байроном. Его матери в Шотландии предсказала старуха, что он будет великий человек и будет два раза женат; про меня на Кавказе предсказала то же самое старуха моей бабушке. Дай Бог, чтоб и надо мной сбылось; хотя б я был так же несчастлив, как Байрон" (1830, сентябрь). И хотя в 18 лет Лермонтов написал знаменитое стихотворение "Нет, я не Байрон, я другой...", до конца жизни он с удовольствием примерял пестрые одежды байроновских героев на себя, ощущая себя таким же одиноким, не понятым толпой, беглецом и странником, находящим отдохновение лишь в чудесном мире фантазий: "Наружно погружась в их блеск и суету, /Ласкаю я в душе старинную мечту, / Погибших лет святые звуки".
Удивительнее всего, что поэт и в самом деле был одинок, он и в самом деле отчасти оказался жертвой рока (ранняя смерть матери, разделенность с отцом, затем арест, ссылка). Жизненные обстоятельства Лермонтова и культурный канон времени в точности совпали. Реальное одиночество, помноженное на литературность, сформировало специфический тип романтического самосознания, который пришелся эпохе конца 1830-х необычайно ко двору. Так что исповедуя романтизм, Лермонтов был вполне искренен, он правда так думал и так чувствовал. До определенного момента. Со временем жизненные обстоятельства, похоже, начали подверстываться под готовый образец. Грань, отделяющую игру от жизни, кажется, и сам Лермонтов ощущал довольно смутно. Самые откровенные его письма Варваре Лопухиной, которые он называет "исповодью", подозрительно литературны и больше всего напоминают черновики к роману.
Современники в один голос говорят о лермонтовской двойственности - в большом свете поэт мог быть крайне неприятен, в кругу близких друзей - нежен и мил. О мучительном раздваивании мира и его стихи, поэмы, драмы, роман, не случайно многие из них начинаются со слова "нет". "Нет, не тебя так пылко я люблю...", "Нет, я не Байрон, я другой...", "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем..." Нет, нет, нет - где же пряталось "да", где скрывался Лермонтов настоящий? Похоже, нигде. Маска, вечная ироническая улыбка, с которой поэт, говорят, и умер, так и приросла к лицу.
Для будущего его талантливые стихи сохранила невероятная музыкальность. В отличие от Пушкина, который всегда заставляет нас любоваться еще и своим формальным мастерством, Лермонтов позволяет забыть о форме, сквозь заслон рифм и ритмов быстро проводя читателя к чувству. Его стих невероятно богат интонационно, и эти-то интонационная свобода и разнообразие и стали зерном, из которого выросли позднее диссонансы Некрасова, мрачная напевность Блока, ритмическая резкость Цветаевой. Музыка и слезы - вот, что осталось нам от Михаила Юрьевича Лермонтова. Разве этого мало?