Поделиться
- Мы познакомились уже после его возвращения из ссылки. - вспоминает актер. - К этому времени я прочел уже довольно много его стихов на машинке напечатанных. Любимыми стали "Новые стансы к Августе":
Во вторник начался сентябрь.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
что даже не смотрел им вслед.
Пустынный небосвод разрушен,
дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен…
Оно меня поразило, дало отсвет на все другие стихи. Ранний Бродский для меня ничуть не ниже позднего.
Во главе же всего раннего остается незабываемая "Остановка в пустыне":
Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадежное. А впрочем,
концертный зал на тыщу с лишним мест
не так уж безнадёжен: это - храм,
и храм искусства. Кто же виноват,
что мастерство вокальное даёт
сбор больший, чем знамёна веры?
Жаль только, что теперь издалека
мы будем видеть не нормальный купол,
а безобразно плоскую черту.
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорций безобразья.
Из более сложного позднего Бродского - назову поэму "Муха", цельную, отражающую, по-моему, настроение всего мира.
Пока ты пела, осень наступила.
Лучина печку растопила.
Пока ты пела и летала,
похолодало.
Теперь ты медленно ползешь по глади
замызганной плиты, не глядя
туда, откуда ты взялась в апреле.
Теперь ты еле
передвигаешься. И ничего не стоит
убить тебя. Но, как историк,
смерть для которого скучней, чем мука,
я медлю, муха...