Поделиться
В его капитал может войти Иран, интерес в банке проявляют к Вьетнаму и Индии. Сейчас у него шесть стран-участниц: Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан.
О новой стратегии банка и международных проектах, "Российской газете" рассказал председатель правления ЕАБР, экс-замминистра финансов РФ Дмитрий Панкин. Но начали мы разговор с России.
Дмитрий Владимирович, многие эксперты и глава Сбербанка Герман Греф уверяют, что в России начался банковский кризис. Вы его видите?
Дмитрий Панкин: Нет. Я считаю, это надуманная вещь. Предыдущий кризис научил банки работать, и избыточных рисков у них уже нет. Конечно, есть проблемы - не растет кредитный портфель, увеличиваются просрочки по потребительскому кредитованию, но все это производные общей макроэкономической ситуации. А того, что все, караул, надо спасать банковский сектор, - этого нет. Караул в других отраслях экономики, это да.
Тем не менее, проекты для инвестиций ваш банк находит. И даже собираетесь расширить список акционеров. Каким странами намерены прирастать?
Дмитрий Панкин: Есть решение акционеров, что мы не замыкаемся только на странах, входящих в ЕАЭС, а смотрим и на страны, активно работающие в этом регионе. Прежде всего это Китай, Индия, Иран. Были переговоры и по Вьетнаму, но пока немножко непонятна его реакция.
От какой из этих стран исходит наибольший интерес?
Дмитрий Панкин: От Ирана - в связи с возможными общими инфраструктурными проектами, которые сейчас обсуждаются. Мы уже ведем предметные переговоры. И в этом году теоретически можем выйти на соглашение о расширении состава акционеров банка.
На каких проектах банк сосредоточится в ближайшее время?
Дмитрий Панкин: Перед нами поставлена задача отдавать стратегический приоритет интеграционным проектам, с общими для нескольких стран цепочками создания добавленной стоимости. Речь идет прежде всего о промышленности. Причем мы должны сами определить сектора - нет задачи, например, развивать только машиностроение.
Плюс многие наши проекты идут через Евразийский фонд стабилизации и развития, которым управляет банк. Это крупнейшие проекты Армении, Кыргызстана, также есть проекты фонда в Таджикистане.
Сейчас вообще возможно найти новый проект, который бы охватывал несколько стран, да еще покрывал возможные риски?
Дмитрий Панкин: Есть множество интересных предложений. Например, крупнейший казахстанский продавец автомобилей, хорошо зная свой рынок, предлагает построить сборочный цех АвтоВАЗа в Казахстане.
У белорусов очень много проектов, они всегда активностью отличались. Давайте, говорят, кредитовать медные месторождения в Армении с тем, чтобы армяне закупали "БелАЗы".
Все это требует тщательного просчета рисков. И, как правило, заявитель приходит не с готовым проектом, а с идеями, которые нуждаются в проработке.
Вы не собираетесь подхватить какие-то проекты Европейского банка реконструкции и развития, который из России ушел?
Дмитрий Панкин: Мы подписали меморандум о сотрудничестве. Он был очень успешен в России, у него было много интересных инфраструктурных проектов.
Это пример того, что банк развития, если соблюдаются определенные правила, может быть и коммерчески эффективным, и с точки зрения внедрения новых бизнес-процессов, таких как государственно-частное партнерство. А уйти решил не менеджмент, он-то даже сопротивлялся, это было политическое решение акционеров.
Мы с ЕБРР обсуждаем совместное участие в казахстанских проектах - строительства окружной автодороги вокруг Алма-Аты, компании "КазТрансГаз Аймак", второй очереди строительства Ерейментауской ветряной электростанции.
В нацвалютах вы кредитует?
Дмитрий Панкин: В рублях и в тенге, но возможности по получению рублей существенно ограничены. Сейчас мы можем привлечь рубли на внутреннем рынке по ставке около 11-12 процентов. Это означает, что мы можем кредитовать проекты под 14-15 процентов. Какой проект развития, инфраструктурный проект выдержит такую ставку?
Для нас дело осложняется тем, что мы работаем в валюте, в долларах, привлечение долгосрочное на международных рынках тоже валютное. А кто будет эту валюту брать? У инициаторов сырьевых проектов цены падают, они предпочитают взять паузу, дождаться разворота на рынке сырьевых цен. У кого выручка внутренняя, рублевая, естественно, научены горьким опытом и тоже особо валюту не берут.
А бывает так, что перед вами стоит политическая задача спасать предприятие, и приходится брать заведомо плохой актив?
Дмитрий Панкин: Нет. За все время работы банка не было случая, чтобы Совет нам диктовал, что вот, ребята, это ваша задача - финансировать такой-то проект. Реальный инициатор всех решений - менеджмент банка.
Особый статус банка, участие в его капитале стран помогает?
Дмитрий Панкин: Да, естественно, и очень сильно. Если, например, у нас проблемы с некоторыми белорусскими предприятиями, мы идем в правительство и говорим: так и так, у вас системообразующее предприятие, надо там проводить реструктуризацию. Но плохие долги все равно остаются, куда они денутся?
Евразийский фонд стабилизации и развития можно рассматривать как инструмент по сближению макроэкономических, финансовых политик на евразийском пространстве?
Дмитрий Панкин: Да, однозначно. Допустим, мы получаем заявку Таджикистана на кредит на 70 миллионов долларов. Дальше начинаем работать с властями по согласованию матрицы экономической политики как условия кредита. Видим, что у страны 10 разных валютных курсов, и предлагаем свести их к одному.
Далее видим попытку "повесить" на госбюджет долги крупнейшего банка. Естественный вопрос: а с какой стати? Объясняем: для вашей стабильной финансовой и макроэкономической ситуации надо, чтобы долги этого банка были отделены от бюджета. Обращаем внимание, что у Таджикистана слишком много таможенных льгот, ставим условие их отменить. Такая же ситуация с Арменией, Белоруссией - под кредиты выстраиваем набор ковенант. Идет реальное согласование макроэкономических, финансовых политик.
Население с пониманием относится к этим условиям?
Дмитрий Панкин: Со здравым смыслом трудно спорить. Пока ни от кого не слышал, мол, затяните пояса, поскольку злые русские дали кредит на таких условиях.
Что бы могло дать странам ЕАЭС создание валютного союза?
Дмитрий Панкин: Если говорить о единой валюте, то, по крайней мере, на ближайшую перспективу это не нужно - слишком велика разница в уровне доходов населения стран, разнонаправленно страны ЕАЭС реагируют на внешние шоки, например, на падение цен на нефть.
Но сейчас все прекрасно понимают, что если Россия, на которую в ЕАЭС приходится чуть ли не 90 процентов ВВП, перевела свою валюту в режим свободного плавания, то и остальным странам ничего другого не остается. Если они будут пытаться держать фиксированные курсы, это кончится тем, что у них резервы испарятся. Таким явочным путем происходит координация валютных политик. В Белоруссии уже фактически ушли от фиксации курсов, казахи то же самое сделали, а в Армении и раньше был более или менее свободный механизм курсообразования.
По уровню доходов населения страны ЕАЭС становятся ближе?
Дмитрий Панкин: Да, они сближаются на протяжении всего постсоветского периода, ежегодно сокращая разрыв с Россией на 0,7-1,4 процента. В Казахстане ВВП на душу населения почти такой же, как в России. Единственное исключение - Кыргызстан, его отрыв от России растет.
Имеют под собой почву разговоры о конкуренции юрисдикций в ЕАЭС?
Дмитрий Панкин: Разговоров много - давайте мы сейчас производство из России в Казахстан перенесем, - но практических шагов гораздо меньше. Я не вижу здесь ничего плохого - это конкуренция за инвестора. У нас регионы точно так же конкурируют. Более серьезная проблема - это цены на сырье. И Казахстан сидит с теми же самыми ценами на нефть и металлы, как и Россия. Что в Россию влезать, что в Казахстан - в принципе та же самая макроэкономическая ситуация.
Вам не кажется, что сейчас подходящее время, чтобы пытаться наращивать расчеты в нацвалютах между странами ЕАЭС?
Дмитрий Панкин: Существенную долю в наших взаимных товарооборотах составляют сырье и энергия, а цены на нефть и газ зафиксированы в долларах, вот они и дают большой вес иностранной валюте в расчетах между странами ЕАЭС. По приблизительным оценкам, в 2014 году на доллары приходилось 24 процента, на евро - 5 процентов, на российские рубли - почти все остальное, и только доли процента - на белорусские рубли и тенге.
На мой взгляд, здесь важно не ставить какую-то задачу в три месяца запретить доллары и евро во взаимной торговле, а просто надо продумать, как создать условия, чтобы было удобнее торговать в рублях, в тенге. Когда мы проводили совет ЕФСР в Ереване, президент Армении сказал: у нас, армян, выручка от основного экспорта - в рублях, зарплата у мигрантов - все рубли. А покупают у нас нефть и газ за доллары. То есть они должны конвертировать рубли в доллары и оплачивать за доллары нашу нефть и газ. А они согласны платить ту же самую мировую цену, но просто проще было бы платить в рублях, чтобы не было лишних конверсионных сделок. В этом случае есть экономическая логика перехода на рублевые расчеты. Конечно, может, какие-то нормативы Центрального банка надо подправить, нюансы налогового законодательства, экспортного контроля.