Поделиться
В "Деловом завтраке" "РГ" участвуют создатель театра драматург и режиссер Николай Коляда, актеры Ирина Ермолова, Тамара Зимина и Олег Ягодин. В числе задающих вопросы - критик Наталья Шаинян, журналисты Ирина Корнеева, Ариадна Рокоссовская, Анастасия Скорондаева, Елена Яковлева, Игорь Вирабов, Валерий Кичин.
О вашем театре говорят: чернуха, трэш, костюмы диковинные... А на душе становится светлее.
Николай Коляда: Да нет никакой чернухи! Это говорят люди, которые не видели спектаклей. "Не видели и смотреть не будем, но говорят: гадость!" Да Бог с ними, пусть. Хотя и обидно ужасно.
Почему такие строгие возрастные ограничения: 18+, 21+?..
Николай Коляда: От испуга. На самом деле все безобидно - но вдруг придет сумасшедший и скажет: нарушаете закон! У нас в спектакле "Букет" персонажи топчут хлеб. И пришел человек: я напишу заявление, что вы издеваетесь над святыней! Но это же не мы издеваемся, а персонажи, которых спектакль осуждает!
Вы всегда начинаете музыкальным камланием - это что, способ раскрутить артистов, задать залу нужную энергию?
Николай Коляда: Зачем эти танцы минут на десять? Не люблю актерских амбиций: "Мы - артисты, сейчас всех порвем!". Меня это бесит, хочется их убить. Играть - такой же труд. Для того и делаются эти хороводы, чтобы артисты на глазах у публики настроились на эту коллективную работу.
И все же непонятно, как они выдерживают такую нагрузку. Вчера Олег Ягодин играл Ричарда III, сегодня Гамлета, завтра Годунова, Подколесина или Арбенина. И еще у него съемки в кино и группа "Курара".
Олег Ягодин: Больше отдаешь - больше получаешь. Наш театр - единственное место, где можно полностью оторвать себе башку, разлететься на куски. Потом приходишь домой и спишь. Просыпаешься - идешь дальше.
А как в ваших головах умещаются такие объемы текстов? Александр Абдулов рассказывал о жутких мгновениях на сцене, когда в памяти - белое пятно, кошмар. Как это происходит у вас?
Олег Ягодин: У нас хорошо поставлено дело: можем неделю играть в режиме прогона. Там можно поволноваться, ошибиться, забыть и вспомнить. Так все забивается в память - и к премьере ты уже полностью уверен в себе. И еще эти музыкальные хороводы. Придешь, бывает, не выспавшийся, потанцуешь - и всё встает на места. Тело само всё вспоминает, и уже ничего не забудешь - просто несешься дальше. Это как пружина - она заряжает.
Николай Коляда: Ягодину и я удивляюсь. Вот он сыграл "Маскарад", а утром в Питер уехал - у него там концерт "Курары". Я начинаю орать: опять эта "Курара"! Надо же беречь себя.
Вы же еще и в кино снимаетесь.
Олег Ягодин: Я мало снимался: "Орлеан" и "Ангелы революции".
Но уже вкусили киношной славы. Где интересней: в кино или в театре?
Олег Ягодин: В кино мне вообще неинтересно. В театре ты полностью себя отпускаешь - в кино так нельзя. Кино - это чуть левее, а потом чуть правее - что тут сыграешь? Но я не привык еще к кино, а может, и не привыкну. Мне очень деньги нужны были, правда. И вдруг такой роскошный материал: сценарий Арабова, режиссер Прошкин. Говорю Коляде: погибаю, дочка малолетняя, надо выбираться. Спасибо, что он понял эту ситуацию.
Театру от кино тоже приварок: многие им заинтересовались через Ягодина, который снялся у Прошкина. А у худрука не было опасений, что уведут актера?
Николай Коляда: Я не смотрю, где мои артисты снимаются, но и не возражаю. Вот Ира Ермолова снялась у Кончаловского в "Белых ночах почтальона Тряпицына".
Ирина Ермолова: Я тоже не привыкла еще к кино - слишком мал опыт. Хотя это был уникальный способ съемки - он, наверное, больше не повторится. Была маленькая группа, не было даже гримера. Кончаловский говорил: играй как хочешь. Но в театре, репетируя, уже видишь образ целиком, а тут и и сценария толком не было - только канва. Но снимали все по порядку, в настоящей хронологии, и это было хорошо.
Как вы подбираете труппу? Как понимаете, что ваш человек?
Николай Коляда: По глазам. Вот пришел ко мне молодой артист Алешкин. Здрасьте, говорит, закончил Театральный, хочу у вас работать. - А какой спектакль ты у меня смотрел? - Ничего не смотрел! - А тогда зачем пришел? - Просто хочу в Екатеринбурге остаться, а больше никуда не берут. - Ладно, приходи на репетицию. Он походил-походил - теперь играет Звездича в "Маскараде", Чичикова в "Мертвых душах". Парень из Кособродска Курганской области, а я знаю, что это за дыра - практически деревня. И вот в финале "Слуги двух господ" все актеры коротко рассказывают о себе: мол, я такой-то. И Алешкин тоже говорит: я родился в Кособродске и там прожил всю жизнь, и самолеты видел только в небе, а когда пришел в "Коляда-театр", то начал летать на самолетах. Я стою на сцене, и у меня слезы бегут ручьем, не могу остановиться, это так пробивает! Потому что благодаря театру мальчик из Кособродска начал летать на самолетах, увидел другие страны - это как-то невероятно трогательно. И такое не скажет человек какой-то пластмассовый, а скажет от сердца - значит, я не ошибся, когда взял его в театр. Все это как-то по глазам определяется. А те, которые интриговать начинают - они быстро уходят. Но таких мало. Вот
Тамара Зимина сейчас стала всех учить. Расскажи, как ты учишь всех.
Ирина Ермолова: Тома самая обеспокоенная у нас актриса. Ходит на все спектакли, и если что-то не нравится - она в глаза скажет: "Это было ужасно, профнепригодно!".
Николай Коляда: И в последнее время стала всех грызть - учит, как надо играть. Алешкина довела до слез на "Коте в сапогах". Кого ты еще грызешь?
Ирина Ермолова: Ворожцову, народную артистку. Но смех смехом, а Тома чаще всего права.
Тамара Зимина: Всегда права! А все молчат - не хотят ссориться. Но я же не со зла, я из-за спектакля. Я вижу, как он выстраивается, чего требует, как люди растут - и вдруг бах!
Николай, что такое вы делаете с актерами, если после вашего театра они нигде больше не могут играть?
Николай Коляда: Почему? Ира Ермолова играет еще в Академическом Театре драмы - в "Хануме", в "Доходном месте" у Владимира Мирзоева.
Ирина Ермолова: Мне кажется, что благодаря школе "Коляда-театра" я и в нашу Драму вношу какую-то свежую струю. И актеры подтягиваются, учатся.
А чем эти школы отличаются?
Ирина Ермолова: Самоотдачей. Обычно актеры берегутся. Распределяют энергию, работают на технике, тщательно артикулируют. Конечно, "Коляда-театр" часто шпыняют за дикцию - но вот и артикуляция, и техника есть, а только нет жизни, все мертвое.
Тамара Зимина: Я смотрю на Иру Ермолову в "Гамлете" - это же просто необыкновенно! Мало того, что безумно красива, она еще и умная, и не боится ничего. Она не может по-другому, и это завораживает. А Ягодин в "Маскараде"! Я в этом спектакле почти все время на сцене, но и когда ухожу за кулисы - не пропущу ни слова, ни жеста. И в каждом жесте - мысль.
Николай Коляда: Не все так принимают, как ты. Вот были гастроли в Питере: после первого действия ушли 60 человек.
Тамара Зимина: Одни уходили - приходили другие. И были полные залы, люди стояли у стен.
Ирина Ермолова: Мне кажется, что зрители тоже должны быть с нами одной крови, настроены на ту же волну. Если они другие, и им не нужна эта искренность - они уходят.
Вы теперь модный театр - грех жаловаться. Единственный театр, который ежегодно в центре Москвы играет весь репертуар. Единственный театр, который в справочниках для иностранцев отмечен как одна из главных российских достопримечательностей. А вы рассказываете, что вас не любят…
Николай Коляда: А кто из театральных критиков был на спектаклях? Они считают: Коляда - это колхоз и навоз. Конечно, я колхоз, но не за себя обидно, а за актеров. Потому что они труженики, великие артисты. Таких нет в Москве. На самом деле у нас все в порядке. И даже хорошо, что возникают конфликты с администрацией города: искры высекаются, ищешь выход. Вот сейчас мы в финансовой яме - я утром придумал, как из нее выйти. Как? Не скажу, вдруг не получится!
Как драматург вы формировались в пору советского театра. Были в советской драматургии люди, которых вы считаете учителями?
Николай Коляда: Конечно: и Вампилов, и Арбузов, и Розов. Я учился в Литинституте, драматургию вел Виктор Сергеевич Розов, старенький уже. Но веселый: ему было уже все равно, по-моему. Я приходил на его семинары, слушал, мне было ужасно интересно. Даже играл в его пьесах.
А мне казалось: вы назовете Александра Гельмана...
Николай Коляда: Конечно, Гельман тоже, Полонский... Все они хорошие: писали истории про человеков - в них был сюжет. Но революцию в драматургии ХХ века совершила Петрушевская. Останутся ли Розов и Арбузов в истории русского театра на веки вечные - Бог знает. По-моему, они остались в своем времени, как и Вампилов. Я начинал репетировать его пьесу "Старший сын" - и прекратил: не идет! Стоит перед глазами великий фильм Виталия Мельникова с Евгением Леоновым - лучше уже не сделаешь. А если не сделать лучше - тогда зачем? Хорошие были драматурги, но вот я преподаю в Театральном институте - уже никто не знает ни Арбузова, ни Розова.
Так для того вы их и мучаете, чтобы знали.
Николай Коляда: Да что Вампилов! Им процитируешь "Чайку": "Отчего вы всегда ходите в чёрном? - Это траур по моей жизни" - сидят сорок будущих драматургов и молчат! Чехова, Пушкина, Гоголя - никого не знают. Вот и приходится с ними мучиться. Я почти 25 лет преподаю, среди моих выпускников Вася Сигарев, Ярослава Пулинович, Тая Сапурина, Ира Васьковская, Саша Архипов, Володя Зуев, Аня Батурина - ее "Фронтовичку" будут ставить в "Современнике". А с осени открыл при театре свою театральную школу - обучаю драматургов, режиссеров и актеров. Захотелось больше свободы: делать свое частное дело, не связанное с государственным вузом.
А кого из режиссеров считаете своим учителем?
Николай Коляда: Лучший спектакль, который я видел, - "Мещане" Товстоногова. Великий спектакль всех времен и народов. Великий Товстоногов, великий Эфрос. Их было не так много. Потом я работал в Свердловской Академической драме и только понимаю, что мы стояли на сцене рядом с величайшими актерами века - такая была мощная школа!
В вашем театре чувствуешь, что талант - заразителен. Вот новый молодой актер, очень мало умеет. Через год откуда что берется - он на глазах растет, и вся труппа меняется, становится уникальной. Или: когда вы начинали, в городе драматургов было не густо. И вдруг откуда-то взялась когорта драматургов, их становилось все больше, уже школа возникла, ее опыт изучают в мире. И все поджигают друг друга, работают ночами, какой-то комбинат по производству пьес. Значит, талантов в народе больше, чем кажется, - им только нужно дать шанс?
Николай Коляда: Я стараюсь похвалить даже за маленький успех. У нас ведь очень любят бить по башке. Человек напишет, покажет друзьям, они скажут: барахло… А я если вижу, что хоть немножечко получается - начинаю хвалить, и у него сразу крылья вырастают.
Ваши спектакли строятся по одной схеме: вначале музыкальное камлание, потом все хохочут, во втором акте все ревут.
Николай Коляда: Нашу избушку на улице Тургенева так и называли: изба-рыдальня.
Это что, принцип?
Николай Коляда: Так ведь зритель платит деньги, чтобы посмеяться и поплакать. Зрителя нужно уважать. Об этом часто забывают: мол, я буду самовыражаться, а вы все пошли к черту.
Олег Ягодин: Когда я работал в Театре драмы - там режиссеры великие, а ты как клоп просто - лишь бы выучить текст и его рассказать. Нас было несколько молодых актеров, и нам было весело, а режиссеры к нам относились, как к чуме. Разбирают текст по словам, у меня уже голова болела - не понимал, зачем это надо. А в "Коляда-театре" все начинается со смеха, каждая репетиция. Это ломает любые стены и любого расслабляет. И никаких границ: молодой актер, народный артист - все стирается.
Тамара Зимина: Наверное, феномен Коляды в том, что он вроде бы и не учит, как играть, а учит жизни. Как бы невзначай. Не говорит прописных истин, и нет понтов, как бывает у режиссеров. Они сразу начинают показывать, какие они крутые, какое делают важное дело. У Коляды такого нет: все как бы играючи.
В вашем театре больше животных, чем в любом другом. В спектаклях играют змеи, крысы...
Николай Коляда: Кролик, рыбки, попугай.
Уже не говорю о роли кошек в вашей жизни. И актеры многое в своей пластике перенимают у животных: по сцене ползают какие-то существа, все кричат чайками и шипят змеями.
Николай Коляда: Это для публики делается. Когда Малыш и Карлсон прибегают к фрекен Бок с криком "Мы поймали мышку!" - и показывают крысу, которая живет у нас в театре, играет в "Гамлете" и "Клаустрофобии", - дети визжат от счастья.
Но это дети. А дамы - в обмороке.
Николай Коляда: Я играю Тень отца Гамлета в Париже. Держу эту крысу, у нее хвост болтается, я его облизал - и весь зал, 800 человек, охнул! Мне это понравилось: надо же, проснулись! И теперь весь зал страдает: буэ-э! А это - тоже реакция.
А в "Ричарде III" змея - орудие насилия!
Тамара Зимина: Но это так красиво - как она извивается!
Ирина Ермолова: Когда змеи были маленькие, я не боялась. Но они растут, и как-то не по себе.
Николай Коляда: Сейчас хочу купить питона, полтора метра. Пусть живет. В театре хорошо, весело: и люди есть, и животные.
Кажется, что вы разный в ипостасях драматурга и режиссера. Когда пишете пьесу - не оставляете пространства режиссерскому своеволию. Это текст, который достаточно выучить и внятно донести. Он на актеров рассчитан - актерский театр в лучшем смысле слова. Но вот беретесь ставить классику - тут другое: возникает завораживающий фантазийный мир. Как-то вы сказали, что у вас в репертуаре есть черный хлеб, и есть булочки. Есть вещи для души - и есть сделанные "на прокорм". Что из написанного вы считаете деликатесом? Что останется во времени?
Николай Коляда: Я не боюсь этого слова: "черный хлеб". В зале же не только профессора и кандидаты наук. Приходят Маши с Уралмаша, им хочется услышать какую-то историю, посмеяться. У нас давно идет "Баба Шанель" - зал битком. Пьесу эту поставили больше ста театров. Или комедия "Скрипка, бубен и утюг" - хоть каждый день играй, и все будут смеяться и радоваться. Это наш черный хлеб, он кормит. А "Землемер" грустный - и собирает половину зала, хотя там у Ягодина и у Ермоловой грандиозные работы. Я хотел его снимать - но артисты сказали, что этого делать нельзя: пусть будет 50-60 человек, но они поймут про жизнь что-то важное. А что останется из моих пьес - будет ясно лет через двадцать после моей смерти. В 90-е годы я был популярен, мои пьесы ставили все. А вот недавно написал "Тутанхамон" - он идет только у меня в театре. "Дыроватый камень" ни один театр не взял. "Землемера" поставили только в Македонии - а больше нигде. Но все надеешься: может, придет время - прочитают, поймут...
Ну так вы же на свою голову вырастили целую плеяду учеников - они очень востребованы. Что за "золотое яйцо" вы им в головы вкладываете? Мне повезло быть у вас на занятиях: вы ничего особенного не делаете. Рассказываете простейшие вещи, уважительно разбираете студенческую писанину.
Николай Коляда: Главное, что я пытаюсь делать, - поправить студентам вкус, выстроить его. Чтобы они разбирались в живописи, музыке, литературе, чтобы знали, где черное и где белое. Если студентка говорит, что любит сериалы, я спрашиваю: если тебе это нравится, может, ты не туда попала? Я ничего особого не делаю, просто говорю: делай, как я, люби свое дело, работай - и все у тебя получится. Кстати, вот я принес для "Российской газеты" том из моего собрания сочинений. Всего выйдет 12 томов. Первый том я дарю "РГ".
Вы часто гастролируете во Франции, Греции, Польше. Но вы же не опера и не балет с их всем понятным языком. Как это получилось?
Николай Коляда: Мы играли в театре "Современник", и нас увидели продюсеры Лена Герасева и Антон Лошак. Спросили в упор: "Сколько ты стоишь?" - и начались наши путешествия: Словения, шекспировский фестиваль в Польше, Германия. В Польше играли с немыслимым успехом в тяжелое время для наших отношений с поляками. Открывались "Борисом Годуновым", где как раз про отношения Польши и России, и я боялся, что кто-нибудь из зрителей заорет во время спектакля, устроит провокацию… Но ничего подобного: в финале вышли на поклон - огромный зал хлопает стоя, смотрит благодарными глазами…
Это удивительно: кажется, скоморошество, но способно делать с людьми такие чудеса. Политики людей разъединили, а искусство - соединяет... Вот так и пошло: в Польше нас увидели французские продюсеры - и мы были во Франции раз восемь, играли "Гамлета" в парижском "Одеоне", много ездили по стране.
В Польше говорят, что Коляда второй после Чехова российский драматург.
Николай Коляда: Да, правда, меня там любят. И книги мои издают. В России я издаю их за свой счет, а в Польше уже и куча диссертаций, и книг об уральской школе драматургии…
Поляки очень привязаны к русской культуре.
Николай Коляда: Сейчас я в Катовице ставил спектакль. Актеры говорили по-польски. Пошли покурить - и тут один начинает по-русски, второй, третий… И стали по-русски рассказывать, как бывали в Москве, какое впечатление от театра Вахтангова, и, конечно, ах, Чехов! Я там поставил шесть спектаклей в самые трудные времена - когда случилась авиакатастрофа. И вот зайдешь в магазин, спросишь по-русски - и все смотрят с ужасом, словно ты сейчас бомбу достанешь. Поставил в Кракове "Маскарад" и позвал театр с этим спектаклем в Екатеринбург. Они посовещались и решили, что в "страну-агрессор не поедут". Я говорю: это же театр, что вы в политику лезете - у нас другое поле битвы! Мне было обидно, я плакал… "Не поедем" - ну и не надо, и сидите у себя. Как-то я обиделся на них. Хотя спектакль был роскошный, он до сих пор идет, получил шесть премий. Что с людьми происходит: читают газеты, смотрят телевизор, верят всему вместо того, чтобы верить друг другу...
Как складывались отношения с польскими актерами?
Николай Коляда: Мы друг друга понимаем. Две-три репетиции - и они видят, что я вменяемый, не строю из себя Станиславского. выскакиваю на сцену, показываю. Если надо сцену подмести - подметаю. И все заряжаются энергией Вот сейчас в Катовице расставались, как родные люди.
Вы с ними так же смеетесь, как со своими?
Николай Коляда: Все время ржем-хохочем. В Польше писали, что спектакли Коляды не нравятся критике, но очень нравятся публике. Я прочитал и подумал: а разве лучше, чтобы критики хвалили, а публика говорила - барахло? А спектакли живут: и "Баба Шанель" в Лодзи, и "Корабль дураков" в Гданьске, и "Маскарад" в Кракове, и "Ревизор" в Варшаве, и "Женитьба" в Катовице. Везде битком, но критики говорят: не фонтан!
Ну, поляки - свои люди. Но вот вы, актриса Ирина Ермолова, выходите на парижскую сцену. И в зале не эмигранты, а французы. Вы привыкли, чтобы каждое слово вызывало в зале отклик - как удавалось преодолеть языковой барьер?
Ирина Ермолова: Разница с нашим зрителем очень небольшая. Ну, может быть, чуть опаздывает реакция - пока идет перевод. Но все зависит от качества перевода - в Греции мне говорили: перевод как-то не очень… Но у нас спектакли настолько красочные, что можно просто смотреть действие.
Николай Коляда: Я тоже считаю, что особой разницы в восприятии нет: и принимают хорошо, и смеются так же. Играли "Бабу Шанель", и я боялся: что французам до каких-то русских бабушек - они поют народные песни, про старость разговаривают. Но нет: во Франции хохотали как сумасшедшие. Газета "Ле Монд" написала, что на этом спектакле артисты заставляют зрителей складываться в кресле от хохота пополам, Ягодина сравнивала с молодым Барышниковым. Статья называлась "Дикий театр из Сибири". Для них все, что дальше Москвы - уже Сибирь.
В России все стягивается в Москву, к провинции стали относиться как к чему-то вторичному и менее интересному. Ваш театр в этом смысле - феноменален: вы удивляете Париж и задаете новую планку в городе и в стране. Причем идеально воплощаете ахматовскую формулу: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи...". Конечно, Екатеринбург уже не провинция, в нем много столичных черт. И все же - почему вы решили работать там?
Николай Коляда: Почему не переехал в Москву? Конечно, я сейчас был бы знаменит, мелькал бы по телевизору… А потому не переехал, что все, что сегодня мелькает по телевизору и что выдают за культуру, - это, как говорил Горький, перекрашивание собаки в енота. Меня немного задели ваши слова о провинции, где все вторично. Вчера, ползая в интернете, увидел фильм "Хочу жить в Нижнем Тагиле" - про город, который обсмеяла "Наша Раша". Смотрю - там ребята, лет по 17, говорят: а я люблю свой город! Я знаю Нижний Тагил: он загажен заводскими трубами, и дети там рождаются больные. Но фильм я смотрел не отрываясь - потому что люди невероятные. Они нормальные! Не вся Россия наркоманы, пьяницы, твари и сволочи. Много абсолютно вменяемых. Говорит одна девочка: я буду нейрохирургом, хочу спасать людей, потому что у меня бабушка умерла, и я хочу, чтобы люди жили долго. И такое, знаете, ощущение счастья, когда это слышишь. Зайдешь в интернет - мат-перемат: все гады, твари, и все плохо… Но не все плохо - вот в Нижнем Тагиле, вроде, жизнь есть! Первая новость в стране - про тигра и козла. А ведь кто-то там растит хлеб, огурцы выращивает, корову доит. Почему гадость одна лезет изо всех щелей, уже нет сил просто! Короче говоря, почему я остался в Екатеринбурге? Потому что Лев Толстой жил в Ясной Поляне - и она стала центром мира, вот и все. Остался в Екатеринбурге - и слава Богу. Мне там нравится, там хорошо.
Из Москвы вы смотритесь как что-то престижное и крутое. А как вас воспринимают в вашем городе?
Николай Коляда: Когда мне дали новое помещение, в интернете писали: лучше бы детский садик построили! А ведь это не мне дали деньги на реставрацию заброшенного кинотеатра - это городу дали новое театральное здание! Да, меня многие не любят. Вот идет открытие нашего фестиваля, 400 человек приехали из городов и стран - но от властей никто не пришел, потому что, мол, Коляда делает себе пиар! Да ты не ко мне приди - ты приди к этим людям и скажи, что мы рады видеть гостей в нашем городе. Ты чиновник, это твоя обязанность. Ведь не для меня - для всех делается праздник! Телевидение в интервью спрашивает: город помогает? Я попросил выключить камеру и ответил матом. Через пять минут это было в Интернете. А потом пришел полицейский: вы ругались в общественном месте. И выписал штраф на 500 рублей. А потом из-за этого на год отодвинули присвоение звания народного артиста.
Что бы вы посоветовали человеку, который собирается создать свой театр?
Николай Коляда: Надо создавать: это свобода. Собрать 5-10 человек, которые верят в него. Ведь и мы собрались на пустом месте, но Ягодин, как только узнал, сразу перешел ко мне из Театра драмы. Хотя там - социальная обеспеченность, все-таки академический театр… Но он пришел и на первом же субботнике вместе со всеми подметал, убирал, чистил… Мы ведь чего только не пережили: и бандиты были, и выселяли нас; переехали - и опять чистили и убирали. Надо, чтобы в человека верили, и чтобы он верил: все будет хорошо. Я актерам всегда повторял: терпите и верьте - и все у вас будет.
Как у вас с Минкультом отношения строятся? Как бюджет складывается? Кто дает на спектакли, на гастроли? Сколько платят зрители?
Николай Коляда: Самый дорогой билет на "Ричарда III" стоит 1 200. На другие спектакли до 700 рублей. Детские - от 100 до 300. В месяц надо заработать полтора миллиона, чтобы выплатить зарплату артистам.
А на постановку спектаклей?
Николай Коляда: Никто не дает. Министерство культуры РФ отказало. На фестиваль "Коляда-plays" губернатор дал три миллиона - и то пока на бумаге. Хотя он обычно стоит шесть-семь миллионов. В Управлении культуры считают, что я выскочка и пиарщик. Хотя ведь это фестиваль уральской драматургии - спектакли по пьесам учеников моей школы. Так что живем на деньги, которые собираем. Я купил для артистов девять квартир, автобус.
Да вы просто олигарх!
Николай Коляда: Я не олигарх: сейчас на счете театра ноль целых ноль десятых. Но я придумал, как выкрутиться. И выкрутимся. Как - не скажу: вдруг не получится! Вот написал губернатору письмо с просьбой, чтобы он помог в поездке в Европу - ответа пока нет. Евро, зараза, вырос - из-за этого все вверх ногами.
Вообще-то этим должен заниматься Минкульт - продвижением нашей культуры за рубежом. Для этого существуют специальные фонды. Ведь то, чем вы занимаетесь за рубежами России - это и есть народная дипломатия. И улучшение нашего имиджа в очень непростой ситуации.
Николай Коляда: В прошлом году Минкульт выделил 600 тысяч рублей на Польшу, но поездка отложилась - и это уже как бы не считается: отдавайте деньги и штраф в 60 тысяч. Отдали и заплатили. Получали гранты на некоторые спектакли, а потом за каждую тряпочку отчитывались. И за то спасибо, что хоть немножко помогают. А зрители любят. Лишь бы полный зал был каждый день.
Вы сказали о новых гастролях в Европе - где?
Николай Коляда: В марте летим во Францию в город Тарп для участия в Русской неделе. Потом - гастроли в Польше: Катовице, Бялько-Бяло, Ополе, Белосток, Варшава. Затем - фестиваль российской драматургии в Сербии. А репетировать что-то новое не будем. Я хотел ставить к столетию Октябрьской революции "Оптимистическую трагедию" - великую, но забытую пьесу Вишневского. Собирался позвать польского хореографа Якуба Левандовского - чтобы получился музыкально-танцевальный, пластико-драматический спектакль. Но денег нет.
Все съела Москва?
Николай Коляда: Поездка дорогая, я в нее все деньги вбухал. Мы же не имеем дотаций, зарабатываем сами. И вот стою в фойе, продаю программки и книжки, всем улыбаюсь. Стыдно признаться, но из выручки от продажи сувениров и складываются суточные актерам.
Так что вы и директор?
Николай Коляда: Я и директор, я и бухгалтер, я и главная балерина в этом театре. Балерина из драмтеатра, как говорила тетя Шура.