Поделиться
И.И. Пущину
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое Провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!
Александр Пушкин
12 января 1825 года - 13 декабря 1826 года
Друзья встретились в Михайловском в восемь часов утра 11 января (23-го по новому стилю) 1825 года и провели в разговорах весь день, вечер и часть ночи.
Приезд Пущина был для опального поэта огромным событием. Ведь даже родные не решались навестить ссыльного, они и Пущина отговаривали от поездки.
Нечаянная радость встречи озарила не только тот январский короткий день, но и многое, что ожидало друзей впереди. Когда через тридцать лет Иван Иванович Пущин возьмется за перо, чтобы описать свидание с Пушкиным в Михайловском, в его рукописи будет сиять счастьем каждая буква. "Записки о Пушкине" - одно из самых светлых произведений, созданных в мемуарном жанре на русском языке.
Незадолго до расставания друзья вспомнили, как в Лицее переговаривались через тонкую деревянную перегородку. У Jeannot Пущина была тринадцатая комната, у Пушкина - четырнадцатая. Это как раз посередине длинного коридора. С мальчишеской точки зрения, расположение выгодное - пока гувернер идет с того или другого конца, тебя об опасности предупредят соседи. А окно у Пушкина и Пущина было общее, перегородка делила его строго пополам.
Сохранились отзывы о лицеистах надзирателя Мартына Пилецкого, вот что он писал о 13-летнем Пущине: "...Благородство, добродушие с мужеством и тонким честолюбием, особенно же рассудительность - суть отличные его качества". Кто мог знать тогда, как пригодятся Ивану и это мужество, и эта рассудительность...
В Михайловское тринадцатый номер привез четырнадцатому три бутылки клико, рукопись "Горе от ума", письмо от Рылеева, гостинцы от дядюшки Василия Львовича, множество новостей, а увез начало поэмы "Цыганы", письма... Jeannot уехал после полуночи, в три часа 12 января.
"...Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякнул у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем, и пьем на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: "Прощай, друг!" Ворота скрипнули за мной..."
Когда Пушкин возьмется дописывать свое послание Пущину, тот уже почти год как будет в заключении - сначала в Петропавловской, а потом в Шлиссельбургской крепости. После приговора Ивана Пущина и Вильгельма Кюхельбекера вычеркнут из "Памятной книжки Лицея", как если бы их вовсе не было.
В октябре 1827 года Пущина, закованного в ручные и ножные кандалы, отправят по этапу в Читинский острог. Дорога заняла три месяца. "В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу Александра Григорьевна Муравьева и отдает листок бумаги, на котором неизвестною рукой написано было: "Мой первый друг, мой друг бесценный!.."
Это было в начале 1828 года. А подлинник стихотворения Пущин увидел лишь в 1842 году.
Иван Пущин, из "Записок о Пушкине"
Свернули мы наконец с дороги в сторону... Кони несут среди сугробов...
Вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворенные ворота, при громе колокольчика. Не было силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу нерасчищенного двора... Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке. Было около восьми часов утра. Не знаю, что делалось. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом: один - почти голый, другой - весь забросанный снегом... Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая, - чуть не задушил ее в объятиях.
Отцу, сестрам и братьям
17-31 октября 1827 г.
Разлука сердец не разлучит... Ясно утро - ясна душа моя... Я за все благодарю и стараюсь быть всем довольным.
Сестрам
13 декабря 1827 г.
...Простите, родные, все то горькое горе, которое я навлек на вас. Не осудите только прежде свидания со мною, не здесь - так там. Да, я буду с вами там... Нашу связь, нашу любовь, нашу дружбу ни приговоры светских судилищ, ни 7000 верст - ничто не расторгнет...
И.В. Малиновскому и В.Д. Вольховскому
27 октября 1839 г.
Главное - не надобно утрачивать поэзию жизни: она меня до сих пор поддерживала, - горе тому из нас, который лишился этого утешения...
Е.А. Энгельгардту
26 февраля 1843 г.
Я благодарю Бога, что он не лишает меня способности порадоваться и в этой радости мириться с многим горьким... Если б удалось опять увидеться... то вы бы нашли на мне знакомую вам улыбку...
Из письма С. Комовскому
9 июня 1854 г.
Я всем обязан счастливым встречам и обстоятельствам... Это благоволение свыше - вполне это знаю и чувствую и до сих пор иначе не умею молиться, как благодарить.
Н.Д. Фонвизиной
24 мая 1856 г.
Для меня презрителен мужчина, зараженный ревностию: это просто аномалия. Наконец я больше скажу: если бы мне изменила женщина, я бы всегда сказал, что виноват я, а не она. Видно, был с моей стороны недостаток внимания, нежности; она не нашла того, что искала... Я так высоко перед собой ставлю женщину, что никогда не позволю себе думать, что она могла быть виновата. Это изящное создание всеми обречено на жертвы, а я в этом случае хочу быть исключением. Поклоняюсь ей и буду поклоняться. Это не слова, а глубокое убеждение...