Поделиться
Вера Чайковская. "Карл Брюллов. Споры с судьбой". Роман-биография. - М.: Искусство-XXI век, 2015.
"Но не згораша" - такая надпись была на перстне-печатке Карла Брюллова. Для человека, вписавшего свой автопортрет в тесноту бегущей толпы, настигнутой огненным извержением Везувия, такая фраза была сродни девизу жизни. Особенно, если вспомнить, что сам художник писал, что его "жизнь можно уподобить свече, которую жгли с двух концов и посередине держали калеными клещами". Даже Александр Бенуа, который, отказывая Брюллову в истинных страстях, не отказывал в темпераменте, определил его жизнь как "прожженную в каком-то вакхическом вихре".
В новой книге о Карле Брюллове, написанной искусствоведом и писательницей Верой Чайковской, мотив заветного перстня-печатки "но не згораша" оказывается важным и для "романа-биографии". Не только потому, что речь в нем о горячих страстях, любовной лихорадке, путешествиях, столь же страстной работе, возрождении к жизни… Скорее, причина в другом. Автор, повествуя о жизни своего героя, использует во многом ту же оптику, что художник, создававший "Последний день Помпеи". Оптику, в которой академические штудии и внимательное изучение источников соединяется с пылким воображением, "романтическим", застающим героя не просто в минуту злую для него, а в роковую. Будь то слухи о бросившейся в речку из-за любви к Брюллову француженке или его любовь к великосветской красавице и "беззаконной комете" Юлии Самойловой, чей образ узнается не только рядом с автопортретом художника в "Последнем дне Помпеи", но и в "Вирсавии", не говоря уж том, что ее можно увидеть на двух блистательных портретах с воспитанницами - 1832 и 1842 годов.
Но дело, конечно, не только в биографии художника, словно созданной для романа. С академическими штудиями биографии Карла Брюллова все более менее понятно: в основе книги - воспоминания, письма современников, работы исследователей его творчества… Другим ключом к "лирической биографии" художника становится романтическая поэзия. Причем параллели, возникающие с элегией Пушкина, со стихами Жуковского или прозой Лермонтова, каждый раз оказываются подкреплены либо фактической ссылкой, либо очень тонким сближением, анализом стихотворения и картины. Так происходит, например, при сопоставлении пушкинского "Странника" с "Последним днем Помпеи". Сопоставление не самое очевидное, но позволяющее уловить близость интонации, мотива, пересечения поисков двух художников.
Можно сказать, что поэзия оказывается ключом к личности художника, исследование его картин - ключом к событиям жизни. Карл Павлович Брюллов в этом случае увиден через призму поэзии как "лирический герой". Неудивительно, что "роман-биография" оказывается полемичной по отношению ко многим привычным взглядам на художника. Тем и интересна. Не зря один художник, прочитав эту книгу, признался: "После нее я полюбил Брюллова".
Среди тех аргументов, которые располагают не только в пользу Карла Павловича, но и в пользу книги, - любовно подобранные иллюстрации. Среди них есть и редко тиражируемые листы из римского альбома 1824-1832 года, с зарисовками, например, художников-назарейцев или монаха, отдыхающего в таверне, и эскизы росписей для Пулковской обсерватории (заказ на эту работу Карл Брюллов в итоге не получил), акварельные портреты и рисунки, сделанные художником во время путешествия в Малую Азию… Среди последних можно обнаружить не только портрет будущего героя Севастопольской компании 1854 года, а тогда молодого капитана Владимира Корнилова, но и изумительно живой карандашный набросок сценки, в которой пять зевак наблюдают за полетом фламинго… Можно сказать, что "роман-биография" деликатно дополнен "альбомом художника".