Его имя вряд ли известно широкому кругу читателей "Родины". Притом что Николай Дмитриев мог стать хоть нобелевским лауреатом, хоть "человеком столетия". Помешали несокрушимые причины политического свойства - и свойств его удивительного характера.
Дуэль со "Стрелой"
В 1953 году в КБ-11 - такое название носил знаменитый Ядерный центр в Сарове - поступила электронно-вычислительная машина "Стрела".
Первая советская серийная ЭВМ.
Сегодня ее производительность кажется смешной: 2000 операций в секунду. Для сравнения: у нынешней стиральной машины компьютерный блок имеет скорость сто тысяч. Занимал электронный монстр 300 квадратных метров, потреблял 150 киловатт энергии. Но тогда "Стрела" казалось чудом. Первые советские ядерные заряды обсчитывались на арифмометрах. Долгий, нудный процесс. Десятки девушек в трехэтажном здании Саровского расчетного центра крутили ручки арифмометров "Феликс".
Электронная "Стрела" должна была вытеснить железного "Феликса".
Научный руководитель КБ-11 Юлий Борисович Харитон пришел к академику Андрею Николаевичу Колмогорову посоветоваться: как эффективно использовать машину? Тот ответил мгновенно: "Зачем вам электронно-вычислительные машины? У вас же есть Коля Дмитриев!"
Шутка, конечно. Но в ней была только доля шутки.
Провели соревнование между человеком и машиной. За пульт "Стрелы" сел Иван Дмитриевич Софронов, начальник математического отдела, за арифмометр "Феликс" - Дмитриев. Предложили одну задачу - кто быстрее?
Состязание закончилось вничью.
Собеседование у наркома
Коля Дмитриев родился 24 декабря 1924 года в Тобольске, куда на всякий случай был выслан его отец Александр Тодорович - по национальности болгарин, царский офицер, красноармеец в Гражданскую.
Дмитриев - вундеркинд. С трех лет читал, в семь решал трудные алгебраические и геометрические задачи, к десяти годам знал школьный курс физики. Увлекался классической литературой, штудировал пухлые тома фундаментальной "Всеобщей истории"...
Знакомый отца послал в Народный комиссариат просвещения письмо о необыкновенном ребенке. Мальчика вызвали в Москву, специальная комиссия под председательством наркома просвещения Андрея Сергеевича Бубнова устроила Дмитриеву экзамен. А 1 ноября 1933 года в газете "За коммунистическое просвещение" появилась заметка "Явление, встречающееся раз в столетие. Девятилетний математик Коля Дмитриев". Профессор МГУ Иоасаф Чистяков писал: "У ребенка чрезвычайно большой объем знаний. Он обладает громадной способностью соображения. Несомненно, мы имеем дело с исключительной одаренностью. За свою сорокалетнюю деятельность я ничего подобного не видел. Приходилось встречаться с замечательными счетчиками, но, к счастью, он не является таким механическим счетчиком, он идет гораздо дальше. Такие явления встречаются раз в столетие. Этот ребенок типа Паскаля".
Но Блеза Паскаля знают миллионы, а кто сегодня слышал про Николая Александровича Дмитриева? Только люди, имеющие отношение к атомному проекту.
Семью Дмитриевых переводят в Москву. Дают приличную квартиру в доме номер 10 на Земляном валу, там жили авиатор Чкалов, детский поэт Маршак, пианист Ойстрах. Коля Дмитриев триумфально побеждает на всех математических олимпиадах, в которых участвует. В 1939 году он - 14летний пионер! - поступает на механико-математический факультет МГУ.
Война. Отец ушел в ополчение. Погиб под Москвой. Мать и сестры эвакуированы в Уфу.
Дмитриев остается в Москве, продолжает учиться в университете. Первые научные работы самородка высоко оценены математиками. Открываются блестящие перспективы в науке. Но...
Потенциальный человек столетия остался неизвестным. На то были несокрушимые причины. Судьбу Дмитриева круто увел от чистой математики август 1945 года - американские атомные бомбы взрываются над Хиросимой и Нагасаки.
Много позже Дмитриев скажет в интервью: "Я всегда интересовался политикой больше, чем следует, и всегда был склонен к либерализму. Я ожидал, что после войны будет широкая эволюция к социализму во всем мире, и переход Запада к атомному шантажу нанес болезненный удар моим иллюзиям. Я помню мысль, которую сформулировал для себя: вот дело, которому стоило бы отдать десять лет жизни или даже всю жизнь: создание советской атомной бомбы..."
Выбор "слойки"
В 1946 году Дмитриев - сотрудник теоретического отдела Института химической физики АН СССР. Отдел возглавлял Яков Борисович Зельдович - он подтягивал к ядерному проекту всех, кто мог быть полезным в разработке атомной бомбы. Разумеется, он не мог пропустить Дмитриева: в августе 1948 года молодого ученого переводят на атомный объект в Сарове.
Здесь уже сверкает созвездие имен - Харитон, Зельдович, Франк-Каменецкий, Леонтович, Сахаров... Академики, доктора наук...
А одним из ведущих в проекте стал 24-летний Дмитриев. Кандидат наук без должности.
В воспоминаниях о нем часто: искренний человек. Светлый. Достаточно с ним поговорить пару часов - и словно знаком с детских лет. В Дмитриеве был огромный запас энергии и жизнерадостности. Говорил веско, слушал чутко. Неожиданным поворотом мысли ставил в тупик. Никуда не торопился, а все успевал. Проницательный. Худой, тщедушный - и намека нет на авторитет. Но когда он - единственный на совещании, неважно где: у Курчатова, Харитона, - начинал говорить, наступала тишина. Замолкали Курчатов, Харитон, Зельдович. Даже министр Ванников! Потому что сказанное Колей прекращало дискуссию: он вроде как нехотя излагал решение - спорить больше не о чем.
Или неумолимо ставил крест на идее.
"Мы трепещем перед Колей, как перед высшим судией", - это Зельдович о Дмитриеве.
Его в шутку называли инопланетянином. И вполне серьезно - гением.
Дмитриев был и физик, и математик. И физики, и математики считали его своим. В математике его привлекала почти физическая осязаемость формул. А в физике он стремился подвести под процессы и явления изящный математический фундамент. У него были феноменальные аналитические способности, он решал любую задачу, которую ставил перед собой или которую ему предлагали. Поэтому он был правой рукой и справочником Зельдовича.
Теория ядерной бомбы была ясна. Но воплотить ее, что называется, в металле не удавалось. Прорабатывались разные варианты: "Труба" - ею занимался Зельдович и его группа, "Раствор" - идея и проект Флёрова, "Слойка" - идея Сахарова. Не будем углубляться в тонкости, что стоит за каждым названием. Скажу только одно: над вариантом "Труба" Зельдович и его группа бились почти 6 лет. Почти столько же над своим направлением - Флёров.
Дмитриев провел математические расчеты и представил вывод: "Труба" и "Раствор" бесперспективны.
Особая история со "Слойкой" Сахарова. Зельдович скептически отнесся к его идее, тем не менее дал задание Дмитриеву ее обсчитать. Тот сделал расчеты. Сказал: да, "Слойка" сработает. После этого во всю мощь развернулись работы по реализации идеи Сахарова.
Много позже Дмитриеву зададут вопрос: "Что вам наиболее дорого в жизни?" Он ответит: "Бомба! Более полезного, чем бомба, не было. Она сдерживала угрозу. Это самое важное для тех времен. И не только для тех..."
Нобелевская премия
Когда испытали первую атомную бомбу, на теоретиков, инженеров, разработчиков, рабочих пролился обильный дождь наград. Звание Героя Социалистического Труда у всех ведущих; у Харитона, Зельдовича, Сахарова, Щёлкина - по три Звезды. Плюс дачи, машины, высокие зарплаты...
У Николая Александровича Дмитриева орден, несколько медалей. Лауреат Сталинской премии...
Даже кандидатскую диссертацию защищал, по сути, как навязанное комсомольское поручение. А докторскую диссертацию он так и не защитил. Хотя для этого было достаточно написать заявление и приложить к нему первую попавшуюся свою работу. В Сарове его иногда называли подпольным академиком.
Странность? Скромность? Причина, видимо, еще и в том, что сам он оценивал свои работы по математике - мирового уровня! - очень критически: они казались ему недостаточно блестящими, тривиальными, а некоторые - просто очевидными. Он говорил: главные мои работы впереди...
Попробую объяснить на понятном языке суть одного из открытий Дмитриева. Чтобы ядерное изделие взорвалось, надо перевести заряд в сверхкритическое состояние. Но в таком состоянии оно не может находиться длительное время - чревато катастрофой. Физики-ядерщики знают о таком явлении, как неполный взрыв, оценка его вероятности стала важнейшей проблемой при изготовлении первой атомной бомбы.
Дмитриев разработал математическую теорию неполного взрыва. В основе всех дальнейших вариантов решения проблемы лежат его разработки. В Манхэттенском проекте - так называлась атомная программа США - неполным взрывом занимался Рональд Пайерлс. За эту работу он получил Нобелевскую премию.
Первое персональное дело
В период "оттепели" прогремела повесть Дудинцева "Не хлебом единым", сенсационно критичная к социалистической действительности. По стране прокатились дискуссии, в Сарове тоже состоялся диспут. Дмитриев выступил на нем так, что это сочли антипартийными высказываниями. И вынесли персональное дело ученого на бюро горкома.
Николай Александрович держался скромно. Но какой характер, какую твердость он проявил, когда дело дошло до сути! Секретарь горкома по идеологии Орлов, выведенный из себя упорством коммуниста, бросил фразу: "Вы разве не осознаете, что выступаете против линии ЦК?" На что Дмитриев спокойно ответил: единой линии в ЦК нет, а есть линия Хрущёва, есть линия Молотова, есть линия Кагановича. В кабинете повисла напряженная тишина. Члены горкома, будь они верующими, услышав такую ересь, перекрестились бы: "Свят! Свят! Свят!" Первым опомнился Орлов, закричал: "Вы что, в Президиуме ЦК были? Откуда у Вас такие сведения?" - "Из газет", - спокойно ответил Дмитриев.
Проголосовали: исключить Дмитриева из партии. Правда, областная инстанция решение бюро горкома не утвердила, ограничившись строгим выговором за политически незрелые выступления. А вскоре подтвердилась правота коммуниста Дмитриева: сначала из Президиума ЦК вывели, а затем и из партии исключили членов антипартийной группы Молотова-Кагановича. Все-таки другая у них была линия...
Полемика с Сахаровым
Дмитриев называл себя политическим оппонентом Сахарова, в то же время считая полезным сам факт выступления академика в защиту гражданских прав. Он писал: "Многое или даже большая часть того, что говорил Андрей Дмитриевич, было неправильно, и, тем не менее, я считал его деятельность полезной и говорил ему об этом, и продолжаю так считать. То, что было неправильного, до народа не доходило или плохо доходило. Доходило же только то, что есть, мол, ученый Сахаров, который "за народ", который говорит всё, что хочет, и заглушить его невозможно. Андрей Дмитриевич, так сказать, ввел явочным порядком гласность".
В чем Дмитриев был не согласен с Сахаровым? В знаменитых "Размышлениях о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе" академика он не принял, как сам их назвал, штампы западной пропаганды, употребление термина "тоталитарный". Дмитриев считал, что это звучит некультурно, неостроумно. Не согласен он был и с главным тезисом Сахарова: наиболее эффективным общественным строем является не капитализм и не социализм, а нечто среднее. Дмитриев спросил Сахарова, почему он сделал такой вывод? Андрей Дмитриевич ответил: оптимум всегда посередине. Дмитриев сказал: утверждение для естественника легкомысленное. И привел довод: "Крайние точки образуют относительные максимумы, то есть и социализм, и капитализм устойчивы по отношению к малым возмущениям, а посередине не максимум, а минимум эффективности, то есть положение заведомо неустойчивое".
Дмитриев считал Сахарова политически безграмотным, но в то же время рассматривал его политические выступления как благо для общества: "Это сигнал о крупном неблагополучии. Едва ли именно это неблагополучие особенно компрометирует нас перед заграницей, едва ли там в этом отношении заметно лучше". И далее поразительное сравнение: "Можно сказать, что выступления Сахарова с их теперешним содержанием аналогичны убийству царя Александра II (не говоря о различии масштабов): то и другое было полезно только, как средство убедиться, что так действовать не следует, как приобретение иммунитета от детской болезни".
Дмитриев считал, что корень ошибок Сахарова в некритичном отношении к основному тезису западной пропаганды: нарушения гражданских прав логически неизбежно связаны с особенностями социализма, необходимостью диктатуры пролетариата. И задавал вопросы: "Мало ли имеется и в истории, и в настоящее время вполне капиталистических обществ с диктаторскими режимами? А фашизм в Германии, Италии? Положим, у них была примесь социализма. А Испания?"
Дмитриев был единственным из коллег-атомщиков, кто не боялся встречаться с Сахаровым в пору, когда тот считался исчадием зла.
Второе персональное дело
Оно возникло, когда коммунист Дмитриев написал письмо лидеру своей партии Брежневу. Изложил свои взгляды на некоторые моменты внешней и внутренней политики СССР, а закончил предложением: не пора ли вам, дорогой Леонид Ильич, вместе со всем Политбюро уйти на покой, дать дорогу молодым.
Из ЦК поступил запрос в горком КПСС: что это у вас там за умник выискался? Сотрудники Первого отдела провели обыск в кабинете Дмитриева. О чем составлен документ:
"АКТ от 24 октября 1973 года
При проверке рабочей комнаты т. Дмитриева Н. А. был открыт средний ящик стола, где обратили внимание на записи "Воспоминания Н. А. Дмитриева об атомной бомбе", написанные карандашом на 6 листах.
В связи с этим было принято решение проверить содержание всех записей, лежащих в столе.
В результате проверки обнаружили много записей политического характера и проекты (черновики) писем Сахарову А Д., в ЦК КПСС".
Обнаруженное произвело сильное впечатление на работников горкома. С Дмитриевым решили побеседовать. Он дал разъяснения:
"Как пропагандист я не ухожу от острых вопросов... Если мы отгораживаемся от враждебных радиопередач и не пускаем к себе буржуазные газеты, то это не борьба идеологии, а уклонение, уход от борьбы..."
С точки зрения секретарей горкома, явная антисоветчина. Хотя как раз антисоветчиком Дмитриев не был. Более того, он считал себя коммунистом до мозга костей. Ему задали вопрос в лоб: "Считаете ли Вы, что Ваши взгляды совместимы с пребыванием в партии?"
Дмитриев ответил, как думал:
"Если мои товарищи по партии чего-то не понимают, я стараюсь доказать им правду, не выходя из партии".
Он и в этот раз отделался строгим выговором. И уже гораздо позже, когда сбылись его политические предвидения - капитализм в России восторжествовал - оставался убежденным коммунистом, вступил в Российскую коммунистическую рабочую партию, ревностно защищал ее идеологию в постперестроечные годы. Он был убежден: единственный социальный строй, который подходит России, - социализм.
Прощание с наукой
К концу 50-х многие ведущие специалисты стали покидать Саров. Потому что главное было сделано - Бомба. И было ясно, в каких направлениях будет развиваться ядерная тема дальше. Для настоящего ученого это уже скучно. Сам Дмитриев высказал мнение: "Основное для физиков было позади. Как уменьшить бомбу в 50 и даже 100 раз - это уже переход на мелкие дела".
Объект перестал нуждаться в блистательных работах Дмитриева. Конвейер - не для таких редких талантов, как он. И тем не менее он остался в Сарове. Скорее всего, зря.
Да, он занимался и теорией. Многие разработки его уникальны. Но все работы попадали под гриф "Совершенно секретно", хотя большинство не имели отношения к атомной теме. Например, разработка новых принципов организации программ для ЭВМ, которые и сегодня используются. Но как ученый Дмитриев выпал из ученого мира. Доктор физико-математических наук Софронов вспоминает: "Мне регулярно приходилось бывать в Москве то на совещаниях, то на конференциях. И всегда очень многие участники этих встреч, узнав, что я из Арзамаса-16, задавали вопрос: куда вы дели Николая Александровича Дмитриева? Почему такой яркий талант незаметен?"
А Дмитриев никуда не делся. Секретность увела ученого в тень.
Его уход из московской математической школы в 1946 году стал невосполнимой потерей для советской науки. И огромной удачей для атомного проекта. Наука потеряла, безопасность страны выиграла. Так драматично и неумолимо выпало сойтись судьбам Родины и судьбе человека.
Умер Николай Дмитриев в 2000 году.
Почему он был свободным человеком?
Как это ни странно, но и Дмитриев, и другие разработчики водородного оружия творили в свободной атмосфере. Вроде бы несовместимо: деспотизм государственного устройства и свобода полёта мысли. Как они умудрялись работать на Объекте, окружённом как лагерь колючей проволокой? Когда каждый шаг под наблюдением?
Но работали. Творили. Да с энтузиазмом!
Потому что интересно. Потому что открытие за открытием. Вела страсть к познанию и творчеству - эта штука посильнее свободы. И коллектив единомышленников - вот что несло на волнах творчества.
Стремление во всем разобраться - в натуре исследователя. Дмитриев читал газеты с карандашом, многое вычитывал между строк, вытаскивал на свет божий противоречия и ложь, которые тогда переполняли газетные страницы. Собрал полную экономическую статистику развития России за несколько столетий, экстраполировал эти данные на экономику будущего...
В любом природном, общественном, историческом явлении он искал и умел обнаружить внутреннее противоречие. Невозможность разрешить его вызывала чувство неудовлетворенности там, где другие радовались блестящему успеху.
Он всю жизнь и во всем пытался докопаться до истины. Потому и был свободен, как ни странно это покажется, оставаясь убежденным коммунистом. Кстати, однажды на марксистско-ленинском семинаре Дмитриев выразил сомнение и по поводу хрестоматийной формулировки Маркса - о свободе как осознанной необходимости: "Это как-то нелогично: моя свобода состоит в том, чтобы выбрать из трех рюмок одну. А если я хочу налить еще пару рюмок?"
P.S. "Нет, снова и снова надо изучать капитализм. Почему? Потому, что все новые модные идеи в социалистической политической экономике и экономической политике связаны с заимствованием капиталистических форм, и очень распространено (на мой взгляд) их неправильное толкование, что толкает на ошибки ревизионистского, а иногда и догматического типа. Два больших вопроса: чем капитализм хорош? Чем капитализм плох?"
(Из дневника Николая Александровича Дмитриева)