Шел 1991 год. Сенсацию о найденной могиле Осипа Мандельштама газеты дружно приурочили к 100-летию со дня его рождения. Получилось символично. И суетно - по мнению бывшего партийного работника Валерия Михайловича Маркова, который еще за несколько лет до юбилейного "открытия" водил меня, дальневосточного собкора "Советской России", по неприметному склону сопки в десяти минутах езды от центра Владивостока.
Ответработник признавался, что у него здесь перехватывает горло.
В чиновники Марков сподобился "от станка". То есть от баранки. Авантюрно рванувший к океану детдомовец с Урала был жаден до работы и книг. Днем брал горные перевалы, вечером - "Нагорную проповедь". Без отрыва от шоферской кабины окончил истфак университета. Потом не на шутку увлекся историей живописи - и поступил в ленинградский Институт имени Репина на факультет истории и теории изобразительного искусства. Всерьез заинтересовался прошлым Владивостока - написал великолепный путеводитель, ставший бестселлером...
Он всегда заводился с пол-оборота - точь-в-точь, как его верный грузовик. И когда уверовал в дарованную небом перестройку, то откликнулся на приглашение - куда же еще?! - в крайком КПСС.
Это был самый странный партийный работник, каких я знал. Хотя бы потому, что в год своей блестящей крайкомовской карьеры он защитил в Ленинграде диссертацию "Портретная живопись И.Е. Репина девяностых годов XIX века"...
Шоферская основательность сочеталась в Маркове с мнительностью историка и дотошностью искусствоведа. В повседневном общении это не самые приятные черты. Многие были искренне убеждены, что Марков - патологический зануда.
Но это он, а не речистые "исследователи", вернул нам могилу Поэта.
Осип Мандельштам
С занудливой неспешностью восстанавливал Марков драму Владивостокского пересыльного лагеря. Исследовал сохранившуюся почти в полной сохранности "зону". Встречался с бывшими заключенными и вертухаями. Записывал легенды, похожие на правду, и правду, похожую на горячечный бред...
В Центральном архиве ВМФ СССР Марков обнаружил старые карты города с обозначением фортов, бастионов, люнетов Владивостокской крепости, построенных еще к Русско-японской войне. Глубокий крепостной ров, начинавшийся на берегу моря, проходил метрах в восьмистах от лагеря - точь-в-точь, как сообщали Маркову о могильнике его чудом выжившие адресаты. Один к одному спроецировалась на поисковую карту схема, присланная из Бурятии реабилитированным зэком Петром Андреевичем Яхновецким...
Стало окончательно ясно, в какой из трех гигантских могильников лег колымский призыв 1937-1939 годов.
А еще тогда мы впервые узнали - Марков добыл прогноз гидрометцентра - как в последние дни 1938 года над скрючившейся от холода "пересылкой" белой волчицей бесчинствовала пурга, заметая бараки и страшные штабеля, заметая надежду, которая, возможно, еще теплилась на дне мерцающего сознания: "Когда на площадях и в тишине келейной мы сходим медленно с ума, холодного и чистого рейнвейна предложит нам жестокая зима". И искорки прозрачных строк, шипя, прожигали спрессованный наст...
А бывший партаппаратчик Марков на волне перестроечной эйфории стал начальником управления культуры Владивостокского горисполкома. Избирали его трудно, с "товарищеской критикой" в глаза и анонимными оскорблениями, с телефонными придушенными советами: тебе что, больше всех надо?
Сегодня он преподает в приморских вузах. И ему по-прежнему больше всех надо. Валерий Марков готовит для "Родины" следующий материал - о гулаговской судьбе Сергея Павловича Королева...