Поделиться
Алексей Варламов: Это абсолютно мистическая история. Дело в том, что мы с Владимиром Хотиненко независимо друг от друга, странным образом обратили внимание на слова из молитвы Иоанна Златоуста: "да не на мнозе удаляйся от общения Твоего, от мысленного волка звероуловлен буду". Что означает следующее: "даже не сильно удалившись от общения с Богом, я буду поражен греховными помыслами". То есть мысленный волк - это наши нечистые помыслы, своего рода темная сторона души. Образ очень емкий и выразительный. Хотиненко стал искать, нет ли чего-нибудь на эту тему написанного и так прочитал книгу. Сказал, что роман его зацепил, и он хочет снять по нему фильм. Сейчас мы пишем сценарий. Получится фильм или нет, а это дело непростое, в любом случае у меня появился очень интересный, глубокий, умный, тонкий читатель, который верно уловил замысел книги, очень внимательно ее прочитал, даже подметил в романе вещи, которые мне самому были не видны, а он режиссерским глазом это углядел. Правда, как ему кажется, для фильма финал книги не подходит.
Слишком трагический?
Алексей Варламов: Да. Я то же слышал и от читателей - почему такой трагический финал. Что тут сказать? Так написалось, получилось помимо моей воли. Но вот думаем, как иначе могла бы закончиться эта история.
А разве не мистика, что "Мысленный волк" зацепил режиссера, только что снявшего "Бесов" Достоевского?
Алексей Варламов: Я об этих ассоциациях, когда писал, не думал. Меня недавно спросил один из серьезных исследователей Серебряного века, не имел ли я в виду роман Андрея Белого "Петербург". Нет. Я описывал литературную и общественную ситуацию Серебряного века, как она мне видится на основе моего исследовательского опыта - остальное читательское восприятие.
Ситуация же не придуманная и прототипы некоторых героев легко угадываются - Пришвин, Грин, Розанов...
Алексей Варлмаов: Но Достоевского я в виду не имел совершенно точно, хотя понимаю, откуда это взялось, ведь он как никто предчувствовал то, что произойдет с Россией в ХХ веке. У меня в качестве одного из героев выступает Ницше. И связь с Достоевским скорее через него.
В обыденном сознании Серебряный век - ананасы в шампанском, опавшие листья, Скрябин, мечтавший с помощью музыки, слов, цвета трансформировать реальность... Что-то утончённое, изысканное, возможно, странное и болезненное, но скорее красивое, чем устрашающее. "Мысленный волк" - первая в нашей литературе, как бы сказать поточнее ... месть Серебряному веку.
Алексей Варламов: Если уж в этих категориях судить, то не месть, а некий счет, вопрошание. У меня в этом смысле с Серебряным веком любопытная личная история связана. В школе у нас была учительница русского языка и литературы, которая нам рассказывала про эту эпоху: да, было такое нехорошее время, и были сомнительные писатели, декаденты, которых вам, дети, читать не надо. Как у всякого ребенка, у меня, естественно, возник интерес - что за сомнительные писатели, что за вредные книжки? Но удовлетворить тогда свое любопытство не мог, это были 70-е годы. Когда книги стали доступны, начал их читать - с жадностью и по-своему попадал под их обаяние. Но уже более глубоко погрузившись в эту эпоху, я вынужден был признать, что учительница была во многом права. Серебряный век - время столь же богатое, сколь и мутное, столь же интересное, сколь и ядовитое, столь же привлекательное, сколь и опасно соблазнительное. Пришвин очень точно сравнил эту эпоху с болотной обманкой: с виду зеленый лужок с цветами, а под ним трясина. В моем романе есть прямое указание на это - пейзаж, который видит главный герой, когда предпринимает попытку неудачного бегства: за перекатом предстает очень привлекательная местность, фантастическая, но абсолютно мертвая. Вот моя картина Серебряного века. Но то, что в этой мертвенности было нечто неотразимое, влекущее - тоже факт.
Время мертвое, а какие яркие живые личности, тут нет противоречия?
Алексей Варламов: Они потому и были живыми, что были вынуждены спасаться, как любой человек, а тем более любой писатель, художник своему времени так или иначе противостоящий. Пришвин, Алексей Толстой, Александр Грин, по крайней мере, эти трое, о ком я писал в серии ЖЗЛ, конечно, люди Серебряного века. Но они не были декадентскими идеологами.
У любого человека, тем более сложного, творческого, почти всегда сложные отношения со своим временем. Ведь у нас легких времён не бывало.
Алексей Варламов: От своей эпохи, от своей культуры мои герои скорее отталкивались. Алексей Толстой себя ей прямо противопоставлял, он - Буратино в театре Карабаса Барабаса. Есть Пьеро, есть Мальвина, томные, болезненные, они любят смутные символы, любят что-то неясное, беспокойное, а он - здоровый. Грин и Пришвин к ней стремились и ее бежали, да и не были приняты там вполне. Для меня, скорее, декадентскими фигурами являются Гиппиус, Мережковский, Сологуб...
Розанов?
Алексей Варламов: Я слишком люблю Розанова, чтобы с этим согласиться.
"Если я люблю, то я их вывожу за скобки", - о, какой хитрый!
Алексей Варламов: Ну и что? Роман дает возможность быть абсолютно субъективным. Кого люблю, того милую...
Поэтому написав о героях Серебряного века в строгом жанре жизнеописаний, перешли во фри-стайл - продолжили играть с ними в художественной форме. Писателем быть веселее?
Алексей Варламов: Интереснее. Это больше соответствует моей натуре. То, что ты пишешь в серии ЖЗЛ, должно строго следовать фактам. Если кто-то поймает тебя за руку, что здесь ты неправильно назвал имя, фамилию, год, событие - ты не доработал. В прозе иное. Там не обязательно фактам следовать, важно - им не противоречить без необходимости.
В какой момент произошел скачок, захотелось получить полную свободу распоряжения своими героями. Стать в каком-то смысле папой Карло - Вы же манипулируете ими?
Алексей Варламов: Еще неизвестно кто кем манипулирует: я ими или они мной. Иногда такие возникают головоломки. С самого начала, когда я писал биографию Пришвина, в ней встречались сюжеты очень любопытные, но собственно биографических данных не доставало. И этот сюжет меня увлек.
Захотелось пофантазировать?
Алексей Варламов: Понять то, что одними средствами биографии не поймешь. Для меня "Мысленный волк" - роман о природе творчества. О том, что служит источником вдохновения. Откуда все это берется. Почему вдруг человек начинает писать. И что происходит с людьми, которые попадают в орбиту того, кто пишет. Мне кажется, в Серебряном веке эта проблема была особенно острой. Можно вспомнить трагические судьбы женщин, которые вдохновляли писателей, поэтов на их свершения. Нину Петровскую, Елизавету Дмитриеву, Веру Шварсалон…
Что значит быть музой? Что с таким человеком происходит - это проклятие или счастье? Это тоже одна из граней, сквозных тем романа. В жизни Пришвина была пятнадцатилетняя девочка Соня Ефимова, она фигурирует в его дневниках, он ее называл Козочкой. Их связывали очень странные отношения. Ничего плотского не было, но явно он испытывал к ней влечение, интерес, любопытство. И она к нему тоже. Странный союз художника и создания, которое вдохновляет, как до этого его вдохновляли другие женщины. Хорошо им от этого было или плохо, что они испытывали, будучи источником вдохновения и как чувствовали себя, когда к ним теряли интерес. Эта обида горше любой другой.
"Мысленный волк" был воспринят как роман не сюжетов, а идей. Это раз. И, с другой стороны, ассоциации с актуальными событиями - вопиющие, неизбежные. Вы не раз говорили, что начали писать в 2010 году, во время безумной жары, зноя, дыма, в ощущении катаклизма.
Алексей Варламов: Я не думаю, что времена уж очень сильно совпадают, по крайней мере, я бы этим не увлекался. Но то, что русскому человеку было свойственно тогда -свойственно и сейчас.
Например?
Алексей Варламов: Впадать в крайности, обманываться иллюзиями, высокими идеями и дивными лозунгами, а потом с гневом от них отшатываться и разбивать. Вот факт, который меня поразил именно как факт, и в романе это есть: летом 1914-го года, когда Россия вступила в Первую мировую войну, значительная часть интеллигенции, и не только интеллигенции, ликовала. Демонстрации, манифестации в поддержку царя, погромы немецких лавок… Розанов, умница Розанов, написал целую книжку "Война 14-го года и русское возрождение". В ней он фактически благословляет начало войны, потому что она должна прервать то сонное, ленивое, затхлое, застойное существование, в которое давно была погружена Россия, атмосфера гражданского безразличия и холодности. А война, как ему представляется, пробуждает в людях лучшие чувства, война приводит к всплеску национального самосознания, к единству народа и царя, наконец-то мы отряхнемся, почувствуем себя великим народом.
Война пробуждает лучшие чувства...
Алексей Варламов: Да, ты читаешь и понимаешь, что он искренне в это верил, понимаешь, насколько сильно могли розановские слова действовать тогда на людей. Понимаешь ликование, которое испытывала Россия. Наконец докажем, что мы сильная, могучая страна. Мы достигнем своего, возьмем Константинополь, водрузим крест на Святой Софии, захватим проливы! И любопытно, почему книга называлась "Война 1914-го года и русское возрождение"? Розанов был уверен, очень многие люди были уверены, что эта война в 1914 году начнется - и закончится! Как война 1812-го года. И это будет последняя война в истории человечества, после которой наступит вечный мир. Но пройдет три года и Василий Васильевич напишет в "Апокалипсисе нашего времени": "Русь слиняла в два дня, самое большее - в три". Вот они крайности нашего духа. Вот эйфория и отчаяние, одинаково далекие от правды. Или другой факт. В 1914-м году русские люди громили германское посольство в Петрограде, а в 1918-м году Бунин записывает: " Скорей бы немцы пришли. Все ждут немцев. Думают, что они наведут порядок". И можно почти не сомневаться, что те люди, которые громили посольство в 1914-м году, ждали в 18-м немцев как освободителей. Вот эта невероятная русская шаткость, впадание из одной прелести в другую прелесть, мне кажется, это наш вирус, наша опасность.
Это есть тот самый "мысленный волк"?
Алексей Варламов: Одно из его проявлений. Это русское свойство, русское качество. Мы такие. Мы вряд ли можем себя переделать, но, хотя бы, должны это в себе видеть, понимать, осознавать. И не ликовать, а относиться к истории трезво. Когда начиналась война 1941 года, никто не ликовал. Война, которая начинается с ликования, заканчивается поражением. А война, которая начинается с ощущения того, что перед нами сложная, тяжелая, долгая работа, приводит к победе.
Важное уточнение. Ликуем, когда мы куда-то идем, и мы что-то берем. А когда к нам приходят, мы не ликуем. Вот принципиальная разница.
Алексей Варламов: Это тоже верно. И, тем не менее, русскому человеку свойственна нервозность, опьяненность, упоение до самозабвения. И это наша опасная национальная черта, которая может привести к катастрофе, и к жесточайшему отрезвлению. Кстати, тот же Пришвин в своем дневнике четко объяснил, почему он перешел на сторону советской власти, почему поддерживал Сталина в 30-е годы: с его точки зрения Сталин как раз и был той отрезвляющей силой, которая остановила опьяненную Россию. Но не приведи Господь это повторится.
Своего рода стабилизатор?
Алексей Варламов: Слово "стабильный" он не использовал, конечно. Но для того, чтобы преодолеть жесточайшее похмелье, которое Россия тогда испытала, чтобы привести народ, интеллигенцию в чувство, нужны были жесточайшие меры. Пришвин воспринимал это так. С этим можно соглашаться или не соглашаться, но, на мой взгляд, духовное отрезвление, это то, чего нам больше всего не достает и чем раньше оно наступит, тем менее жесткие меры потребуются в будущем. Поэтому когда я слышу всякого рода вопли по телевизору, когда нагнетается истерия, будь она связана с Украиной, с Сирией, с чем угодно, точно знаю - нам противопоказано бездумно ликовать! Надо быть мужественным, твердым, спокойным, хладнокровными. Вести свою линию на отстаивание национальных интересов страны, но без хлыстовства. Митинговая стихия, которую мы видели в советские годы - партия, Ленин, комсомол, или что-то в этом роде орали, и чем все это кончилось?! Нельзя нам истерить. Надо понижать градус. Всем. Как-то прийти в чувства, соответствовать своему историческому возрасту. И это касается и народа, и наших политиков, которые народ "заводят", поднимают на истерику. Причем тут неважно, кто это делает - либералы, государственники, националисты, профессиональные борцы с коррупцией…
Тоже проявление "мысленного волка"?
Алексей Варламов: Да. Это - в религиозном смысле слова - впадание в экстаз, хлыстовство.
Сектантские штучки.
Алексей Варламов: Безусловно. Так начинаются политические радения. Этого нет в ортодоксальной церкви. Церковь как раз за трезвое отношения к миру. Но русскому человеку иногда становится как-то скучно.
Язычество просыпается в крови.
Алексей Варламов: Может быть, язычество, может быть, пространство наше так действует. Я говорю, что трудно себя переделать, но знать себя надо. Надо понимать: если ты выпил лишнего, выпил и выпил. Но не садись за руль.
Какие еще проявления "мысленного волка" сейчас видите?
Алексей Варламов: Мысленный волк ищет, как уловить человеческую душу. Сегодня один из самых действенных способов - в том, что человека можно поймать на комфорте, на стремлении жить более удобно. Мы становимся рабами, заложниками комфорта. И я, произносящий эти слова, понимаю, что ничуть не лучше всех остальных, и от этого очень трудно отказаться, и этому очень трудно противостоять. Все-таки в советское время было более очевидно, как держаться в стороне от губительных веяний эпохи. Лозунг Солженицына "Жить не по лжи" - очень точный.
Ложь и комфорт друг другу не противоречат.
Алексей Варламов: Скорее дополняют. Очень многое в обществе определяется тем, кого выбирают девушки. Тридцать-сорок лет назад для девушки не был идеалом обязательно богатый молодой человек. Скорее умный, интересный, свободный, образованный. Сегодня все-таки, как не крути, все определяют деньги. Такой тотальной власти денег над человеком, кажется, раньше не было.
В Серебряном веке тоже?
Алексей Варламов: Кстати, и в Серебряном веке не было! Сегодня все имеет эквивалент в деньгах. Любая политическая сила, как бы они там не бились, у них всегда все на деньгах завязано. Вожди "единороссов", коммунистов, либерал-демократов и просто либералов могут яростно спорить из-за идеологии, но уровень жизни у всех вождей примерно одинаковый. И от этого никто никогда не откажется - с любыми идеями, что бы они там людям на митингах не навязывали. И еще одно, что видно сегодня невооруженным взглядом - невероятная степень взаимного злорадства. Особенно в социальных сетях, но очевидно, что она подогревается извне.
Братские народы упиваются неудачами друг друга, оппозиция ликует, когда что-то не складывается у власти, сучки в глазах ближнего отыскиваются с изумительной виртуозностью по всему миру, бревна в своих глазах не замечает никто - ни Европа, ни Америка, ни мы. А пользуется всем третья сила, та, что подняла голову и устраивает террор. Христианские страны сегодня как перессорившиеся русские князья перед нашествием врага из глубин Азии. И ведь что-то похожее было в русском обществе сто лет назад, когда тоже разногласия стали дороже Отечества. Враг посеял семена вражды, которые взошли так дружно, что диву можно было даваться. Тут ведь больше всего легкомыслия. "Мы все шалили", - сказал по этому поводу тот же Розанов. И чем эти "шалости" кончились?
А возвращаясь к "Мысленному волку", знаете чего мне более всего не хочется? Чтобы не пытались за меня решить, что я хотел сказать. Чтобы роман не упрощали. Я читал такую критику: что это роман о том, что была такая прекрасная, великая страна, а потом пришел мысленный волк и всех съел. Понятно, что после драки кулаками не машут и читатель всегда прав, но разве я об этом написал?
Для книги не существует состояния "после драки". Литературное произведение всегда в процессе - чтения, осмысления, комментирования. Что бы вам хотелось сказать читателями - настоящим и будущим.
Алексей Варламов: Не отождествляйте авторскую позицию ни с одним из персонажей.
Какая реакция на книгу порадовала? Чего ожидали?
Алексей Варламов: Меня немножко удивляет, что многие пытаются спрямить смыслы, которые заложены в романе. Я даже не согласился бы с тем, что это роман идей. Для меня это роман о природе человека, природе творчества, природе как таковой. Слово "природа" для меня ключевое, чего бы это ни касалось.
Природа как сущность?
Алексей Варламов: Природа как личность. Природа, которая реагирует на то, что делает человек. Самое прекрасное в моей жизни - когда я вижу землю, небо, воду, деревья... Именно как городской человек, может быть, я особенно остро это чувствую. Поэтому хотел насытить роман образами природы, которая противопоставляется тому, что делают люди. И, конечно, для меня в этом смысле важнейший персонаж - Григорий Распутин. Я о нем книгу написал в серии "ЖЗЛ", большую, важную книгу. Для меня важную. В ней много источников, свидетельств, документов. Но когда она уже была написана, я почувствовал, что обделил этого человека, бесконечно преданного царю и Церкви, своей симпатией, уважением, немножко засушил, боясь уйти от точности, строгости и документальности, особенно по отношению к тому, чья жизнь до такой степени мифологизирована. В романе я попытался эту симпатию восполнить. Это тоже стало одним из поводов для того, чтобы роман написать. Сказать то, что в биографии не сказал. Распутин для меня такой человек, именно потому что он - странник и бродяга. Он ходил по земле, он кричал небу слова... Как у Пушкина сказано: "По прихоти своей скитаться здесь и там, / Дивясь божественной природы красотам".
А роман постоянно утаскивают в идеологию.
Алексей Варламов: Причем, в поверхностную, примитивную идеологию. А для меня гораздо важнее ощущение человека, который остается один на один с мирозданием. Мне бы хотелось, чтобы это увидел читатель. Но если он не видит, то не его, а моя вина.