Поделиться
В первой сцене всех персонажей режиссер Иван Поповски поставил в нарочито театральных позах подпирать тканевые колонны. Причем, поставил на котурны. (Примерно в таких - как на ходулях - ходила, кстати, Клеопатра, она же Полина Кутепова, в фоменковских "Египетских ночах"). "В греческом зале, в греческом зале" - и весело, и иронично. В античном театре котурны носили трагические актеры, а никак не комедийные. Так что не удивительно, что Гермия и Лизандр, несчастные влюбленные, которым запрещено быть вместе, сбрасывают по котурну и начинают бодро хромать по сцене, поддерживая друг друга.
Что у Шекспира происходит в этом летнем "Сне" - кажется, помнить все должны, - и все-таки напомнить не мешает. Гермия (Серафима Огарева) обещана отцом в жены Деметрию (Юрий Буторин). Он - за, она против, ибо предпочитает Лисандра (Александр Мичков), "юношу ничуть не хуже". Герцог афинский Тезей (Карэн Бадалов), который сам готовится к свадьбе с царицей амазонок Ипполитой (Галина Тюнина), велит девушке - или принять волю отца, или уйти в монастырь. Влюбленные (Гермия с Лисандром) решают бежать подальше от афинских законов, чтобы обвенчаться. Подруга Гермии Елена выдает этот план Деметрию - из неразделенной любви к нему.
Так все четверо оказываются ночью в лесу, где и без того уже закручиваются трагедии с комедиями. Здесь репетируют пьесу к свадьбе герцога, здесь ссорятся царь и царица эльфов (Оберон - опять Карэн Бадалов, а Титания вновь Галина Тюнина). Пытаясь помирить их, добрый малый, эльф Робин (Амбарцум Кабанян) перепутывает юных греков, все перевлюбляются заново. Ничего не подозревающий театрал-мастеровой превращается в осла. Ночка выходит совершенно шалая.
Для своей постановки "Сна в летнюю ночь" Иван Поповски выбрал не самый привычный для российской публики перевод - Осии Сороки. Он особенный - извилисто ритмичный, немного инверсивный, цветаевский. В предисловии к "Сну в шалую ночь" Сорока объяснял свой выбор: "Нет в русской литературе XX века поэта раскованней, "шекспиристей" по ритмике стиха, чем Цветаева". И для наглядности приводит цитаты из ее пьесы "Приключение" - той самой, что Иван Поповски ставил еще на втором курсе обучения у Петра Фоменко. К "Сну" режиссер отнесся очень бережно: чистый текст, хорошие актеры, отсутствие декораций - все почти как в шекспировском театре "Глобус".
Спектакль фоменок уже успели сравнить с легендарной постановкой Питера Брука 1970 года - там были акробатические номера, актеры на трапециях под куполом. У Поповски есть воздушные полотна - в них герои путаются, кувыркаются, взлетают. Это ведь тоже "шекспировский театр" - времен, когда гимнасты и жонглеры, независимо от персонажей пьесы, вплетались в ткань спектакля, а разница между актером и шутом была не очень четкой.
Ткань в этом спектакле вообще - отдельная материя. Полотнища полностью заменяют собой декорации - становятся и колоннадой, и лесом, и кровом. Разделяют, соединяют, опутывают, окутывают, скрывают наготу и обнажают помыслы. Ткань качается гамаком, волнуется морем, сбивается простынею. Сквозь тонкую материю светится особая эротика вполне обыденных сцен. Сплошные тонкие намеки на толстые обстоятельства. Спектакль из шелка и газа - такой "эльфийский" ход. Ткань объединяет и разъединяет персонажей: четкое разделение на царей, людей и эльфов сам Шекспир задал уже именами - Тезей и его приближенные носят греческие имена, ремесленники - английские христианские, а Оберон и свита - фольклорные, языческие. Иван Поповски и его "П.О.П." (так в программке значится художник-постановщик) эту разницу визуализировали: греки - в белом, мастеровые - в коричневом, эльфы - "люди в сером".
Три цвета и "расы" пересекаются в финале, на тройной свадьбе. Тезей и Ипполита, Гермия и Лисандр, Елена и Деметрий смотрят ту самую постановку, которую ремесленники репетировали в лесу. Шекспировскую пародию на средневековый театр режиссер усилил жирно - мастеровые на лыковых котурнах, сцена на сцене высоко, но косо, на заднике мятые тряпки.
Любимый Шекспиром "театр в театре" режиссер наделил дополнительным смыслом. Получился не просто "наблюдающий за наблюдающим". На сцене собрались три поколения "фоменок". Кто-то в воображаемом зрительном зале, кто-то в незримом пространстве, кто-то на сцене. Все связаны одной тканью в один и тот же узел, у всех одни подмостки и акробатические этюды. У Тезея тот же театральный бинокль, что и у Оберона - то есть, одна и та же оптика, один и тот же взгляд, один театр.
Иллюзии перетекают из одной в другую и в финале: подметает сцену не эльф, а грек. Но из-под белых греческих одежд торчат серые, эльфийские. Что иллюзорно, что реально - никогда до конца не ухватишь: вечно что-нибудь ускользает. Китайская шкатулка "Мастерской" продолжает открываться.