Поделиться
Говорят, началось все с аудиопьесы, разыгранной актерами на пустой сцене театра в Лос-Анджелесе. А закончилось анимационным фильмом, где десятки персонажей озвучены тремя актерами, причем и женщины, и дети говорят одним и тем же мужским голосом, и тогда фильм напоминает иллюстрированный авторский монолог. Анимация здесь - ростовые куклы, максимально жизнеподобные, фотографически дотошно передающие все анатомические особенности человеческого тела - даже когда тела действуют вполне голыми.
Куклы пугающе похожи на людей, и единственное, что их выделяет из ряда живых, - явственно заметныеные на висках и челюстях сочленения. То ли это засланцы из космоса, прикинувшиеся людьми, то ли роботы, заменившие, наконец, архаичное человечество. В какой-то момент фильма лицо нечаянно отвалится - и впрямь роботы, а может, и засланцы! (Из информационного буклета стало ясно, что швы оставлены по чисто техническим причинам, но, по-видимому, у Кауфмана даже минусы идут в плюс, высекая новые непредвиденные, но важные смыслы).
Чарли Кауфман, прежде чем стать режиссером "Синекдохи. Нью-Йорк", и слыл, и был первоклассным сценаристом таких картин, как "Вечное сияние чистого разума", "Адаптация", "Быть Джоном Малковичем". Идея одного только "Малковича" достаточно безумна, чтобы считаться гениальным открытием. "Аномализу" он поставил в компании с аниматором Дюком Джонсоном, который до сих пор был известен только телезрителям.
…Итак, Майкл Стоун, маститый автор объемистого труда о законах сферы обслуживания "Как мне помочь вам помочь им", летит в Цинцинатти читать лекцию. У него вид немолодого клерка, никаких приключений не предвидится. Нам все показывают подробно: как он идет по аэропорту, как взлетает и садится самолет, и как герой берет такси, и какой болтливый этот таксист, и сколько недоразумений проистекает из-за того, что в Цинцинатти говорят не совсем так, как в его Лос-Анджелесе. Он войдет в отель, и его чемодан внесут в номер, и покажут, где пульт от телевизора, и получат чаевые. Подробность необыкновенно дотошная, но смотришь взахлеб - на этой бытовой муре привыкаешь к новому типу изображения человека, осваиваешь куклу - "тренируешься на кошках", как сказал бы наш Леонид Гайдай. Диковинно: перед нами человек - и уже не совсем. Но похож отчаянно. И ведет себя точно так, как ведем себя и мы, входя в номер отеля и вспоминая телефоны знакомых в чужом городе.
Потом герой встретит неказистую Лизу. И здесь чуть ли не впервые в фильме зазвучит женский голос - другой голос, в этих координатах - аномалия (озвучила Дженнифер Джейсон Ли). Лиза умудрилась сохранить дивное простодушие, каких не бывает. "Она так невинна, что нечаянно может сказать страшные вещи" - охарактеризовал бы ее наш Евгений Шварц. И скучный клерк поймет, что такой еще не встречал. Здесь в фильме последуют сцены, какие в исполнении актеров отнесли бы к порнографии, но у кукол все выходит почти целомудренно и во всяком случае трогательно. Так совокуплялся бы чайный сервиз, каждую секунду боясь разбиться.
А потом мираж схлынет, Стоун вернется домой, в семью, и аномалия пройдет, как нечаянный праздник - останутся серые будни. И вдруг станет абсолютно ясным смысл и швов на лицах, и механической пластики этого человекоподобного мира: мы, человеки, живем по кукольным законам, живем по инерции, без божества и вдохновения. В этом безликом мире мы погрязли в раз навсегда установленных бытовых ритуалах - комфортных, сервильных, гламурных и… пустых. И потому на человеков похожи только внешне. Как сказал бы наш Салтыков-Щедрин, - "органчики". Подобия той жизнерадостной японской куклы, которую этот Стоун по ошибке купил сынишке в секс-шопе.
Семь лет назад Кауфман прогорел со своим режиссерским дебютом "Синекхода, Нью-Йорк" - зритель не пошел. Деньги на "Аномализу" собирали методом краудфандинга - с миру по нитке. Кауфман считает, что в этом есть преимущества: ни от кого не зависишь, ни перед кем не отчитываешься. Теперь "Аномализа", как и многие фильмы нынешней удивительно разнообразной Мостры, поставит жюри в тупик - ему придется оценивать и сравнивать фильмы несравнимые, несопоставимые и потому бесценные. Вечно сияющие творения чистого разума.