16.07.2015 00:00
    Поделиться

    Чеховский фестиваль завершился спектаклем парижского "Одеона"

    Чеховский фестиваль завершается спектаклем парижского "Одеона"
    Чеховскому фестиваля повезло: Валерий Шадрин пригласил для закрытия спектакль парижского "Одеона" "Ложные признания" по пьесе Мариво в постановке знаменитого швейцарского режиссера Люка Бонди.

    Много ли нужно было Бонди, чтобы превратить свой спектакль в шедевр? Всего лишь Изабель Юппер и сотня пар туфель, аккуратно выстроенных в глубине сцены.

    Мариво - вместе с Расином и Мольером - важнейший французской драматург, в пьесах которого исследуются сложнейшие механизмы манипуляций и человеческих чувств, а в его театре игра служит как инструментом обмана, так и условием любви.

    В центре пьесы интрига, в результате которой бедный Дорант попадает в дом к богатой вдовушке и влюбляет ее в себя. Кто ведет эту интригу? Его бывший слуга Дюбуа, складывающий все обстоятельства в пользу своего бывшего господина? Да. Но его мотивы не ясны, и скорее всего - бескорыстны. Так по крайней мере решено в спектакле Бонди, где руководитель интриги - лукавый и печальный Пьеро, наблюдатель чувств в социально-детерминированном мире, или проще - некое божество любви.

    А сам Дорант влюблен ли в Араминту или только хочет поправить свои дела, завладев ее сердцем и состоянием? У Мариво - и в этом его гениальное созвучие новому времени - нельзя быть уверенным ни в чем, ни одно из объяснений не работает без второго и третьего. Ведь вопрос о том, как и почему Араминту вовлекают в любовь и является ли ее (его) признание ложным, остается открытым до конца пьесы и за ее пределами.

    Тень ложного признания лежит на всем сюжете, заставляя его мерцать светом надорвавшейся надежды и трагического выбора. Потому Хайнер Мюллер так любил жесткие игровые коллизии Мариво, потому Клим назвал один из своих спектаклей "Марево Мариво", потому встреча с Мариво так много определила в меланхолическом и язвительном театре Дмитрия Чернякова.

    Люк Бонди опрокидывает в современность пьесу XVIII века. Пока зрители рассаживаются, двое в белых одеждах занимаются тай-чи, медленно раскачивая пространство кошачьими движениями воинов. Одна из них - Изабель Юппер. Еще мгновение тишины - и роли определятся: ее рыжая, уже немолодая и стильная Араманта, расплатится с учителем, выпьет сок и пойдет переодеваться. Долгое зависание в медитативном восточном тренинге станет прологом к тому зависанию чувств, в котором пребывает ее прелестная и одинокая героиня. Ей есть, чем занять свою жизнь, но она точно парит, зависает, танцует бесцельный танец своей жизни - спокойна и опустошена.

    Так играет ее Юппер в первых сценах, пока вокруг нее разворачивается таинственная интрига страсти и денег. Бонди презирает и наслаждается тем, что традиционно зовется мариводажем - изысканным плетением диалога, завораживающим своей музыкальностью. У него все - прежде всего Юппер - точно поют, парят в языке, растягивая фразу к финалу, наслаждаясь ее красотой, нигде не выпадая из общего интонационного "шелеста", какого-то сокрытого, внутреннего танца. Но мысль, жесткая и почти язвительная, не прекращает биться под этим музыкальнейшим птичьим лепетом. Мысль о страхе, который сковывает социального человека, и который не всякий рискнет преодолеть, чтобы узнать чувство и сделать признание.

    Красавчик Дорант - звезда французского кино Луи Гаррель (прославившийся после "Мечтателей" Бертолуччи) - являясь причиной всей интриги, почти незаметен. Незаметна сама для себя и героиня Юппер. Она еще не знает, что должно с ней случиться, но сдержанно и осознанно идет на "провокацию" сюжета, который манит ее своими пугающими катаклизмами.

    Ее мать - восхитительно владеющая искусством буффонного гротеска Бюль Ожье - являет собой отвратительную, но навязчивую модель социального поведения. Ее дочь тошнит от нее, она брезгливо сбрасывает ее руку со своего плеча, точно боясь заразиться выхолощенным модусом успешного социального поведения. Чем она ближе к нему, тем отвратительней ей тремоло ее походки и голоса. Сама она ходит в опасно узкой юбке, сдавливающей ее собственную походку до воробьиного скока, и оттого ей еще страшней так и замереть в сдавленном, ложном движении - полной противоположности того свободного, широкого "танца", который она репетировала в затакте спектакля.

    Рыжая, со сжатой пружиной вечной светской сдержанности, она сама летит на пламя, которое никому не кажется огнем, - столь осторожны его агенты. Но огонь тем не менее разгорается. Из зазеркалья уже выглядывает маска страсти - это она стремительно и кротко открывает потаенную дверцу с зеркалом, чтобы взглянуть на свое новое лицо, а в нем - лицо любви, его лицо. И вот лишь звучит выдавленное ею любовное признание - кошачий танец просыпается в ней, она летает по сцене огненным птахом, чтобы замереть на крышке камина, лечь там кошкой, трагической бабочкой, готовой к метаморфозе. В ее жесте нет героического бесстрашия, а только смиренная готовность наплевать на предрассудки и опасения, отринуть социальные табу и вечные размышления о мотивах признаний.

    Признание - ложное или нет - влечет ее с поверхности страха в глубину чувства, и ее верные оруженосцы - армия туфель, годами собиравшаяся ею для атаки, - смиренно и гордо светятся в темноте обнаженной для битвы арьерсцены.

    Между тем

    Спектакль "Ложные признания" можно увидеть в Москве на сцене Театра им. Моссовета 16 и17 июля.

    Поделиться