Поделиться
Кот тоже будет - огромный, как булгаковский Бегемот. И бал у Сатаны будет - но в цирке-шапито, где, разбрызгивая кровь, пилят людей. Такое время.
В этих координатах не жди бытовой комедии. Назревала чертовщина - редкий гость в нашем кино. Жанр фильма Андрея Прошкина "Орлеан" определяется как фантасмагория греха. Его сценарист Юрий Арабов отталкивается от лучших мировых фантасмагорий как от Второй Реальности - она оказалась более жизнеспособной, чем Первая. Кто-то уже увидел в фильме отзвуки "Последней сказки Риты", не подозревая, что эта "сказка" - дубль "Орфея" Кокто. Но ближайший родственник, конечно, Булгаков с его Воландом. Не цитируя сюжет, фильм развивает идею окинуть наш мир взором сторонним, критичным и всепроникающим, видящим даже то, что надежно укрыто в потемках души. Взором персонифицированной Совести.
Это сразу делает фантазию земной: совесть, хоть иногда, ворочается в каждом. Как бы ее ни старались убить всеми доступными обществу средствами, остается средство, обществу неподконтрольное. Оно и стало героем артиста Виктора Сухорукова, чей бархатный голос философски констатирует "морально-нравственный роуминг" наших грешков. Грешки самые будничные, расхожие, засасывают, как трясина. Следователь, которому все по барабану и который живет по закону "Думай не башкой, а изнутри". Хирург, которому тоже все по барабану, от пациентов до родного папы. Парикмахерша, которой по барабану и не рожденные детки и собственное будущее. Народ в шапито, который лучше не описывать словами: со времен Бенгальского он сильно истончил свои интересы и балдеет только при виде крови - остальное по барабану. Все выглядит ярко, весело, узнаваемо и по-булгаковски оптимистично. Возможно, потому что есть светлый отрок в облике самого молодого из семьи Табаковых - Павла. Его, конечно, бьют в лицо, но в нем как раз и теплится надежда, без которой притча не притча.
Фильм сразу выламывается из ряда современной киножвачки: в диалогах нет бытового словесного мусора, а есть литературная речь, которой можно наслаждаться. Можно следить за развитием авторской мысли - что в кино вообще самое увлекательное. Есть то, что зовут поэтикой, и нет потребности в том, что зовут обсценной лексикой. Орудие режиссера - гротеск. Рельефно все: жижа, в которой тонет городок, жужжанье мух вместо увертюры, боевые шрамы на фундаментальном лице следователя, надувной слон, кочующий по разбитым дорогам, цирк, заместивший страсть к жизни, с ним парадоксально гармонирующие песни группы The Tiger Lillies, богородица на левом плече и постоянно гаснущая свеча, смутно напоминающая о чем-то недавнем и знаковом. Укоризна по поводу неправедной жизни - смысл фильма, но при всей притчеобразности он лишен назиданий - вероятно, благодаря все той же мягкой интонации артиста Сухорукова, огорченного, но не выносящего приговоров от себя лично. Он, конечно, Экзекутор, но потерявший охоту казнить и миловать - он может только ворочаться поблизости, как недорезанная совесть. От этого сатаны-совести все время хотят отделаться: она жужжит, как муха, не дает спокойно любить, спать и жрать. Некоторые нашли хороший способ: медитировать на помехи в телевизоре, что, в общем, имеет смысл - все лучше, чем ток-шоу. В трудную минуту на людей нападает нервный жор, а иногда хочется зашить веки - алаверды к Гильермо дель Торо, хотя мерещится и Гоголь. В общем, выходы из положения, несомненно, есть, но покой трудящихся улицы Погрузочной нарушен весьма и весьма. Так что Экзекутора придется распилить, тем более, что это средство - самое привычное.
Такие художественные средства в новинку не только для режиссера Андрея Прошкина, но для всего нашего кино. Какие-то предвидения стиля и метода мелькали в "Шапито-шоу" Сергея Лобана и особенно в его "Пыли". Не беру, разумеется, экранизации Булгакова, потому что так легко и до Гете добраться, но последние четверть века наше приземленное кино редко рисковало подняться над плинтусом - образом простым и артхаусной публике наиболее понятным. Предложенный фильмом художественный код коварен: если в игру не включишься охотно и сразу, сюр может остаться "рекбусом-кроксвордом" и заумью, где не сошлись концы с концами. Но если поймаешь волну - фильм уже не отпустит. Едва ли не каждый его ход интересно додумывать, драматургу хочется пожать руку: "Счастье - это когда тебя понимают". А просить его объяснять, почему слон и зачем обезьяна, бессмысленно: все начнет оседать и, возможно, осыпаться, потому что художественный шедевр скрепляется не известкой, а интуицией.
В фильме четыре главных героя и четыре главные роли. И все сыграны азартно: актеры на лету подхватывают каждую мысль сценария, она в них живет и бурлит, кукловодя каждым движением брови. Здесь все не случайно, ничто не проходит бесследно. О Викторе Сухорукове я уже сказал. Виталию Хаеву в кино почему-то достаются роли милиционеров, которые хоть и назвались полицейскими, а остались мильтонами с их чугунными будками и неторопливыми скакунами-мыслями. Но артист каждый раз раскрывается с новой стороны - на этот раз перед нами скорбный Держиморда, от бессмысленности существования и впрямь разучившийся думать башкой. Новой предстала и Елена Лядова, в которой дремала первоклассная комедийная актриса. Открытием фильма стал хирург Рудик у Олега Ягодина - самая метражная и, вероятно, самая ответственная роль картины. В нем единственном что-то просыпается, он что-то мучительно смекает, что-то мерцает и теплится в его глазах, сначала пустых, как отшлифованные плошки, а потом все более осмысленных. Именно он становится как бы нашим представителем в сюжете, именно в его шкуре бродишь по улице Погрузочной, не понимая, как уйти от наваждения. Это работа умная, мощная, еще раз заставляющая обратить внимание на школу Николая Коляды, ставшую едва ли не главным поставщиком талантов для нашего кино - драматургических, режиссерских, актерских.
Удастся ли перепилить Сатану и задавить совесть окончательно, - как говорят на Первом, "покажет время".