Чайковский был модником и страстным, сказали бы сейчас, шопоголиком. Он испытывал неодолимое влечение к иллюминированным витринам европейских универмагов. Обожал магазины и тратил внушительные суммы на костюмы, скроенные с парижским изыском, перкалевые сорочки, перчатки, шляпы, галстуки, запонки.
Он был настоящим бонвиваном, единственным в своем композиторском роде.
ТРОЙКА ЗА 50 РУБЛЕЙ
А вот мундиры титулярный советник Петр Чайковский, несколько лет прослуживший в Министерстве юстиции, ненавидел. И был абсолютно равнодушен к золотым пуговицам, стоячим воротникам с шитьем, треуголкам и шпагам. Вот только жалованья на моду едва хватало. Петр Ильич получал всего 50 рублей, на которые можно было в лучшем случае заказать костюм-тройку у столичного портного средней руки.
Вероятно, такие руки и сшили Чайковскому те самые "воскресные" (то есть самые лучшие) костюмы, в которых он запечатлен на фотографиях 1860-х годов.
В тот период Чайковский носит темные однобортные вестоны (пиджаки, обшитые тесьмой), визитки (пиджаки для менее формальной обстановки) из тонкой шерсти и сюртуки, слегка мешковатые (по французской моде того периода) панталоны, а также шелковые бабочки с едва заметными галстучными булавками. Причем мнения современников о его нарядах кардинально расходятся. По уверениям Германа Лароша, Петр Ильич пользовался услугами "дорогого портного". По мнению других друзей, "будучи беден, он не мог элегантно одеваться". Справедливости ради заметим: не все наряды Чайковского начала 1860-х годов безупречны по крою и посадке. На фотографии 1860 года он позирует в откровенно тяжеловесном, с морщинами, сюртуке, никак не гармонирующем с тонкой фигурой вечно голодного молодого чиновника.
"ОБНОСКИ ПРЕЖНЕГО ФРАНТОВСТВА"
Его любимым местом для прогулок был Невский проспект, центр притяжения "фешионабилей", "онагров", "кокодесов", как звали в те времена золотую молодежь. Частенько встречали Чайковского и в Летнем саду, ресторанах театрах: там била ключом светская жизнь, которая так манила будущего композитора. Юноша имел манеры изысканные, умел красиво кланяться и приподнимать шляпу, приветствуя записных щеголей. И втайне завидовал сверстникам, потому как "не мог сделаться вполне светским человеком".
Но в конце 1861 года Чайковский резко порывает со столичным светом. То, что с ним произошло в этот период, называют "перерождением". Он решает стать композитором, превращается в послушного студиоза и начинает учиться музыке фанатично и самозабвенно. Посещает классы Русского музыкального общества, в 1862 году поступает в только что открывшуюся Санкт-Петербургскую консерваторию...
Все, кроме музыки, перестало существовать для Чайковского. Он отпустил бородку и длинные волосы (предмет насмешек и порицаний). И стал одеваться, по словам брата Модеста, "в собственные обноски прежнего франтовства".
Впрочем, не только музыка повинна в этих переменах. Петр Ильич, ничего не смысля в политике, легко попал под влияние косматой студенческой братии, наряжавшейся с показной неряшливостью. Патлы и бороды считались признаком свободомыслия и принадлежности к народникам. Кроме того, новый образ позволял неплохо экономить. Лишенный финансовой поддержки отца (тот оставил в 1863 году пост директора Технологического института), Чайковский вынужден был строго ограничить траты и даже давать частные уроки.
В декабре 1865 года он окончил консерваторию, получил диплом "вольного художника", серебряную медаль за кантату к оде Шиллера "К радости" и, что более ценно, предложение от Николая Рубинштейна стать профессором гармонии в московском отделении Русского музыкального общества.
Менять пришлось и образ жизни, и внешний облик.
ПЛАМЕННЫЙ ТРАНЖИРА
Чайковский работал в Русском музыкальном обществе много и старательно, но жалованье получал мизерное и продолжал экономить. Довольствовался комнаткой в квартире своего патрона, шумного и талантливого Николая Рубинштейна, скромно обедал в дешевых дурно пахнущих трактирах и носил "какое-то отрепье", по меткому выражению брата Модеста. Но в сентябре 1866 года Петр Ильич становится профессором только что открывшейся Московской консерватории, его ежемесячное жалованье увеличивается до ста рублей. И уже в ноябре композитор жалуется брату Анатолию: "Что пишешь: отчего у меня нет денег? Их у меня бывает много, но ведь и трат ужасно много! А Боксо? А новое платье и теплое пальто?"
Это уже не скромный, застенчивый, лишь музыкой живущий профессор. Это гений, соблазненный первыми гонорарами и предвкушающий грядущую славу.
В 1870-е годы автор опер "Опричник" и "Кузнец Вакула" стал зарабатывать больше и чаще бывать в обществе. Заметно увеличился его гардероб: хорошо сшитые шерстяные вестоны и черные двубортные сюртуки, репсовые галстуки-бабочки и шелковые в тонкую белую полоску галстуки-"регата". Густая борода в стиле "неорюс" уже аккуратно острижена, волосы тщательно зачесаны. В 1872 году Чайковский обзавелся новым аксессуаром - пенсне.
Чайковский много покупал в Париже - костюмы, шляпы, перчатки, трости. Небрежное русофильство уступило место безудержной галломании, превращавшей его в ловкого фланера с полотен Эдуара Мане. В дневниках, письмах родным и друзьям он регулярно упоминал свои "безудержные траты" - три галстука, дюжину рубашек, ботинки, пальто, платье, запонки, перчатки. Десятки нужных и не очень вещей и вещиц. Костюмы шил преимущественно за границей, но в списках "поставщиков" значатся и русские мастера. К примеру, превосходная фрачная тройка, в которой Чайковский не только дирижировал, но и позировал именитым фотографам, была "построена" известным петербургским портным Тедески, клиентами которого были многие известные щеголи, в том числе великие князья.
Был у композитора и самый любимый предмет гардероба, описанный во многих мемуарах и запечатленный лучшими фотографами России и Европы - темно-синий пиджак, называвшийся в бомонде "художественным". Еще в 1860-е годы он стал необыкновенно популярен среди французских любителей изящной словесности и художников. Его прославили Альфонс Кар, Стефан Малларме и парижский портной Чарльз-Фредерик Ворт.
А еще композитор носил "циммермановские" шляпы, лаконичные и ловкие головные уборы, называвшиеся так по имени их создателя - петербургского мастера Карла-Фридриха Циммермана. Его салон располагался на Невском проспекте у церкви святых Петра и Павла. В Доме-музее Чайковского хранится удивительно элегантная круглая "циммермановская" шляпа со светло-серой окантовкой и репсовой лентой.
БЕРУШИ ХIХ ВЕКА
Наш экскурс в историю был бы неполным без упоминания еще одного - и престранного - аксессуара. Болезненно мнительный, Петр Ильич всерьез верил, что когда-нибудь непременно застудит уши и оглохнет, как Бетховен. Лечащий врач Василий Бертенсон предложил композитору простой, но действенный способ - затыкать уши ватой в холодные дни. Мы вряд ли узнали бы об этом мелком штрихе биографии русского гения, если бы не рассеянность Чайковского. С ватой он являлся на концерты, светские мероприятия и позировал лучшим столичным фотомастерам. Таким и вошел в историю...
ВИЗИТКА ГЕНИЯ
Эти небольшие фотокарточки столичные ателье стали предлагать в конце 1850-х годов. Ими стало принято обмениваться, оставляя бисерные автографы на оборотах. Современники назвали эту новую моду "картоманией". Петр Ильич выбирал не самые дорогие, но именитые мастерские - Штейнберга на Малой Миллионной, дом 12, и Карла Людвига Кулиша на Невском проспекте, в доме 55. Фон скуп, антураж беден (резная балюстрада, гнутый стул и неизбежная драпировка в углу), но качество снимков превосходное, что, бесспорно, ценили петербургские "картоманы".
И ЕЩЕ О ВЕЛИКИХ ЧУДАЧЕСТВАХ
Скрябин боролся с курносостью...
Знаменитый русский композитор и пианист Александр Николаевич Скрябин (1871-1915) на протяжении многих лет поглаживал пальцами кончик носа в полной уверенности, что это ему поможет избавиться от курносости. Композитор был мнителен, боялся всевозможных инфекций, из-за чего не выходил на улицу без перчаток. Скрябин совершенно не брал в руки денег, а за чаепитием предупреждал, чтобы не поднимали со скатерти сушку, упавшую с тарелки, - на скатерти могли оказаться микробы. Поразительным образом ипохондрия Скрябина оказалась пророческой. В возрасте 43 лет, в расцвете жизненных сил композитор скоропостижно скончался после того, как неудачно выдавил прыщик на лице (по другой версии - побрился). Возник сепсис - заражение крови, от которого в то время, когда еще не было антибиотиков, не лечили. Впоследствии от сепсиса скончались лечившие Скрябина врачи.
Чехов называл жену "балбесиком"...
Великий писатель Антон Павлович Чехов (1860-1904) почти все пять лет брака находился вдали от супруги, ведущей актрисы МХАТа Ольги Леонардовны Книппер (1868-1959). Отношения поддерживались по переписке (всего сохранилось порядка 800 писем), в которой писатель употреблял довольно необычные комплименты и ласковые слова в ее адрес: "моя лошадка", "мой маленький Книппершвиц", "крокодил души моей", "милюся моя", "бабуся милая", "философка", "умственная женщина", "ангел мой", "актриска", "замечательная моя собака", "милая моя дуся", "эксплоататорша души моей", "мамуся моя дивная", "Книпшиц милая", "милая моя девчуша", "милая Книппуша", "балбесик", "карапузик мой", "замухрышка", "попугайчик", "каракуля моя", "жулик мой милый" и даже "милая пьяница".
В чеховских письмах есть и такие строки: "Ты хандришь теперь, дуся моя, или весела? Не хандри, милюся, живи, работай и почаще пиши твоему старцу Антонию"; "Жду подробной телеграммы здоров влюблен скучаю без собаки"; "Глупая ты, дуся. Ни разу за все время, пока я женат, я не упрекнул тебя за театр, а, напротив, радовался, что ты у дела, что у тебя есть цель жизни, что ты не болтаешься зря, как твой муж".
... а Репин экономил на трамвайных билетах
Выдающийся живописец Илья Ефимович Репин (1844-1930) отличался поразительной скупостью по отношению к самому себе, доходившей до абсурда. На себя Репин тратил очень мало и был бережлив в быту. Получив пакет, он не разрезал бечевку, а разматывал ее, чтобы приберечь. Узнав, что билеты в петербургских трамваях днем стоят гривенник, а с утра - пятак, старался приезжать в столицу спозаранку, чтобы сэкономить 5 копеек. Репин обожал дорогой китайский чай, но ежедневно пил дешевый, заваривая хороший только по торжественным случаям.
На окружающих скупость не распространялась. Он жертвовал картины в пользу голодающих, выделил родному Чугуеву круглую сумму на устройство скважины, помогал нуждающимся, причем одному бедному литератору передал личные деньги, попросив сообщить, что это аванс из редакции.
Автор благодарит директора клинского Дома-музея П.И. Чайковского Галину Ивановну Белонович и заведующую отделом изобразительных фондов Дома-музея П.И. Чайковского Татьяну Михайловну Шаповалову за предоставленные материалы.