Поделиться
Грандиозные масштабы эпоса - именно в таком формате предпочитает в последние годы высказываться Александр Титель, поставивший "Войну и мир" Сергея Прокофьева, "Бориса Годунова" Мусоргского, наконец, громадное историческое полотно - "Хованщину". О сегодняшней актуальности этого творения Мусоргского, вбирающего в себя все трагические коллизии "русского" - разрыв власти и народа, религиозный раскол, политические интриги, фанатический идеализм, непрерывный поиск "пути", развилка евразийского - нет необходимости напоминать. Актуальность - на поверхности, и не случайно "Хованщина" в последний сезон "валом" идет по европейским сценам - в Вене, Штутгарте, Антверпене, Бирмингеме. Спектакль Тителя почти с надрывом возвращает и соотечественников к этим темам Мусоргского.
То, что театр с особым накалом подошел к своему "историческому" высказыванию, свидетельствует и подготовленный к премьере буклет с нарезкой из документов и реальных биографий прототипов "Хованщины", и приуроченная к выпуску спектакля экспозиция в Атриуме театра с выставленными археологическими находками из времен "хованщины" - фрагментами вооружения, обнаруженными под зданием театра. Очевидно, что атмосфера спектакля при таком антураже должна была стать еще более "аутентичной". Но зрителей встретили не терема и кремлевские башни на сцене, а простой амбарного вида дощатый короб, в котором на три с лишним часа развернулся мрачный эпос русской жизни. Александр Лазарев задал музыкальный тон, выбрав жесткую, полную металлических призвуков, обрывающихся, словно в пропасть звучностей, тяжелых набатов оркестровку Дмитрия Шостаковича, звучавшую в его интерпретации почти на непрекращающемся форте, с тяжелым свинцовым маркато, давящем даже протяжные лирические песни. В какие-то моменты оркестр угасал и тогда выходили "наружу" хоры: прозвучавший шедевром знаменитый "Батя, батя, выйди к нам!", тихие раскольничьи молитвы.
Жесткий оркестровый фон соответствовал мрачному исступленному действию на сцене. Огромные массовки - сотни людей, одетых унифицировано, в алое - стрельцовское или белое - "народное" . У князей - простые кафтаны с мелкими пуговицами, без привычных мехов и драгоценного шитья. Эти массовки участвуют в трапезах за длинным дощатым столом, выходят толпой с иконами, братаются, сцепившись за плечи, вокруг бати Хованского. Но толпы на сцене не "жили", а скорее, иллюстрировали сюжет.
Главный же сюжет развернулся "наверху" - среди князей и бояр, которые плетут заговоры, диктуют доносы, бьются за власть. Сначала Шакловитый (Антон Зараев) яростно диктует Подъячему (Валерий Микицкий), пугая его пытками и дыбой, донесение царям Петру и Ивану на отца и сына Хованских, затем князь Голицын (Нажмиддин Мавлянов) плетет интригу против власти с Хованским (Дмитрий Ульянов) и Досифеем (Денис Макаров) - исступленно, на грани драки. Здесь же младший Хованский (Николай Ерохин) с точно таким же исступлением эротически преследует немку Эмму (Елена Гусева), а раскольница Марфа (Ксения Дудникова) - мстительно увлекает обезумевшего Андрея на самоубийство в скит. Герои Мусоргского существуют в спектакле так, будто от каждого их слова перевернется мир. Они кричат в ариях до хрипоты, стучат кулаками по столу. Марфа гадает страшно, вбивая кулаки в воду и будто выдавливая что-то живое из цинкового ведра. Стрельцы укладывают на алых кафтанах свои головы на казнь, а Хованский-старший задирает юбки персидкам. На сцене меланхолично звучит армянский дудук - вставленный в спектакль номер. Правда, чем он актуальнее привычного Персидского танца, не совсем понятно. Также, увы, как не понятно, о чем в итоге получился спектакль, завершившийся картиной стоячей раскольничьей толпы, погружающейся во мрак, о чем так исступленно, срывая голоса, взрываясь истериками, спорили три часа кряду герои, что именно они хотели донести из своего опыта, кроме картины мрачной Руси. В том числе, и потому, что слов в спектакле практически не разобрать. Титры бегущей строки - на английском, а знатоков либретто наизусть в зале найдется немного. Между тем, Мусоргский не случайно сам каждое слово прописал. Он создавал "Хованщину" как актуальную политическую драму, и, вероятно, надеялся, что опыт этой истории поможет что-то изменить в настоящем.