издается с 1879Купить журнал

"Внезапно умер господин Достоевский..."

Французский посол в Санкт-Петербурге о смерти великого писателя

Известно, что всемирная слава к Фёдору Михайловичу Достоевскому пришла уже после смерти. Его во многом неожиданный и, безусловно, преждевременный уход из жизни в неполные шестьдесят стал символическим рубежом в оценке его места в мировой культуре.

Первая реакция Запада на последовавшую 28 января (9 февраля) 1881 года кончину писателя последовала из иностранных посольств в Петербурге. Смерть Достоевского европейские дипломаты отнесли к таким важным событиям, на которые они должны реагировать. Это подтверждается, в частности, обнаруженной мной в архиве МИД Франции, среди посольской переписки, депешей посла Франции в Петербурге А. Шанзи.

Антуан Альфред Эжен Шанзи

Дивизионный генерал Антуан Альфред Эжен Шанзи не был профессиональным дипломатом. Выпускник Сен-Сирской военной школы, он 35 лет отдал офицерской службе. Почти вся его военная карьера прошла в Алжире; прибыв туда в 1843-м младшим лейтенантом, в 1873 году он стал там генерал-губернатором. В послужном списке генерала были участие в Австро-франко-сардинской войне 1859 года, в военной кампании в Сирии (1860), в защите Папского государства от посягательств итальянских революционеров и Савойской династии, стремившихся объединить Италию, во Франко-прусской войне 1870-1871 годов. Весной 1871-го парижские коммунары бросили его в тюрьму и едва не расстреляли.

К политике Шанзи приобщился лишь в 1871 году, когда был избран в парламент от департамента Арденны. В 1875-м, сохраняя пост генерал-губернатора Алжира, он стал сенатором. Предложение отправиться в Петербург стало для генерала неожиданным. Некоторое время Шанзи колебался, но глава правительства (он же министр иностранных дел) Вильям Анри Ваддингтон сообщил ему, убеждённому патриоту, о необходимости любой ценой добиться сближения с Россией. Ведь Франция по-прежнему подвергалась угрозе со стороны Германии. Предыдущий посол, 75-летний генерал Адольф Ле Фло, как считали в Париже, не справился с этой миссией. К тому же он имел в Петербурге репутацию неисправимого республиканца, а Шанзи ещё недавно был бонапартистом.

В марте 1879 года новый посол прибыл в Россию. Помимо обсуждения с Александром II и канцлером князем А. М. Горчаковым международных проблем и двусторонних отношений, Шанзи внимательно отслеживал события в России. Среди донесений о них - и его депеша о смерти Достоевского, отправленная в Париж 23 февраля (нового стиля) 1881 года1.

Депеша генерала Шанзи.

На протяжении двух последних недель, сообщал посол, "русское общество находится под глубоким впечатлением от события, на первый взгляд лишённого политического значения, но которое тем не менее беспокоит руководителей этой страны как свидетельство новых веяний в России… Две недели назад внезапно умер господин Достоевский, самый популярный писатель современного поколения. Нам на Западе было бы трудно понять природу и степень влияния этого самобытного таланта, отмеченного… мистицизмом.

В царствование Николая господин Достоевский десять лет провёл в сибирских рудниках. Со времени своего освобождения он оставался в стороне от всех политических волнений. Вместе с тем он сделался защитником некоей русской, православной идеи, соединяющей воедино старое православие, славянофильство, гуманистический социализм и сокровенные чаяния неимущих классов. Его произведения были посвящены исключительно прославлению низов русского народа, его непогрешимости в чём бы то ни было, прославлению самых отверженных слоёв этого народа. Чувство глубокой любви и сострадания, которыми отмечены произведения Достоевского, снискало ему чрезвычайный авторитет среди молодёжи, среди всего среднего класса.

Как только известие о смерти писателя распространилось по Петербургу, его дом был буквально осаждён толпой, организовавшей нечто вроде внушительной манифестации. Имел ли здесь место спонтанный взрыв народного чувства, или это произошло по сигналу комитетов, искусно организованных журналистскими кругами? По всей вероятности, можно говорить и о том, и о другом. В день похорон писателя провожал кортеж численностью до 20 тысяч человек. В первых рядах шла студенческая молодёжь, слушательницы Высших женских курсов. Рядом можно было видеть, как уважаемых представителей официальных властей, литературного и научного сообществ, так и адептов нигилизма, мужчин и женщин...

Общественный порядок сохранялся во всё время этого многолюдного шествия, но всем было очевидно, что значительное большинство участников этой молчаливой манифестации собрались, чтобы почтить память скорее бывшего политического каторжанина, нежели писателя. Представители городских низов высыпали на улицы скорее из любопытства, не обнаруживая желания присоединиться к манифестантам. Идеи писателя пока ещё не затронули эти слои общества". Поведение министра внутренних дел графа М. Т. Лорис-Меликова в этих обстоятельствах было, по мнению Шанзи, предельно разумным. Он не поддался давлению тех, кто настаивал на запрещении манифестации, так как понимал необходимость дать выход искренним чувствам части молодежи, и не вывел на улицы полицию и солдат. Больше того, Лорис-Меликов постарался придать манифестации полуофициальный характер. На панихиде, отслуженной на кладбище, присутствовал министр народного просвещения в парадном мундире, окружённый высокопоставленными чиновниками.

На гражданской панихиде в первых рядах стояли видные славянофилы; выступавшие много говорили о национальном чувстве писателя. "Иностранцам трудно понять такого рода неясные идеи, циркулирующие в русском мире", - заметил Шанзи.

Необходимо учитывать, отмечал далее посол, что "в России долгое время царила тишина", там никогда не было открытых политических дискуссий. Поэтому голос писателя в защиту обездоленных и оказался востребован обществом; именно это - "его требования в пользу отверженных - и привели многотысячную толпу на могилу Достоевского". В Москве и провинции, продолжал генерал, петербургская манифестация "у одних она вызвала энтузиазм, у других - беспокойство". "Мои наблюдения последнего времени приводят к выводу о нравственном беспокойстве, всё шире охватывающем молодёжь этой страны… что является питательной средой для подрывных элементов". "Один непреложный вывод со всей очевидностью проистекает из последнего события, - подчеркнул Шанзи. - Сила идей и новые классы, хотя пока и недостаточно оформившиеся, но уже очень уверенные в своих силах, утверждаются в своем праве выходить на улицы, наряду с официальными шествиями".

Генерал проиллюстрировал эту мысль сравнением похорон Достоевского с прошедшими в тот же день похоронами видного сановника и дипломата барона Андрея Фёдоровича Будберга (1817-1881): "В тот же день и в тот же час высшие сановники империи отдавали последние почести барону Будбергу, бывшему послу в Париже. Одна газета осмелилась подчеркнуть очевидный контраст, поместив на своих страницах вызывающее утверждение, явно адресованное властям: "Покажите, если сможете, гроб одного из ваших, который сопровождало бы столько людей, сколько провожали тело Достоевского".

Похороны Достоевского Шанзи связал и с пробуждением политической активности студентов, с волнениями в Санкт-Петербургском университете 8 (20) февраля 1881 года во время заслушивания ежегодного отчёта в общем собрании профессоров и студентов. В истории студенческого движения в России это событие известно как "Акт 8 февраля". На кафедру буквально прорвался студент Коган-Бернштейн и произнёс яростную речь с обличениями политики присутствовавшего на собрании министра народного просвещения А. А. Сабурова. Часть студентов приветствовала выступление бурными аплодисментами и громкими выкриками. Выступление бунтаря завершилось заранее срежиссированным разбрасыванием над головами присутствовавших сотен экземпляров прокламации "Центрального университетского кружка". Между студентами началась потасовка, ректор и министр подверглись оскорблению действием; порядок удалось восстановить лишь через полчаса.

Листок с факсимиле Ф,М, Достоевского, раздававшийся участникам траурной процессии.

На следующий день виновные в организации беспорядков были привлечены к университетскому суду. Коган-Бернштейн был на три года исключён из университета, его дело передали в общий уголовный суд; другие отделались легче. Тайный же советник Андрей Александрович Сабуров, хоть и находился на посту министра менее года, в апреле (уже Александром III) был отправлен в отставку.

Шанзи не только предсказал неизбежную опалу Сабурова, но и сделал из акции петербургских студентов более широкие выводы: "Под влиянием эмоционального порыва студенты организовали манифестацию другого рода. Инцидент, который произошёл позавчера в университете, в один момент разрушил видимый порядок.

Университетский праздник собрал на Васильевском острове всю учащуюся молодёжь, Административный совет, министра и высших чиновников народного просвещения. В момент произнесения официальной речи один из студентов поднялся со своего места и, перекрывая голос ректора, под аплодисменты своих товарищей, в резкой форме потребовал возвращения (студентам. - П. Ч.) ряда привилегий, отменённых правительством. Дождь прокламаций распространился по всему залу во время выступления студента. Ректор призвал к порядку, но в зале воцарился хаос...

Версии этого инцидента разнятся. По одной из них, в ходе потасовки студенты обошлись с ректором весьма неучтиво, и он вынужден был скрыться из зала через внутреннюю дверь. Министр Сабуров, чей престиж и без того был невысок, получил моральный удар, который ставит под вопрос его дальнейшее пребывание на своём посту. Его обвиняют в том, что он обещал молодёжи больше, чем мог дать по части свобод.

Согласно указанию, инспирированному правительством, газеты умеренного толка выразили удовлетворение тем, что спокойствие в университете удалось восстановить без вмешательства полиции - исключительно с помощью благонамеренных студентов.

В публике комментарии разнятся. С одной стороны, слышна жёсткая критика в отношении министра и ректора. Я склонен верить, что часть русского общества под влиянием беспокойства, вызванного последними беспорядками в университете, усматривает в них политическую угрозу. С другой стороны, у преобладающей части населения в на стоящее время наблюдается абсолютное безразличие.

Однако необходимо отдавать себе отчёт в том, что в более или менее отдалённом будущем приобщение к государственной и общественной жизни всей этой молодёжи, проникнутой новыми идеями и составляющей единственную в стране интеллектуальную силу, неизбежно повлечёт за собой радикальные перемены в социальном устройстве этой империи, как и в образе мыслей, которым направляется деятельность её правительства".

Но прежде чем прогноз французского генерала-дипломата начал сбываться, России предстояло пережить 13-летнее правление Александра III - во многом единомышленника Достоевского. Близкий обоим К. П. Победоносцев после кончины писателя писал будущему императору: "Смерть Достоевского - большая потеря для России. В среде литераторов он едва ли не один был горячим проповедником основных начал веры, народности, любви к отечеству. Несчастное наше юношество, блуждающее, как овцы без пастыря, - к нему питало доверие, и действие его было весьма велико и благодетельно".


1. Archives des Affaires Étrangères. Personnel. 1-re série (sans pagination). Correspondance politique. Russie. Vol. 263. Fol. 198-203 recto verso.