Поделиться
Избиратели размахивали плакатами с именем кандидата - Рикардо, секретарша деловито готовила списки участников рекламно-пропагандистской кампании, недруги плели интриги. Шла премьера оперы Верди "Бал-маскарад" в интерпретации режиссера Дамиано Микьелетто, желанного гостя крупнейших оперных сцен мира.
Проблемы оперных либретто стары, как сама опера: дивная музыка гибнет из-за выспренних мелодраматических сюжетов, они сегодня смотрятся самопародией. У Верди это особенно заметно: популярны те из опер, где либретто внятней, - "Травиата", "Аида", "Риголетто". "Бал-маскарад", где музыкальных шлягеров едва ли не больше, идет куда реже: даром что в основе пьеса Эжена Скриба, но всерьез воспринимать сюжет, нагаданный инфернальной цыганкой, невозможно. К тому же у сюжета свои приключения: сначала речь шла об убийстве шведского короля, это не устроило цензуру, и действие перенесли в Америку, где певучие итальянские имена Рикардо и Ренато не более уместны, чем в Швеции. Цыганка Ульрика стала негритянкой, но на большинстве сцен ее упрямо изображали цыганкой. Во всех случаях роковая любовь, которая в комедии была бы невинным адюльтером, в мелодраме смотрелась свирепой оперной натяжкой, как, впрочем, и традиционно фундаментальные сопрано в партии хрупкой влюбчивой Амелии.
Режиссер Микьелетто сюжет актуализировал дальше некуда: идут выборы 2015 года, губернатор разъезжает по сцене в автомобиле, убийство свершается посредством пистолета, что в современной Америке, как известно, расхожее дело. Зато сразу отпала самая нелепая из оперных условностей: сопрано в партии юного пажа уже не тщится спрятать пышный бюст и деловито носится с бумагами - играет секретаршу. И цыганка-негритянка Ульрика не ворожит в пещере, а ведет шикарное ток-шоу, куда стекаются инвалиды в колясках, и она их вовсю лечит: слепые начинают ходить, безногие говорить. Прежде влюбленную в Рикардо Амелию застукивал на свидании муж, но почему-то долго не мог признать собственную жену, - режиссер уверенно разрулил и эту нелепость: второй акт начинается ограблением Амелии, бандиты срывают с нее меховое манто, и она вынуждена облачиться в их рубище: черта-с-два ее теперь узнаешь.
Поначалу офисные помещения и будничные пиджаки с галстуками вселяют тоску: опера все-таки должна быть зрелищем. Но уже сцены с Ульрикой делают перелицовку осмысленной: возникает масса занятных сценических коллизий, неожиданный юмор с пародированием мистических пассов, сцены чудесных "излечений" в духе "Праздника святого Йоргена". Правда, тут еще раз порадуешься тому, что в опере текст не имеет большого значения, его все равно не разобрать. Потому что когда Амелия испуганно возвещает: "Чу! Что-то там на скале зашуршало..." - на окраине индустриального города это не кажется органичным. Впрочем, в театре "Комунале" дают титры - с итальянского на итальянский, что не мешало бы перенять нашим театрам, где и по-русски поют неразборчиво. К финалу сам режиссер слегка запутался в приемах и учинил условность, какая не снилась самому Верди. После рокового выстрела Рикардо падает бездыханным и петь уже не может, но возникает его бессмертная душа все в том же пиджаке с галстуком, но с кровавым пятном на белоснежной рубашке; она и допевает финальную арию героя.
Действо условно - безусловна музыка. Спектакль вел 35-летний маэстро Микеле Мариотти, уже много сотрудничавший с этим театром и записавший на DVD блистательных "Пуритан" с Хуаном Диего Флоресом, а теперь приглашенный в качестве главного дирижера болонской "Комунале". Он и создал цельный эмоциональный мир вечера - нервно напряженный, пульсирующий, развивающийся спонтанно и естественно - словно музыка рождалась прямо теперь, в нашем присутствии, властью его волшебной палочки. Оперные артисты, привыкшие к пышным нарядам ушедших столетий, в партикулярных пиджаках растеряли львиную долю свой обычной представительности (я инстинктивно искал глазами в офисной толпе типовую гранд-диву в кринолинах - Амелию). Все восполнял безукоризненный вокал, особенно в ансамблях, какие можно услышать только в итальянских театрах. Рикардо пел знаменитый американец Грегори Кунде, много лет покорявший мир своим бельканто и теперь, в 60, почти не потерявший форму. Потери чувствовались только в среднем регистре, но, дорвавшись до звездных высоких нот, он неизменно срывал у экзальтированных итальянцев овации. Его соперником Ренато был Лука Сальси, сильный баритон, чей дебют состоялся 15 лет назад именно здесь, в Болонье. Более всего поразила Мария Хосе Сири - уругвайская сопрано, знакомая зрителям Петербурга по "Иудейке" в Михайловском театре: она как мало кто владеет искусством пианиссимо, что позволяет ей не выпевать свою партию, демонстрируя голос, а ее проживать во всех тончайших эмоциональных оттенках, перепадах и контрастах. От этого редкое ощущение жизни чувств - единственного в опере безусловного, каждому близкого мира. Того главного, за чем мы идем в театр.
Сначала настороженно (даже с буканьем), но затем восторженно приняли итальянцы Елену Манистину в партии Ульрики. Вообще, самое яркое впечатление от спектакля - это сами зрители. Они приехали на премьеру из многих городов (от Флоренции до Болоньи по времени ближе, чем от центра Москвы до Речного вокзала, чуть больше - до Венеции и Милана). Они галдят в фойе, как студенты в кабачках. Они могут прийти как угодно: в свитере, в смокинге, в декольтированном платье с хвостом , в джинсах и в опереточном костюме Летучей мыши. Но по ходу спектакля взыскательны, как экзаменаторы. А на финальных выходах в овациям и крикам "Браво!" добавляют мощное топанье, от которого резонирует пол старинного здания, наполняя зал весенним громом. Лучше всего звучит ритмическая овация: начинается очень медленно и, постепенно убыстряясь, разрастается в бурю восторгов. Превратив благодарность театру в отдельный, весьма талантливый спектакль, публика быстро расходится, садится в скоростные поезда и личные авто - и растекается по всей Италии.