Поделиться
Андрею Лысикову как-то незаметно перевалило за сорок. Для тех, кто в последнее время не слишком пристально следил за его творчеством (а таких, надо думать, немало: меломаны, крутившие на повторе кассету с "Глубиной резкости" в конце девяностых, сейчас в большинстве своем предпочитают нечто иное), может стать сюрпризом тот факт, что в этом десятилетии Дельфин выпустил уже не первую пластинку. Три года назад было "Существо" - музыка вполне в духе заявления повзрослевшего человека о наконец-то найденной гармонии. Кому-то она показалась скучной и полной заимствований, кому-то - интересной и созерцательной; речь, в любом случае, не о ней. Следующий шаг - имя собственное на обложке лонгплея. И книги. "Андрей" появился на свет в паре со сборником стихов, намеренно подписанным именем и фамилией, а не псевдонимом. Две новинки, кажется, были призваны дополнять друг друга: на книжных страницах музыки, понятное дело, нет. Но нет ее - по крайней мере, в привычном понимании - и на этом альбоме. Отсюда - целый ворох проблем.
Дельфин в лучшей своей форме запомнился словами не столько со смысловой, сколько с эмоциональной нагрузкой. Его рифмованные, хорошо осязаемые - почти иллюстрационные - зарисовки порою здорово ложились то на интересные ритмы, то на аудиоинженерию Виктора Швецова, то на гитарные синусоиды Павла Додонова. Последний, кстати, никуда не делся. Он по сию пору сотрудничает с Андреем Лысиковым - и все еще умеет склеивать из звуков своего инструмента незаурядные коллажи. За кое-какие из них слух цепляется, но в остальном Павел предпочел трескучую абстракцию и электронный пульс проверенной мелодии. Судя по всему, сделано это в угоду тем же стихам его напарника по коллективу; более того, сам Дельфин имел полное право расставить приоритеты подобным образом - дабы быть услышанным уже в качестве поэта, а не сочинителя песен. Альбом "Андрей" можно было бы назвать аудиокнигой. Именно так: "можно было бы" - смотрись тексты Дельфина уместными на печатных страницах.
Все эти тринадцать треков - по большому счету, скелеты песен, странно и иногда откровенно нелепо выглядящие без музыкальной мышечной массы. Вышеупомянутые этюды Додонова - в том числе, лучшие из них - тут словно блуждают сами по себе. Равно как и голос Дельфина: в нем и сейчас есть определенная драма и нерв (или игра в драму и нерв), но они - лишь фиговый листочек; его явно не хватает, чтобы прикрыться. Кто-то возразит: а зачем, собственно, прикрываться, если поэзия - штука в крайней степени интимная? Встречный вопрос, впрочем, очевиден: а поэзия ли это? Для скептического ответа необязательно мнить себя гением литературного анализа. Скорее всего, "Андрей" записывали с претензией на высокий слог и сложные чувства. На деле же первое оборачивается шатким нагромождением фраз и ненужной заумью, а второе - попытками приукрасить банальную, пережеванную всеми, кому не лень "бытовуху" цветистой мишурой.
Можно гадать, делал ли Дельфин все это в расчете на старых поклонников, новых слушателей - или решил поэкспериментировать для себя. В любом случае, сложно представить материал "Андрея" на концертах: они, по словам недавних очевидцев, до сих пор вполне зажигательные. Чего не скажешь о новых композициях, явно не предназначенных для игры вживую (им просто не хватит тестостерона и объема). Но по-настоящему любопытно другое. Из уст людей, которые годами заставляли Андрея Лысикова поверить в наличие у него крупного стихотворного дара, теперь звучат желчные обвинения - и даже обидное слово "графомания". А ведь сами спровоцировали. Вам и мучиться.