Поделиться
Этот прогрессивный с точки зрения оптимизации затрат подход "на пятерых" предполагает, что команда постановщиков, декорации, костюмы, бутафория у театров общие, а оркестр и кастинг собственные, на деле же получается, что многие артисты, как реквизит, кочуют со сцены на сцену.
Ставил "Риголетто" режиссер Роберт Карсен, славный своим умением без оглядок свежо взглянуть на классику, с художником Раду Борузеску. А поскольку Москва в списке городов проката была не первой, слухи о постановке доносились шокирующие, а ролики в сети добавляли страсти.
Да, слухи подтвердились, но новый для Москвы "Риголетто" не пустозвонный скандальный опус, а концепция.
Первая же сцена бала у герцога Мантуанского заставит легкомысленных родителей пожалеть, что они привели в театр детей. Секс-красотки Дмитрия Чернякова из "Похождений повесы" или "Руслана и Людмила" в сравнении с этими - невиннейший детский сад. Впрочем, не в теле дело - тела у миманса Большого театра хороши на загляденье, а именно в концепции.
Режиссер решил, что эта история пронизана жесткой сексуальностью и линейным отношением к женщине как к объекту желания. Потому Герцог поперек легкокрылой "Сердце красавицы" алчно жаждет всех подряд, а его шут Риголетто целомудренно любит одну-единственную собственную дочь. У этого эгоистичного отцовского обладания есть отчетливый фрейдистский тон: в сцене объяснения с дочерью он очень уж пылко обнимают свою малышку Джильду, а та все отчетливее избегает объятий.
Первое свидание Джильды с прикинувшимся бедным студентом Герцогом и вовсе опутано истомой - девушка грезила о любви и на стук в дверь выпорхнула тепленькой из постели.
Впрочем, Роберт Карсен понимает, что на сильном, но единственном инстинкте далеко не уедешь. Тут еще жажда власти и зверинец человеческого социума, конфликт позиций Герцога "я и прекрасная жизнь" со взглядом Риголетто "я и агрессивный безумный мир".
Карсен помещает этот конфликт в пространство цирка с его преувеличенной публичностью: к рампе развернута половина цирковой арены со входом-выходом куда-то вглубь, зрительские места взмывают амфитеатром (удобно разводить героев и утрамбовывать хор), козни свиты сопровождают эквилибристы с лестницей, а предсмертное обращение сироты Джильды к матери иллюстрирует едва не рухнувшая с небес акробатка.
Честно говоря, во мне умерли и зритель, и критик, когда бедняжка Джильда - Кристина Мхитарян с главной арией взлетела под колосники на хлипких по виду качелях. Вот как ей там с дыханием - не перехватывает? Спела актриса прилично, но как ей и ее коллегам даются такие фортели, пусть останется на совести режиссера.
Предыдущий Верди Большого, "Дон Карлос", выдержан в духе старого оперного дома, где раз уж старая Испания, то камзолы и шпаги, а где инквизиция, там и костер. Не то чтоб я поджимала губы гузкой, когда буйная свита герцога упражнялась в любви на сцене. Да и голый зад властелина не шокировал, бывали в критическом опыте зады посерьезнее. Просто и так ведь понятно, что уединившиеся герцог с Джильдой не вышивали крестиком, и спецэффект раздевания во время арии мне не требовался.
Зал сидел до конца спектакля не шелохнувшись, но вот ведь что происходит: дирижер Эвелино Пидо решительно не нашел общего языка ни с солистами, ни с хором, ни с оркестром Большого. Потому и в партиях запомнились те, кто рассчитывал на себя: граф Монтероне - Вячеслав Почапский или бандит Спарафучиле - Александр Цымбалюк, а мощный Риголетто - Димитриос Тилякос словно жил отдельно от спектакля. Даже пресловутого "вместе" удавалось достичь далеко не всегда, что уж говорить об оттенках и интонациях.
То есть в опере Верди слабым местом нежданно оказалась музыка.
Потому театры и воют от режиссерских концепций, вместо свойств музыки использующих усилители вкуса. Потому артисты не радуются новинкам, а злословят по поводу даже талантливой "режоперы". Разве только и им, и зрителям, до оскомины надоедают испанцы в камзолах и бояре в шапках. Так что пусть будет и такой "Риголетто", раз уж купили.