Поделиться
Если суммировать главное качество жизни и фильмов Довженко - это будет горение. Он был человеком горячим. Искренним до потери чувства меры и самосохранения. Он остро воспринимал события бурной истории, остро на них реагировал и претворял их в художественные образы, столь острые и метафорически насыщенные, что извилистая, вечно колеблющаяся "линия партии" за ними не поспевала. А он и не стремился следовать этой "линией" - жил убеждениями и своей страстностью. Сжигал себя, пытаясь постичь эту сумбурную жизнь, найти в ней хоть какие-то закономерности.
Он был, конечно, плодом революции и ее преданным поэтом. Вышедший из бедной многодетной семьи, много учился, преподавал в школах, комиссарил в театрах, но хорошо знал цену и достоинство оплодотворяющего землю крестьянского труда. Был максималистом: верить в идею - значит отдаться ей без остатка, любить - так уж на всю жизнь. "Думай неуклонно только о великом", - завещал он своим студентам, среди которых - гений мирового кино и тоже максималист в творчестве Сергей Параджанов. Цель революции - дать землю крестьянам, а мир - рабочим - понимал с обжигающей простотой, в ней не сомневался и вечную подозрительность властей воспринимал с усталым недоумением. Он был предан партии - а его из ее рядов выгнали, поселив в душе горечь непонимания. Он делал фильмы, на которых затем выросло знаменитое украинское поэтическое кино, они сразу входили в мировые киноучебники - а власти заставляли их переделывать в угоду каким-то перестраховочным принципам. Так было и с его лучшими сценариями, которые при жизни он так и не смог поставить, - их осуществила его супруга и соратник, красавица актриса и режиссер Юлия Солнцева: "Повесть пламенных лет", "Поэма о море", "Золотые ворота"...
Склонный к возвышенным поэтическим образам, он понимал человека как отражение космоса, личность - как Вселенную. Отсюда субъективизм этих образов, убежденность в самоценности каждого живого организма, находящегося в нерасторжимой связи с породившей его землей. Вероятно, поэтому он долго грезил о картине "Жизнь в цвету" - о человеке, преобразующем природу, "поднимающем ее до самого себя". Этот герой, бросавший вызов законам природы, пугал кинематографическое начальство, оно справедливо видело и в этом метафору. "Жизнь в цвету" беспрерывно переделывалась, стесывалась в угоду цензурным нормам и в конце концов превратилась в бескрылый и тусклый биографический фильм "Мичурин".
Я уверен, что Довженко восстал бы против сегодняшнего понимания правды жизни как зеркала, отражающего реальность объективистски, безоценочно, а значит, бесстрастно. Он считал, что "правду жизни нужно поднимать до уровня сердца, а сердце нести высоко". И не уставал воплощать и развивать в своем кинематографе горьковский образ Данко, который вырванным из груди пылающим сердцем осветил дорогу людям. Все в его фильмах - философский символ, далеко поднимающийся над реалиями своего времени и уходящий к вечным, основополагающим категориям.
Как многие его талантливые современники, мастер искренне разделял советскую идеологию с ее крайностями, не сомневался в ней и с ее позиций снимал свои фильмы. Идею, безусловно, ставил выше человека. В "Аэрограде" герой убивает бывшего друга, который, с его точки зрения, предал идеалы советской власти, и этот "подвиг", перекликающийся с поступком Павлика Морозова, многие годы потом формировал сознание зрителей: раньше думай о родине, а потом о себе. Он видел в самопожертвовании высшую красоту, эта красота вырастала из нищеты и грязи окружающей повседневности и воспринималась как истинное человеческое богатство - недосягаемое, как коммунизм, но единственное, к чему стоит стремиться.
Он был патетичен во всем. "Будьте свидетелями моей печали!" - обращался к зрителям в кинозале герой "Аэрограда" Степан, расстреливая друга. Патетику несли в себе уже сами сценарии, написанные Довженко в стиле эпических летописей, - таков, к примеру, сценарий "Щорса", где герою гражданской войны автор естественнейшим образом передоверял собственные мысли и собственную велеречивость. Исторические герои обязательно выходили к кромке кадра и на крупном плане возглашали свое кредо. Читая написанное Александром Довженко, отчетливо чувствуешь нарастающий градус самозавода: вал вдохновения несет художника к таким горним высям, откуда уже не видна реальность, и где звучат только победные трубы архангелов.
Почему же эти воздвигнутые на котурны фильмы так врезались в души зрителей и немедленно становились мировой киноклассикой? Да потому, что первый в мире советский эксперимент по учреждению принципиально нового общества тогда привлекал всеобщее внимание: эти безумцы пытались воплотить в реальность вековую мечту человечество о всеобщем равенстве, эти идеи будоражили умы и воодушевляли художников: страна-подросток - твори, выдумывай, пробуй! Горячим идеям были нужны горячие головы и пылающие сердца. А Довженко, как никто, умел из всего этого кипящего варева извлекать чистейшую, почти стерильную и безусловно высшую красоту - в его фильмах жили и заживо сгорали потомки и единомышленники горьковского Данко, их пламя завораживало. Герой "Арсенала" в ответ на угрозу расстрела рвал на груди рубаху - верил в бессмертие если не физическое, то идейное: убежденный атеист Довженко прямо на глазах своего поколения творил новую религию - коммунистическую. Это не могло не воспламенять всех, кто чуток к безумству храбрых.
Он бесконечно любил плодородную природу своей Украины и воспринимал ее как поэт - живым организмом, которым человек пытается овладеть, укротить его и сделать своим верным другом. И из этих сложных отношений любви-дрессировки тоже извлекал высшую красоту. Умел любой конфликт многократно усилить, придать ему масштаб вселенской битвы при помощи монтажа, которым он владел как никто другой. Его монтаж - словно удар хлыстом, разит неожиданными сопоставлениями и хлесткими параллелями, его образы сразу врезались в память и становились символами кинематографа тех яростных времен. Но партийной критике это тоже казалось чрезмерным и порождало не просто близкие к доносу отповеди, но и стихотворные памфлеты - так, например, откликнулся на образы фильма "Земля" Демьян Бедный в установочной и непререкаемой "Правде". Раны, которые наносились режиссеру такими опусами, были особенно болезненны: он отдавал партии свое сердце - а партия в ответ разражалась мелкими и раздраженными плевками.
В конце жизни Довженко преподавал во ВГИКе и все мечтал еще раз увидеть родную Украину. Но его возвращение на родину власти почему-то запрещали, и мастер умер и был похоронен в Москве. В истории мирового искусства он остался не как летописец "пламенных лет", но как их ослепительно яркий протуберанец, магнитные волны от которого уже много раз обогнули земной шар и не вполне утихли до сих пор.
"Сумка дипкурьера" (1927)
"Арсенал" (1928)
"Земля" (1930)
"Иван" (1932)
"Аэроград" (1935)
"Щорс" (1939)
"Мичурин" (1948)
"Поэма о море" (сценарий)
"Повесть пламенных лет" (сценарий)
"Зачарованная Десна" (сценарий)